Ли́са
Я пришёл в себя от удара. Боль — это было первое из моих чувств. Второе — холод. Открыл глаза. Близко, перед глазами — земля. Я лежу на земле. Новый удар. Не сильный, а так, пихнули, чтоб расшевелить. Он заставил поднять голову, и я увидел тяжёлые берцы, много. Я потянулся взглядом вверх, это было трудно и я всё не мог дотянуться до лиц людей, толпившихся вокруг. Наконец я смог, я увидел их. Они были одинаково одеты, во что-то камуфляжное. Один беззвучно шевелил губами. Похоже, спрашивал о чём-то, но я его не слышал. Я попытался встать. Окостеневшее тело плохо слушалось. Оказалось, я лежал на земле в позе зародыша, абсолютно голый при этом. С трудом разогнул руки, повернулся, встал на четвереньки, попытался поставить одну ногу, чуть не упал, удержался. Не с первой попытки, но удалось-таки встать и кое-как разогнуться.
Теперь я тупо смотрел на беззвучно шевелящиеся губы человека напротив. Что-то начинало проступать сквозь безмолвие, и я стал напряжённо ловить эти звуки. Наверно это усилие отразилось на лице, потому что я вдруг понял — человек спросил: «Ты не слышишь?» Это сложилось из отдельных тягучих звуков и артикуляции. Я отрицательно помотал головой. «Глухой?» — опять спросил человек. Я помедлил, переваривая его вопрос, и опять помотал головой.
— Тыыыыыы ктоооооо? — проступили тягучие и низкие звуки, наполовину услышанные, наполовину угаданные. Звуки не совпадали с движением губ.
Я? Кто я? Тут я понял, что не знаю этого.
Да кто же я? Ошалело шаря глазами по их лицам, я попытался сказать «Не знаю», и почему-то не смог. И язык казался невозможно тяжёлым, и губы онемели, как парализованные анестетиком. Почувствовал, что меня начинает трясти, обхватил плечи ледяными руками. И ведь воздух не холодный, почему ж я просто задубел весь?
— И чтооо с нииим дееелааать? — спросил один. — Не брааать же с собоооой.
Я обнаружил, что голоса уже не такие низкие и звуки тянутся меньше. Я сжал голову руками и потряс ею.
— Я попытался выдавить из себя хоть какой-нибудь звук и мне почти удалось. Но в сухом горле звуки превратились в колючий песок, я закашлялся судорожно, взахлеб. Увидел перед лицом фляжку, схватил, торопливо стал из неё глотать.
— Спасибо, — удалось мне выдохнуть, оторвавшись от горлышка.
— Ты кто такой?
Уф, наконец кажется всё встало на свои места. Голос звучал как надо, и слышал я нормально. Всё, да не всё.
— Где я?
— Я спрашиваю, — услышал в ответ. — Ты кто?
Я потёр лоб, изо всех сил пытаясь найти хоть какой-нибудь ответ на этот вопрос.
— Я не помню… Ничего не помню…
— Что собираешься с ним делать? — снова спросил коротко стриженый парень с белыми, как у альбиноса, волосами. Спросил того, кто задавал мне вопросы, старшего, судя по всему.
— А ты что предлагаешь?
— Дальше идти. Мимо.
— Мне кажется, его надо показать Ли́се.
— С какой стати всякого психа тащить к Ли́се?
— Патрик, прикинь, — подал голос человек за моей спиной, — если мы его тут оставим, он, может, выживет. А если с собой вести, куда его потом? А если всё это специально, и привести такого к Ли́се? Чтобы потом на тот свет отправить?
Я обернулся. Голос принадлежал парню лет двадцати пяти, смуглому, худощавому, похожему на итальянца.
— А ты считаешь, вот такой в одиночку выживет? Голый, без оружия?
— Ну, мы тоже не армия спасения, — возразил Итальянец.
— Он странный. С ним что-то случилось, — сказал старший, Патрик.
— Да психический он, вот и всё, — скривил губы Альбинос.
— С нами пойдёт. Кэй, дай ему одеяло.
И я побрёл с этими не очень-то доброжелательными парнями к неведомой Ли́се, которая решит мою судьбу. А пока я радовался возможности завернуться в одеяло. Нагота среди одетых как-то унизительна, что ли. Одеяло было тонкое и лёгкое, но грело на удивление хорошо. От него и от ходьбы я скоро согрелся. Конечно, меня занимали мысли о том, куда меня ведут и что будет. Но эти мысли проходили так, краем. Главное же, что томило меня и мучило: кто я? что со мной случилось? почему ничего не помню? где и почему в таком виде?
Я пытался зацепиться хоть за какие-нибудь крохи воспоминаний… Нет, ни-че-го. Будто заслонкой отрублено всё, что было до того, как я очнулся от толчка ногой, на земле, голый. Да ещё в позу эмбриона свернутый. Ни дать, ни взять — новорождённый, табула раса. Но я же помню что-то! Ту же «Tabula Rasa» — «белая доска»! Выходит, забыл только прошлое своё? Почему? Интересно, почему меня «надо показать» некой Ли́се? Она имеет дело с такими «странными»? Может, она врач?
Много чего пришло мне в голову за время пути. Вот ещё одна странность — сколько времени мы шли? Я даже приблизительно не мог определить. Час? Или полчаса? Или три? Даже предположить не могу. Это было так же, как человек, ослепнув на один глаз, утрачивает функцию глазомера — он не способен определить, успеет перебежать дорогу перед автомобилем, или нет и по той же причине ставит стакан мимо стола. Или глухой на одно ухо не может определить откуда идёт звук. Вот так и у меня потерялось чувство времени. По солнцу тоже не получалось. Под низкой плотной пеленой тянулись бесконечные серые сумерки.
Как мы шли, где меня вели я не присматривался и не запоминал. Кажется, парни избегали открытых пространств. Вышли мы к дороге. Хорошая такая дорога, бетонная, с насыпью. И часть нашего пути совпала с ней. Так мы не по дороге пошли, а сбоку неё, вроде как прикрываясь насыпью.
Их было шестеро. Все молодые, спортивные. Чем-то неуловимо друг на друга похожие. Не внешне, а… может быть, смотрели одинаково. Цепкий взгляд, будто с прицелом. На меня, на местность вокруг, или что-то привлекло внимание — мгновенный, выхватывающий суть взгляд. Все они были молчаливы. Ни одного лишнего слова за всю дорогу. Все при оружии. У каждого нож на поясе, а Патрик, Альбинос и ещё один, кажется, самый молодой среди них, несли за плечами арбалеты. У остальных на поясе имелось ещё что-то вроде кобуры.
Конец пути обозначился невысоким холмом. Это я позже про конец пути узнал. А пока мне приказали стоять на месте, тогда как остальные пошли дальше и скрылись за холмом. Со мной остался Альбинос. Безо всякого волнения я ждал, что будет. На меня будто даже оцепенение какое-то нашло. Потом я увидел с кем вышел из-за холма Патрик.
Рядом с ним шла девушка. Она едва доставала ему до плеча. Такая же пятнистая куртка, как на парнях, штаны, заправленные в высокие ботинки на тяжёлой профилированной подошве. Снаряжение делало её фигуру мешковатой. Но шла она легко, упругой походкой. Как-то уверенно очень шла, по-хозяйски. Лица её я сначала не разглядел, да и не особенно всматривался. Вниманием моим завладела экипировка. Явно военного образца, не простая. Хорошо продумана. Но какому роду войск принадлежит это снаряжение? Не знал я или забыл?
Девушка была уже метрах в пяти от меня, когда я посмотрел ей в лицо. Дыхание прервалось, как будто мне под дых саданули. Моя Принцесса шла ко мне. Это была она! Тонкий абрис лица, глаза, губы… Всё, чем я любовался в тот далёкий, страшный день. Я очумело смотрел на неё, и первое мгновение радости как ледяной волной смыло: не может быть! я видел её мертвой!
Вдруг я понял, что упала пелена с моего прошлого! Ко мне вернулась память. В ту минуту я не давал себе отчёта, что вернувшаяся память порождает ещё больше вопросов. Куда больше, чем даёт ответов. И я не знал ещё в ту минуту, что завеса поднялась не до конца.
Она остановилась в паре шагов, уперев в меня угрюмый взгляд. Ни вопроса в нём, ни любопытства, ни капли мягкости. Просто смотрела, не отводя глаз. И я молчал, ошеломлённый происходящим. И тоже не отводил глаза. Лицо её было непроницаемо, но на дне двух сумрачных колодцев будто плавился лёд, что-то менялось… Ещё, ещё мгновение…
Она отвернулась:
— Дай ему что-нибудь надеть и закрой.
Повернулась и ушла.
Патрик дёрнул подбородком: иди. Мы пошли за холм, куда раньше ушла группа и теперь Ли́са. Я молчал, не понимая, что происходит. Потому что происходило что-то, чего никак не могло быть. Та девушка была убита. Я держал на руках её тело, иссечённое осколками. Я хоронил её. Что, поверить, будто она воскресла из того кровавого месива?
Меня даже как-то не удивило, что в склоне холма оказался малоприметный вход в бункер, в просторное квадратное помещение с серыми бетонными стенами. В стенах были прямоугольные проёмы. В один из них Патрик направил меня, толкнув в плечо. Я вошёл в тёмный коридор. Сзади вспыхнул фонарик, и я разглядел справа бетонную стену, а слева решётки, клетки. Звонко лязгнула решётка за моей спиной и Патрик уже уходил, унося с собой свет, когда я спохватился:
— Послушай, я вспомнил. Я — Стас Маренго, писатель из Славгорода, с Алтая.