в которой ничего не происходит
Один бесконечный день сменялся столь же нескончаемым. Для Гретхен они мало чем отличались, похожие друг на друга, как близнецы.
Теперь она знала, что плавание будет долгим, и конечную цель знала тоже. Наутро после той первой ночи, когда Гретхен посетили видения, она прекрасно помнила их содержание, и помнила вопрос, ответа на который не смогла дать: «Куда да Ланга направляет судно?»
Гретхен не имела однозначного представления по поводу самих ночных грез: был ли то сон, или ее собственные фантазии приняли характер галлюцинаций, или же мать Гелла, и впрямь, мистическим образом протянула между ними троими таинственную связь… Проницательному читателю нет надобности сообщать, к какому из трех вариантов склонялось сердце Гретхен, однако рационалистический ум торопился нашептать сомнения. Но как бы то ни было, а по поводу просьбы Ларта узнать о целях похитителя, у Гретхен не возникло ни малейших сомнений: может она в самом деле помочь Ларту или тешится самообманом, в данном случае не важно. Пусть это один шанс из тысячи, его надо использовать.
В тот же день она прямо спросила да Ланга о конечной цели пути, поставив вопрос так, что капитан не мог уклониться от ответа. И Ал да Ланга, не видя причины утаивать от Гретхен свои намерения, сообщил, что они плывут в Америку.
Америка?! Мало сказать, что это сообщение удивило Гретхен. Оно просто повергло ее в шок. В представлении Гретхен Америка располагалась не намного ближе Луны. Земли Нового Света были столь далекими, чужими, непонятными… О них рассказывали такие странности, что всякий раз охватывало сомнение в правдивости этих рассказов. Они были сродни историям о чужедальних странах, где обитают псы с человечьими головами…
Но как бы то ни было, Гретхен чувствовала, что да Ланга искренне ответил на ее вопрос, и теперь утешалась надеждой, что ей, и в самом деле, удалось сообщить друзьям сей важный факт. И еще она надеялась, что видения, — это всё же не сон. Всякую ночь теперь Гретхен ждала с большим нетерпением, мечтая о следующей встрече с Геллой и Лартом. Утром же разочарование было первым чувством, которое просыпалось одновременно с ней. Видения прекратились.
Пространство, доступное Гретхен, по-прежнему ограничивалось клетушкой (более похожей на большой шкаф, чем на помещение, пригодное для жилья) и каютой капитана. Пользуясь частым отсутствием да Ланга, она выходила в его каюту, подолгу стояла у раскрытого иллюминатора и с наслаждением вдыхала свежий воздух и запах моря. К счастью, морское путешествие никак не ухудшило ее самочувствия, морской болезни она не была подвержена, и ей оставалось только радоваться этому.
…Когда-то Гретхен испытывала ненависть к необъятным синим просторам и, одновременно, панически боялась моря. Эти чувства были вполне понятны после несчастья, постигшего ее и Ларта, когда море разлучило их. Причем произошло это при таких обстоятельствах, что Гретхен пребывала в уверенности, будто стала свидетельницей ужасной смерти любимого человека. Но, должно быть, само небо смилостивилось над несчастной Гретхен, потрясенное глубиной ее скорби. А потом, когда она вновь обрела того, кого оплакивала как безвозвратную утрату, счастье Гретхен было столь велико, что просто не осталось место для иных чувств. И в ту минуту, как она вновь ступила на борт судна вместе с Лартом, Гретхен просто не вспомнила о прежних страхах. Ларт был с нею рядом! И пусть летят над головой тугие белые паруса, пленяя свободный ветер, этот полет так прекрасен, так созвучен ликованию ее сердца…
Сейчас, глядя на волны из каюты да Ланга, Гретхен думала об этом и не видела того, на что устремлен был ее взор. Лицо ее светлело тихой улыбкой, глаза заволакивались мечтой. Она так далеко уходила от этой каюты, от да Ланга, что вздрагивала всем телом когда в замке звякал ключ и голоса раздавались за дверью. Тогда Гретхен, как вспугнутая лань, со всех ног бросалась в свою клетушку, плотно затворяла дверь и стояла, прижав руку к груди, утишая неистовое сердцебиение.
Люди к капитану приходили часто. Не говоря уже о помощнике корабельного кока, который трижды в день приносил капитану еду, потому что тот желал обедать исключительно у себя в каюте. Еще приходили матросы, если капитан по разным причинам срочно требовался на капитанском мостике. Наконец, нередко у да Ланга собирались старшие офицеры и обсуждали вопросы, касающиеся плавания. Гретхен тогда старательно прислушивалась к их разговорам, надеясь услышать что-нибудь важное. Всё, что она могла понять — плавание проходит успешно, погода благоволит мореходам. Улавливала Гретхен некое беспокойство в голосе и вопросах да Ланга, обращенных к подчиненным. Но причин его она не понимала, да и было ли то беспокойство, или одна лишь ее мнительность? Звучали названия земель, островов… и Гретхен оставалось только досадовать на то, как скудны ее географические познания — она даже приблизительно не могла представить, где упомянутое может находиться, в какой части света.
Несколько раз в отсутствие да Ланга Гретхен пыталась вскрыть секретер капитана, уверенная, что найдет там карты. Но дверки были заперты на ключ и не поддавались ее усилиям. К тому же, Гретхен остерегалась оставлять следы явного взлома: для капитана такой произвол в его каюте оказался бы неприятным сюрпризом, и неизвестно, что он предпринял бы, дабы впредь избежать подобной «радости». С ее же стороны подобные действия не более, чем потворство собственному любопытству, поскольку не имеют никакого практического значения — будет она знать точное местоположение островов или нет. Вот если бы их названия стали известны Ларту! Уж он бы знал, как распорядиться этим знанием! Ах, почему Гелла вновь не призовет ее?! Теперь Гретхен могла бы сообщить гораздо больше, чем несколько дней назад! Оставалось лишь надеяться, что судно не отклоняется от прямого пути в Новый Свет, а острова, чьи названия она услышала, лежат прямо по курсу.
В известном смысле, так оно и было…
Так сложилось, что «острова вечной весны» стали обязательным перевалочным пунктом для всех, кто держал путь в Новый Свет. Канарский архипелаг, расположенный у западных берегов Африки, образовался из четырех-пяти довольно крупных островов — Гран-Канария, Тенерифе, Фуэртевентура, Лансароте и из множества мелких кусочков суши. Острова привлекали мягким климатом, голубыми лагунами, спокойствием и безмятежностью золотых пляжей, тянущихся вдоль побережья на многие мили. Здесь не бывало плохой погоды: ни надоедливых дождей, ни чрезмерной жары. Причем каждый из островов имел собственное лицо и отличался от соседних. Тому, кто искал уединения и скрытности, пустынный Лансароте предлагал таинственные бухты, укрывающиеся среди массивных прибрежных скал. Но если посередине долгого плавания мореплаватели желали отдохнуть в райском уголке, их ждали чудные оазисы зеленого острова Пальма и тропические леса на склонах гор Гран-Канарии с апельсиновыми рощами и зарослями финиковых пальм.
Эти острова как будто преднамеренно создал Творец на радость морским путешественникам, дабы могли они отдохнуть душою и телом на долгом и утомительном морском пути… если путь этот пролегал из Старого Света в Новый, но они никак не могли бы лежать на прямой, соединяющей родину Ала да Ланга и Америку, оставаясь от этой прямой далеко на севере. Лишь в силу обстоятельств мореход направил к ним свой корабль, отчего путь удлинился на многие сотни миль. Хотя именно теперь да Ланга предпочел бы не появляться вблизи архипелага. Но возможности такой у него не было, судно стремилось к берегам Лансароте.