Песня оборотня
Страшные смерти в городе прекратились — он перестал убивать. У него теперь была новая игра — я взял под своё покровительство намеченную им жертву, и теперь он ждал своей минуты, моей оплошки, случайности.
Встречая или провожая Лесю в полночь, я всякий раз чувствовал его присутствие там, но окраине. Но он держался на безопасной дистанции, убеждался, что жертва по-прежнему недоступна и сразу уходил, обрывая след. Я думаю, он давно знает, где она живёт. По ночам, когда вёз её с работы домой, за нами не шла никакая машина. На пустых полуночных улицах проверяться не сложно. При этом я понимал, что моя осторожность не имеет значения. Он мог днём просто сесть с ней в трамвай, выйти вместе и идти потом до её дома. Вот так просто. А ему такое было скучно. Игра продолжалась. Она его развлекала. Не могу сказать такое же о себе.
Я чувствовал себя канатоходцем, который ступил на канат и идёт, балансируя. Я бросил Тёмному вызов — он его принял. Но ничего не происходило. Не видно канату ни конца ни краю, всё тянется и тянется во мглу. И я должен двигаться, чтоб удержаться на нём, и только вперёд — назад не повернёшь.
Леся, умница, проблем не создавала, образ жизни вела простой и стабильный. С подругами встречалась только днём, с наступлением сумерек из дома ни ногой. Кроме работы, разумеется.
Дополнительную проблему создавал себе я сам. Меня всё больше тянуло к ней.
Самое правильное сейчас было — уехать и никогда больше с ней не встречаться. Но… уехать и отдать Тёмному.
Когда-то давно, так давно, что я стал забывать черты лица женщины, которая говорила мне:
— Есть в природе очень редкая категория мужчин. Мужчины-волки. Они независимы, притягательны, безумно сильны, но столь же одиноки. Такого невозможно стереть из памяти. Невозможно выжечь из души даже калёным железом. От него не уходят, не отказываются и не предают. Потому что только он: сильный, уверенный и свободный, не станет тебя ломать. Только с ним ты сможешь узнать себя настоящую, или стать ею. Чувства, которые ты переживаешь рядом с ним остаются жить в тебе вне времени и обстоятельств. Он идёт с тобой рядом, не оставляя следов, но никогда не покидая твоё существо. Его опасно пускать в своё сердце… но если это произошло, то стоит сказать спасибо небесам за то, что они подарили тебе шанс быть рядом с ним.
Она тогда ещё ни-че-го не знала обо мне. И удивила меня этими словами. Она удивительно умела чувствовать. Чувствовала больше, чем понимала даже саму себя.
А потом была минута, когда моя любимая, мой Ангел с ужасом проговорила: «Ты же зверь!»
После этого она перестала со мной разговаривать. Нет, она не ушла в молчанку. Но все её слова были не теми.
Однажды она спросила:
— Сколько тебе лет?
— Много, — ответил я.
На другом ответе она не настаивала. А через несколько дней я нашёл её в ванной, в красной от крови воде.
Она не оставила мне ни слова. Да зачем? Разве я не знал, кто убил её. Может быть, последней каплей стало её нежелание стареть рядом со мной, но не со мной вместе.
С тех пор я всегда уходил. Сейчас — не мог. Даже увезти куда-нибудь не имело смысла. В любом далеке мне надо было бы оставаться с нею и оберегать. Тёмный стал бы искать её и нашёл бы рано или поздно. Чтобы остаться победителем в нашем поединке, он не пожалел бы времени. Времени у него много.
…Сегодня злая Луна. Злая Луна в доме Сатурна — дурное сочетание, а уж в полнолуние, когда она во всей силе… Сегодня она выбивает меня из колеи, клеймит душу раскалённым клеймом «блудного сына» — неприкаянного скитальца. Сатурн-Анарета с великодушием палача дарит каменную маску, под которой начинает вскипать раскалённая лава. А Луна сулит препятствия в проявлении воли, противодействие инициативе, перевороты в жизни, ненависть и злобность окружающих. Весёлая ночь… Как там поется:
Ночь проглотила город огней.
Грязные лужи вокруг фонарей.
Адское пламя зажёг Сатана.
Ночь Люцифера — злая луна…
Лезвие бритвы, рука маньяка,
Чёрная кровь — ждёт Сатана.
Чёрная метка, огонь пентаграмм,
Истерзано тело, чаша полна… *
…и маньяк с бритвой, и пентаграмма в круге огня, и переполненная болью чаша — всё моя душа. Встретить бы мне сегодня Его, с наслаждением расплескать эту яростную чашу…
Нехорошо было и то, что в полночь я должен был в целости и сохранности доставить Лесю домой. Меня ощутимо потряхивало. Я как будто склонялся над бездной, скалящейся внизу каменными клыками, и она всё неодолимее манила сорваться вниз. При этом я знал, что не будет падения, клыки не рванутся навстречу, я им не достанусь — будет полёт на широко распахнутых крыльях, освобождение… Упоительная бездна тянула, как магнитом, а я терял ощущение рубежа, за которым удержаться будет невозможно, останется только кинуться на Зов.
Всё же не напрасно я потратил целую вечность на трудную школу: не я подчиняюсь зову, а он — мне. Правда, не помню, чтоб он был таким жестоким, как сегодня. Это из-за того, с чем я пришёл к этой ночи, а я скопил тревожное ожидание, постоянную готовность быть атакованным или нападать самому, нарастающее и не удовлетворённое желание… Да я просто устал.
Маска Сфинкса пришлась кстати — я зажал в себе зов, задвинул за ним все засовы. Лишь в последнюю минуту едва не сорвался. Лесе надо было просто уйти, как всегда, а она остановилась.
— Что с тобой?
— Ничего. Всё как обычно.
Она смотрела в глаза, а мне казалось, нос у меня сейчас сморщится по-волчьему, верхняя губа дрогнет, обнажит клыки… Огромная круглая Луна с холодным любопытством глядела с ясного, морозно-прозрачного неба.
— Иди.
— Ты в самом деле… болен, наверно…
Она вдруг протянула руку и приложила ладонь к моёму лбу. Дальше всё в один миг — меня будто током ударило, я перехватил её руку слишком быстро — как волк щёлкает пастью, сжал слишком сильно. Она испуганно отшатнулась… В следующий миг я уже владел собой.
— Наверно, и правда, заболел. Поеду домой. Иди, Леся.
Она растеряно улыбнулась. Страх в глазах унесла с собой.
Дорогу не помню. Только вдруг — как после бесконечно медленного выплывания из чёрной воды на долгой-долгой задержке дыхания… в сумеречной зоне сознания… вдруг чистый морозный воздух хлынул в лёгкие, распирая ребра. Назад он вырвался таким воем, круто замешанном на моих нестерпимых желаниях, инстинктах и чувствах, что показалось — горло саднит, разодранное им до крови. От такого воя застывает кровь в жилах и леденеет душа. Я выл запрокинув морду к Луне. Что до сих пор держал я в себе, хлынуло песней оборотня, взламывая все плотины, выламывая засовы.
В надорванной глотке ещё клокотало беззвучно, а лес затопила такая ледяная тишина… Я бы не удивился, если б у меня на глазах деревья без единого звука начали бы медленно рассыпаться хрустальными осколками.
Но в душе моей тишины не было. Как в аду, продолжали кипеть в ней жажда крови, желание рвать клыками живую, трепещущую плоть, превращая её в парное мясо.