Как закалить клинок. Из сочинений Стаса Маренго
Как и предполагал Стрелок, на окольном пути опасности их не подстерегали. Роланд даже не надевал больше доспех, с позволения Стрелка, разумеется. Помня, как страдал от жары в кольчужке и поддоспешнике, теперь он воспринимал долгую дорогу как приятную, необременительную прогулку.
Прошло четыре дня с тех пор, как в Роланда стреляли. Ехали они даже медленнее, чем могли бы, и не одолели ещё и половины пути. Делали долгие привалы, давая отдых себе и коням.
— Хочу, чтобы ты не был беспомощным инвалидом, когда опять встретимся с нашими знакомцами, — объяснил Стрелок. — Кто знает, как дело обернётся. Надо быть готовым к худшему.
Ушибленная спина уже не доставляла Роланду таких страданий, как в первые дни, и правая рука работала намного лучше. Едва ли это было бы возможно без усердия Стрелка. Он несколько раз менял повязки на спину. То делал перевязь с разными листьями и травами, размяв их чуть не до кашицы, то на ночь делал компресс из той огненной жидкости, что была припасена у него в склянице. Он выказал себя настоящим лекарем, стараясь всеми способами разогреть, разогнать кровь, чтобы скорее унялась боль и прошёл отёк от ушиба. А способов этих, по всему видать, Стрелку ведомо было немало.
Вот сейчас они достигли речки с песчано-травянистым берегом и ехали некоторое время вдоль неё, пока Стрелок не увидал пятно чистого песку без травяной поросли. Он велел Роланду раздеться до рубахи, снял повязку и сказал спиной лежать на горячем песке.
— Хороший у тебя нож, — разглядывая рукоять на поясе юноши, сказал он. — Посмотрю?
— Да мне жалко, что ли? — ответил тот, терпеливо прижимая спину к горячему песку. Вытянул нож и воткнул его в песок у ног Стрелка.
Длиной нож был дюймов девяти, шириной около полутора, вес его был как раз такой, который позволял нанести сильный проникающий удар.
Стрелок разглядывал обоюдоострое лезвие, медленно поворачивая, чтобы свет падал по-разному — на лезвие заиграл причудливый рисунок из линий и завитков. С обеих сторон по центру был прорезан дол — продольная канавка вдоль клинка. Внутри неё плелась вязь изящной гравировки в виде барельефа. Скорее всего это было заклятие ножа, но Стрелку язык надписи знаком не был.
Долы не только облегчали клинок и служили украшением, но сохраняли его жесткость, гасили вибрацию после удара. Полюбовавшись видом клинка, Стрелок тщательно вытер лезвие о полу куртки и подышал на него. Испарина сходила ровно, без дыр и кривулей, что говорило об однородности материала. Наконец, он поднёс кончик лезвия к уху и легонько погладил большим пальцем поперёк режущей кромки. Раздался мелодичный и ровный высокий звон. Это лучше всего говорило о качестве стали: на границе разных слоев звук гасился бы, был коротким и дребезжащим. Хрустальное пение клинка было столь долгим, что Стрелок удивлённо покачал головой:
— Хороош! Откуда он у тебя?
— Хозяин на прощание подарил. Я видел, как его ковали, не знал, что для меня. Очень интересная это работа и даже удивительная.
— Что же удивительно тебе показалось?
— Да многое. Я до того никогда не видел, как и что делают при такой работе. Вот закаляли его в свиных потрохах. Водой залили, нагрели до температуры живого тела и держали. Когда ковали, присыпали порошком графитовым вперемешку с листвой, а точили на водяных камнях. Рукоятка, тоже. В волчьих ягодах травлена до черноты.
— А знаешь ли, мне доводилось ещё не таких мастеров встречать. Они особые ножи делают. А закаляют их в масле. Вернее, в жиру. Но жир для такого дела тоже особый потребен — человеческий, ведь нож — оружие, его надо приучить к человеческой плоти.
— Это что же… убивают человека, чтоб закалить клинок?
— Да. Молодого и сильного, чтобы оружие было сильным. Понятно, не кузнец убивает. Есть специальные люди, которые принесут ему нужное. Нужную часть тела. Кузнец раскаляет в печи клинок и втыкает в жировую ткань.
— Ох… как-то мне жалко, чтоб невинного человека для моего-то ножа… Нет, пусть лучше свиные потроха будут.
— Пусть, — улыбнулся Стрелок.
Он приладил идеально выглаженную овальную рукоять к ладони — она легла как влитая. Гладкое навершие изогнуто, обеспечивая удобный хват. К тому же, будет способствовать лёгкому извлечению клинка из тела врага. Навершие было заметно утяжелено, что позволит в бою наносить им сильные дробящие удары. Стрелок любил такие рукояти — идеально зализанные, без украшательств. И теперь отдал должное мастеру, который понимал: не игрушку красивую мастерит, а оружие. В бою, когда сила ударов возрастает в пять раз, всякая неровность оборачивается против тебя же, мелкие и безобидные углы изранят руку в кровь.
Берегла руку и гарда. Прямая крестовина была частью клинка и в меру широкая, чтобы не врезаться в пальцы. Она служила надёжным препятствием между пальцами и остро наточенным, опасным лезвием. Мокрая от крови рука, замерзшая, дервенеющая от усталости, может легко соскочить с рукояти при ударе в твёрдое — в кость, в ремень, в подвздетую, как у Роланда, кольчужку.
Стрелок подбросил нож так, что тот несколько раз рыбкой перевернулся в воздухе, поймал его за лезвие и протянул рукояткой вперёд Роланду.
— Отличный клинок. Я хочу как-нибудь посмотреть, насколько ты им владеешь.
Они долго оставались на берегу. Пока Роланд был занят предписанной ему процедурой, то есть валялся на песке, разогретом солнцем, Стрелок запалил небольшой костёр, соорудил треножник и повесил под ним котелок с водой. Этой необходимой посудиной они разжились в первой же деревеньке на десяток дворов, которая попалась им на пути. Когда вода заклокотала и стала выплескиваться в огонь, Стрелок снял котелок и бросил в него каких-то трав. Потом извлёк дорожные припасы и они доели остатки хлеба, ветчины, копчёного сыра, варёных яиц и закончили трапезу горячим чаем с приятным вкусом и бодрящим, терпким запахом.
Почти до самого вечера они двигались вдоль реки. Речка плавно текла между берегов, то песчаных, то зелёных, но дважды начинала бурлить и шуметь перекатами, а берег поднимался из воды тёмными породами. Здесь обнажались скальные породы, и вода плескалась о жёсткие изломанные лбы камней.
Солнце начало клониться к закату, когда они вышли к жилью. Аккуратный домишко стоял как раз над таким обрывом. Внизу, на неширокой, усыпанной мелкими камнями полосе берега стояла лодка, наполовину вытащенная из воды, и сушились растянутые на кольях сети. На подворье играли трое малых ребят в белых рубахах до колен. Судя по всему, понял Роланд, тут обосновалась семья рыбака. Заметив всадников, дети побежали в дом, и вышел хозяин, остановился, молча разглядывая пришлых людей.
— Мир вашему дому, — приветствовал его Стрелок. — Ты ведь Летач? Что Ворус? По добру ли, по здорову?
— Отца я похоронил прошлой осенью.
— Мир праху его. Добрый человек был.
— Я помню тебя, Стрелок. Ты заезжал к нам…
— Года четыре назад. Дашь ли приют сегодня?
— Мы будем рады принять друга отца, — за плечом хозяина показалось приветливое лицо молодой женщины.
В доме рыбака они с Роландом наши и стол, и кров, пополнили свои припасы, а утром рыбак переправил их на другой берег. Стрелок и Роланд с вещами, седлами и прочей сбруей сели в лодку. Коней в повод брать не стали. Каурый пошёл в воду на зов Стрелка, за ним вошёл в реку и второй конь. Они уверенно одолевали течение, плыли за лодкой фыркая, раздувая ноздри и скаля зубы, и вышли там же, где пристала к берегу лодка.
Вчера Роланд видел Ледоград. Он смотрел на него, стоя на высоком берегу. Там, куда достигал взгляд, вдоль горизонта вставала иззубренная стена, чёрная в лучах закатного солнца.