голос Геллы и огненный полет
Гретхен смотрела на маленький язычок живого пламени, и ненужные мысли еще развлекали ее, проскальзывая время от времени: «Может быть, я слишком сильно увернула фонарь? Как бы он не погас, иначе утром придется всё делать на ощупь… Ах да, я же видела в шкафчике целую коробку спичек! Ну, всё! Всё! Никаких фонарей, никаких спичек!»
Гелла учила, что, если трудно сосредоточиться, надо остановить взгляд на чем-то. Лучше, если это будет нечто, что само притягивает внимание, лучше всего — свет: пламя свечи, например, или звезда, далекий неподвижный огонек…
Гретхен смотрела на язычок пламени и уже не видела самого фонаря, и очертания предметов растворились в полумраке. Казалось, что слабый огонь растет, набирает силу, вот уже заполняет собою пространство и беспокойным красным светом затмевает всё вокруг. Гретхен же оказалась в центре этого огненного гипнотического танца языков пламени, завороженная им так, что уже и захотела бы, так не смогла бы оторвать глаз от огненной стихии, живой, непокорной, обладающей собственной волей и духом.
Исподволь всплыло воспоминание… Из полумрака проступало лицо Геллы. Гретхен не удивилась, ничего в этом не было странного — просто тогда был точно такой же поздний вечер, и она сидела напротив Геллы по другую сторону стола… свечи горели… три свечи в высоком подсвечнике, поодаль. Сама же комната была погружена в сумрак… и были видны только лицо и руки Геллы…
Мысленный фантом был столь ясным, что Гретхен могла всмотреться в лицо жрицы так, как если бы оно было реально, и вдруг поняла, что губы наставницы шевелятся, Гелла давно уже говорит что-то, надо только вслушаться… Гретхен встрепенулась, раздосадованная на себя, обращаясь во внимание и слух.
«…Мы теперь слишком отличаемся от своих сестер, живших сотни и тысячи лет назад. Думаешь, отличие это в нашу пользу? Увы, скорее нет. Древняя женщина владела такими способностями, о которых мы не подозреваем. Порою мы еще доверяем своей интуиции, или с плохо скрытой гордостью рассказываем: „А я как чувствовала… я знала…“ При том не догадываемся, что это скудные крохи интуитивности и чувствительности, остатки того дара, который мы почти утратили…»
Гретхен с изумлением и недоверием прислушивалась в нечто, доступное лишь ей, и убеждалась опять и опять — она действительно слышит голос наставницы! Именно об этом они и говорили в тот вечер… Это было так неожиданно, и забавно, и радостно! Сознание Гретхен будто раздвоилось. Одной своей, рационалистической частью она осознавала, что находится в запертом крохотном отсеке на судне да Ланга, а голос, видение — только фантазия. А другая часть Гретхен не хотела никаких рационалистических объяснений, она всем своим существом потянулась к голосу Геллы, ухватилась за него, как за путеводную нить, дорожа удивительным ощущением и стараясь не потерять его.
«…Мужчина был добытчиком и кормильцем, а на нее жизнь возлагала обязанности хранительницы, женщина хранила детей, семью, очаг. И те природные качества, о которых я сказала, очень ей в этом помогали. Благодаря сверхчувствительности женщина владела даром предвидения, опасность чувствовала заранее, к ней приходили вещие сны и откровения воплощались в видения. Она интуитивно знала, как и чем лечить раненого, что поставит на ноги больного… Женщины знали способы заглянуть в будущее или увидеть скрытый смысл того, что уже случилось. Даже разъединенные огромными пространствами, они умели соединить свои души, свой ум, и пространства исчезали, отступали перед их умениями. Женщины дорожили своим даром и развивали его, от поколения к поколению по капле собирали свою женскую мудрость и передавали ее младшим… Но время шло, жизнь менялась. Опасность уже не висела ежечасно над теми, кого надо хранить и защищать, наши сестры всё реже призывали Древнюю Силу. Взамен у женщин появились другие интересы и цели, они уходили всё дальше от себя истинных. И всё же сила, данная природой, не покинула нас. Она спит в каждой из женщин, и в тебе тоже есть эта Древняя Сила. Ее можно разбудить…»
Тихий мягкий голос жрицы порой затухал до полушепота, но Гретхен следовала за ним безо всякого усилия. Всё, что от нее теперь требовалось — не пытаться грести и править в потоке, а сложить весла и отдаться на волю увлекающей силы. При этом сердце ее наполнялось умиротворением и тихой радостью, без следа ушло чувство одиночества… Да, вот этого она и хотела — вспомнить всё от слова до слова, но получила куда больше…
Свет фонаря влек к себе взгляд Гретхен, гипнотически приковывал ее внимание. Укрощенная сила пламени, заключенная в крохотный огонек, трепетала, переливалась, видоизменялась каждое мгновение. Оно пульсировало, то Гретхен видела его маленьким, то пламя вдруг разрасталось и обретало пугающую силу, втягивало в себя, в живую, трепетную глубину, опасную для слабого, но одновременно манящую испытать себя — вдруг окажешься равной этим огненным стихиям?.. И не было больше ничего, кроме стихии живого огненного вихря и проводника в нем — уверенного и спокойного голоса Геллы, за который Гретхен держалась… Но в какое-то мгновение она то ли бросилась, то ли сорвалась в опасный полет, утратила всякую опору, и падение в море огня было жутко и сладостно. Нестерпимый свет рванулся ей навстречу и ослепил, — Гретхен крепко зажмурилась. И тут полет прекратился с тем восхитительным чувством облегчения и восторга, каким всегда заканчивается полет во сне. Гретхен открыла глаза… и не увидела своей каморки.