Зима поразила иностранцев снежными сугробами, искрящимися на солнце так, что больно глазам. Дома таких снегов они не видали. А российские морозы просто испугали. По своему селу Анна могла зимой ходить, укрывшись одним платком. А здесь надо было кутаться в шаль, овчинный полушубок, да и то беречь нос и щеки, чтобы морозом не прихватило. Впрочем, в эту зиму Анне было не до долгих прогулок. В октябре родился их первенец.* Счастливый Ханс написал отцу, что сына нарекли его именем — Клаус.
Марта и Якоб тряслись над младенцем, как над родным, и с удовольствием оставались с ним, отправляя Анну с Хансом подышать свежим воздухом. Заботы и любви маленькому Клаусу хватало. За окнами, расписанными невиданными узорами, лютовали морозы, а во флигеле, где поселились две семьи, царили тепло, уют и радость.
Одно тревожило — куда же они едут? Как будут жить в таком непривычном и суровом климате? Им обещали «райские кущи» на Волге. Но первая российская зима вызвала сильные сомнения, что впереди их ждут те самые «кущи».
Определиться с местом жительства им надо было в Ораниенбауме. Этим делом занимался с колонистами титулярный советник Иван Кульберг, заведовавший там приёмом колонистов. И дело это было непростое. Манифест заявлял, что колонист может поселиться там, где пожелает. Но одно — объявить о таком праве, другое — его осуществлять. Лишь у первой группы колонистов, прибывших в Россию летом 1763 года, была свобода выбора рода занятий и места жительства. Тогда двадцать семей, в основном ремесленники, изъявила желание ехать в Астрахань, где и поселились. Но уже осенью того же года Канцелярия стала предлагать колонистам территории, которые были отмечены в реестре свободных земель империи, в основном это было Поволжье. Перед Кульбергом стояла задача получить согласие колонистов поселиться в местах, определенных правительством. Особенно сложно было с переселенцами-ремесленниками.
Из более чем тридцати тысяч колонистов лишь чуть больше половины были крестьянами, на остальные приходилось более полутора сотен различных ремесленных профессий и прочих. Ткачи, сапожники, портные, мельники, кузнецы, плотники, каменщики, булочники, столяры, учителя, мясники, купцы, врачи, слесари, егеря, кожевники, токари, колесники, пуговичники, студенты, парикмахеры, шляпники, канатные мастера, аптекари, красильщики, бондари, гончары, перчаточники, позументщики, трактирщики, живописцы, мастера по производству кирпича, рудокопы, скорняки, седельники, маляры, шубники, золотари, медники, пасторы, садовники, слуги, трубочисты, типографщики, переплетчики, архитекторы, булочники, каретники, коновалы, охотники, штукатуры, пивовары, фельдшеры, шорники, мастера по производству бумаги, олова, окон и стекла, парусов, молотов, оружия, фарфора, часов, табака, замши, пергамента, игл, различных инструментов и серебряных изделий… Всех их надо было убедить, что они смогут продолжать своё ремесло, одновременно занимаясь земледелием.
Кульберг проводил с ними дополнительные беседы, добиваясь согласия, и большинство вынуждены были согласиться с настоятельными требованиями чиновников Канцелярии опекунства иностранных и подписывали нужные документы. Но часть стояла на своём, о таких Кульберг писал в Канцелярию: «В числе показанных в оном списке колонистов под № 4887 иностранец Иоганн Фридрих Вальцер по многом моём увещевании чтоб склониться чулочное мастерство своё производить при хлебопашестве, не согласился и объявил желание своё определиться для провождения своего мастерства на какой-нибудь фабрике». Таких настойчивых было немного, да и те, документально оформив желание поселиться в конкретном городе, впоследствии каким-то образом оказывались на Волге.
Наконец, пришла весна. Осели сугробы, пригретые солнцем, с крыш свесились сосульки и зазвенели весёлые капели.
А в мае, солнечным, погожим днём, Дитрих Мельцер представил партию своих переселенцев Саратовской конторе по опекунству иностранных. Здесь переселенцам предложили поселиться в любой не полностью заселённой колонии. Так Краппы и Берги оказались в Урбахе.
В планировке колоний участвовали военные топографы и геодезисты. Каждое село размещалось в соответствии с рельефом местности, расположением источника воды, со строгим учётом основных принципов застройки. К плотничным работам привлекалось всё окрестное русское население.
Дома-пятистенки планировались и строились на две семьи с вытяжкой, полами и потолком. В каждом пять окон, четыре двери, два чулана и одна печка. На дверях и окнах сразу устанавливались затворы, под крышей — слуховое окошко, а в сенях — лестница на крышу. Высота от пола до потолка предусматривалась не менее двух метров десяти сантиметров.
Крылись дома лубом, а сверх его дранцем, который крепился деревянными гвоздями. Таким же образом крылись и амбары. Другие хозяйственные постройки крылись лубом, а сверху камышом или соломой. На дворе колониста, размером двадцать пять на тридцать пять метров располагались сараи. В глубине двора — конюшня и амбар.
Сметная стоимость одного такого двора составила четыреста семьдесят один с половиной рубля. Это очень высокая стоимость, если учесть, что лошадь тогда стоила семь-девять руб.