Сафа и Атрас.
Сафу, гратуара Саидхаруна бен-Яира, владыки Арастана, болезнь подкосила внезапно. Как показало врачебное обследование, она давно угнездилась в его крепком тренированном теле и тайно запускала свои щупальца все глубже, а дала знать о себе лишь когда стала заживо пожирать перегораживающие, и Сафа начал таять на глазах. Справиться с этим зверем уже не могли даже лучшие кудесники-доктора, работавшие в лечебнице бен-Яира.
Атрас пришел навестить старого знакомого и, как оказалось, попрощаться с ним.
Сафа мало кого хотел видеть. Ему тягостно было показывать себя таким, беспомощным, слабым, побежденным. К тому же вид приходивших к нему здоровых и полных жизни людей отзывался в душе Сафы горечью, обидой, раздражением. У него портилось настроение после таких визитов. Но к псарю он послал сам. Услыхав, что смертельно больной Сафа просит навестить его, Атрас не стал откладывать тягостный визит, в тот же день был у больной постели Сафы. Он знал, что болезнь наложила отпечаток на старого знакомого, но не ожидал, что настолько переменила его. Прежними были только глаза, хоть выражение их тоже изменилось.
Атрас взял руку Сафы, неприятно поразился ощущению от истончившихся пальцев — будто кости, обтянутые одной кожей, держал в руке.
— Спасибо, что позвал, Сафа. Я хотел сам придти, да сказали ты не принимаешь.
— Что мне от вереницы ходоков? Только усталость да ещё глаза их злят. Смотрят, как на покойника в гробу. Тебе рад, Атрас.
Он сделал попытку приподняться в постели, и женщина, что привела Артаса, помогла ему, осторожно посадила, обняв за плечи, подложила под спину подушку.
— Оставь! — раздраженно бросил Сафа. — Ступай!
Атрас с грустью и состраданием подумал, что нелегко, должно быть, смотреть и ухаживать за больным Сафой. Немощь и страдания сделали его трудный характер несносным. Женщина глянула на флакон в капельнице, поклонилась и молча вышла.
— Думал её в жены взять, — кивнул Сафа ей вслед, — Хорошая была бы жена.
— Что тут скажешь. Знать про завтрашний день не дано ни тебе, ни мне и никому. Скажи, могу ли чем-нибудь помочь тебе?
— Нет. Просто побудь со мной. Тошно одному и с людьми тошно. Тебе — рад, — повторил Сафа.
— Может, потому и я больше с собаками, чем с людьми, — согласился Атрас.
— А мальчишка ещё с тобой?
— Со мной. — С того разговора в «Толстом Робине» прошло около года и за этот год Атрас ни разу больше не заговорил с Сафой о Гарде. — Хороший парнишка, толковый. И не хотел бы, да привык к нему.
— Почему не хотел?
— Саидхарун не забыл о нём. Когда приходит на псарню, я вижу глаза, какими смотрит он на мальчишку, и понимаю — недоброе задумал. Что — не знаю. Наверное, мал ещё Гард для его планов.
— Ты спрашивал о нём. Помнишь?
— Как не помнить. Может, скажешь теперь?
— Скажу. Что мне теперь, всё равно. А ты, если знать хочешь — скажу. Что появился он у тебя после того, как пала Аскаланта, это ты сам знаешь. Тогда захватили королевскую семью и всех умертвили. А мальчишку доставили бен-Яиру. Я не знаю доподлинно, кто он. Принц или, может, племянник короля, или ещё какой родственник. Но родственник — точно. И прав ты, что на его счёт у владыки есть планы и, скорее всего, участь его будет незавидной. Саидхарун мстит даже мёртвым врагам. Или, если мальчик не королевич, и отец его жив-здоров, Саидхарун намерен… хотя, нет, для шантажа он не выжидал бы годы.
— Верно, — кивнул Атрас.
— Дай-ка мне бумагу и карандаш, — попросил вдруг Сафа. — посмотри вон там, на столе.
— Саидхарун тогда медальон сорвал с мальчишки и на пол бросил. И будь я не я, если бы не рассмотрел рисунок на медальоне, глаза-то у меня зоркие. Там вот что было. — Карандашный след едва проступал на белом листе — у Сафы не хватало сил провести чёткую линию.
Закончив, он уронил руку на постель, карандаш выпал.
— Устал я, Атрас. Ступай. И приходи ещё, я ждать буду.
Дома Атрас долго рассматривал начертанное гратуаром — рисунок был похож на герб.