в которой жрица Гелла встречает Ларта
Ларт еще ни разу не являлся в храм без приглашения или без заблаговременного уведомления. На этот раз визит его был не оговорен, и всё же мать Гелла ждала гостя на берегу — ей сообщили о судне, приближающемся к острову, а судно это, как и то, кто является его владельцем, было хорошо известно служительницам храма. Гелла смотрела, как от борта отошла шлюпка с Лартом и двумя гребцами.
— Ты несешь недобрые вести, Ларт? — вместо приветствия спросила настоятельница. — Я знала, что увижу тебя сегодня. Нынче ночью мне снился дурной сон.
— Гретхен похищена, — проговорил Ларт, оставаясь в шлюпке.
— О, нет! — не сдержала горестного возгласа Гелла.
— Я пришел к тебе за помощью, мать Гелла. Ты позволишь мне сойти на берег? — Ларт никогда не подчеркивал своего особого положения, обнаруживая тем самым глубокое преклонение перед служительницами Геллы.
— …Ничего не известно ни о похитителях, ни об их намерениях, — говорил Ларт.
Они медленно поднимались по дорожке, выложенной плитками белого искристого камня. Здесь, на этой земле, не было места спешке и суете, это был особый мир, со своими законами и нормами.
Ларт затруднился бы сказать, когда мать Гелла стала ему другом и по душе, и как соратница в Круге Семи. Даже среди людей Круга, равных друг перед другом, жрица была Ларту ближе всех. При этом Ларт никогда не ставил себя наравне с настоятельницей, признавал за ней старшинство, испытывая к ней глубочайшее уважение. Мать Гелла находилась на совершенно особом положении в стране. Уже ее одаренность мистическим, провидческим талантом выделяла ее даже среди людей Круга, даже среди тех, кого сама Гелла считала избранными, выдающимися, обладающими особым статусом в государстве.
— …Гретхен не вернулась с верховой прогулки, — рассказывал Ларт, — а Урс провел меня по ее следу до берега. Следы на песке свидетельствуют, что с нею был кто-то еще, мужчина. Гретхен шла совершенно спокойно рядом с ним, а лошадь вела в поводу. У воды след оборвался.
— Выходит, Гретхен провожала кого-то к морю… где его ждала лодка. И человек был достаточно хорошо знаком ей. Но потом… А почему ты думаешь, что Гретхен похищена? Может быть, она села в шлюпку добровольно?
— Зачем бы Гретхен вела за собой лошадь, если не собиралась больше ею воспользоваться? Нет, Гретхен не собиралась садиться в шлюпку. Гелла, у меня самого вопросов гораздо больше, чем можешь задать ты. Я пришел найти с твоей помощью ответы. Только ты можешь сказать, что произошло сегодня утром на берегу и где мне искать мою Гретхен. Я боюсь за нее.
— Ты знаешь, мой друг, я сделаю всё, что в моих силах. Но не торопи меня.
— Я постараюсь быть терпеливым…
Время уходило безвозвратно, и Ларту собственное бездействие казалось преступным. Стоя перед узеньким окошком, пробитым в толстой каменной стене, Ларт смотрел на закат. Гелла не сказала ему, что именно эта келья предоставлялась Гретхен всякий раз, как она оказывалась на острове.
Пообещать быть терпеливым оказалось куда легче, чем выполнить обещанное. Ларта не оставляло лихорадочное состояние, которое зародилось в его душе едва ли ни в ту же минуту, как утром он отпустил от себя Гретхен. То было предчувствие несчастья, а он его не распознал. Тревожное, болезненное ощущение не ослабевало, напротив, делалось острее. Иногда Ларту казалось, что от внутренней дрожи у него начинают стучать зубы. Что знало его сердце? К чему он был глух? Ларт в одном был уверен: Гретхен сейчас плохо, вот о чем болит сердце. Самому себе Ларт напоминал тигра, мечущегося в железной клетке из угла в угол. Но он обещал Гелле набраться терпения и держал свое слово, не торопил ее, не требовал немедленных действий. Он знал, что настоятельница ни на минуту не забыла о Гретхен. И если они вынуждены ждать, значит, бездействие это чем-то обусловлено.
Ларт не выходил из кельи с той минуты, когда младшая служительница проводила его сюда. А зачем выходить и куда? Ему сейчас и берег моря показался бы тесной темницею. Он ждал. В том болезненном состоянии ему казалось, что он не в силах ни на чем сосредоточиться, не способен удержать мысль даже в течение минуты. На самом деле лишь одна мысль и была в его голове весь день — о Гретхен.