разговор на берегу океана накануне шторма
На третий день после того, как фрегат Ала да Ланга покинул гавань, на остров налетел тропический шторм.
Утром солнце не выплыло из океана сияющим жарким диском, а задернулось многослойной кисеею туч. Духота сгустилась, легла на остров горячим влажным пластырем. В неподвижном воздухе висело напряжение и тревожное ожидание.
Гретхен томилась. Все раздражало ее и беспричинно хотелось плакать. Даже легкое платье индийского ситца липло к телу и душило, и Гретхен с тоской вспоминала летящие свободные одежды, к которым успела привыкнуть в стране, так скоро полюбившейся. Непонятное беспокойство наполняло ее сердце.
Шах-Велед пришел к завтраку, так же, как в два предыдущих дня. Но в это утро еда вызывала у Гретхен отвращение. С бокалом холодного напитка она встала из-за стола и отошла к окну, где в густом тяжелом воздухе цепенели деревья сада.
— Давайте поедем на берег, — обернулась она к Шах-Веледу. — Может быть, там хоть чуточку больше свежести. Кам-Пече! — она окликнула садовника-индейца, проходившего под окном. — Скажи на конюшне, пусть сейчас подадут коляску.
Океан был сумрачным и походил на огромного затаившегося зверя. Горизонт исчез, занавешенный мутными облаками. Казалось, будто на остров надвигается стена тумана, серого и плотного, как застиранные мокрые простыни. На зелено-бурых грядах волн вверх-вниз — хлопьями грязноватой пены — качались чайки. Их пронзительные гортанные крики носились над водой. Воды и суша разделялись белой ломаной линией.
— Будет шторм, — сказал Шах-Велед.
— Скорее бы. Это затишье… как ловушка.
— Я нашел человека, который увезет ваше письмо.
— Авари, вы — единственное, что помогает мне сохранять присутствие духа.
— Я сожалею, Гретхен… Казалось бы, вот наилучший случай осуществить наши намерения… но этот остров… вот что кажется мне настоящей ловушкой.
— Да ведь я все понимаю, Авари. Умоляю вас, не рискуйте понапрасну. Вокруг чужие люди. А при малейшей оплошке из чужих они станут врагами…
— Завтра меня познакомят с одним человеком. Может быть, он возьмется переправить нас на континент.
— Ради всех святых — будьте осторожны! Я уже готова была и о письме пожалеть… Что, если его доставят прямиком Мюррею?..
— Едва ли. Человек получил хорошую цену за пустячную услугу. И я заверил его, что он получит еще больше, если письмо дойдет до адресата.
— Дай Бог. Это письмо — моя надежда, что рано или поздно я опять увижу Ларта. Может быть, не надо вам встречаться с тем человеком? Оставить все так и ждать… Странно… я даю себе ясный отчет, что письмо это может попасть к Ларту и через год… но мне сейчас кажется, что он стал намного ближе ко мне… будто где-то рядом… странное чувство.
— С тем человеком я все же поговорю. Но я далек от мысли вручить вашу судьбу первому же проходимцу, который пообещает луну с неба, лишь заслышит о возможности хорошо заработать. А встреча завтра едва ли состоится. Его судно должно сегодня-завтра подойти к острову, но надвигается шторм… Боюсь, он заставит поменять планы.
— Даже природа препятствует нам. Как будто он даже ее подговорил быть на его стороне… Авари, скажите… у вас не возникает чувство, будто за вами следят? Может да Ланга приставить тайных соглядатаев?
— Я бы не удивился такому обстоятельству. Ал дьявольски хитер и предусмотрителен. И он очень дорожит вами. Но за мной — нет, едва ли. У меня не было ни малейшего повода заподозрить тайную слежку.
— А у меня мысль об этом появилась едва ли ни в первый день пребывания на острове. Хотя в то время — зачем ему это понадобилось? Может быть, всё только моя мнительность? Вот сегодня у меня странное ощущение… будто что-то должно случиться… — Гретхен положила руку на грудь: — Как-то неспокойно внутри… суетливо…
— Накануне шторма такое со многими бывает. Что-то в атмосфере витает, некое предчувствие.
Шах-Велед взглянул на Гретхен, тепло улыбнулся:
— А для женщины, ожидающей ребенка, подобные состояния естественны.
— Какие состояния?
— Беспокойство, беспричинные слезы, странные желания и капризы… Напрасно Ал не подумал о том, чтобы взять в дом опытную женщину. Вам сейчас нужна наставница.
— А вы откуда знаете, как чувствует себя женщина в моем положении?
— Из опыта супруга. Когда мы ждали первенца, моя милая женушка могла растолкать меня среди ночи и заявить, что умирает от жажды. Причем спасти ее мог, к примеру, сок апельсина, но приготовить его я должен был собственноручно и немедленно! — Шах-Велед улыбнулся, и Гретхен изумилась, каким мягким и ясным сделалось его лицо, обычно сумрачно-непроницаемое.
— Так у вас есть семья?! — невольно воскликнула она. — А я ведь уверена была, что вы холостяк!
И увидела, как потухла улыбка, погасло теплое сияние:
— У меня была семья. Но теперь я один.
— О, простите…
— За что? Я ведь сам об этом заговорил.
Он отвернулся к тяжело вздыхающему океану, над которым все гуще клубились тучи, опускались все ниже, наливались тяжестью. Волны несли пену, подбрасывали гальку, перекатывали и тащили за собой вперед, потом назад… Порыв ветра налетел, влажно хлестнул по лицу соленой водяной пылью, растрепал волосы. Гретхен протянула руку, тронула за руку Шах-Веледа:
— Авари… однажды вы отказались говорить о своем прошлом… объяснили это тем, что не хотите добиваться моего расположения через сострадание… А теперь? Время все еще не пришло?
Не глядя на Гретхен, Шах-Велед поднес к губам ее руку, прикоснулся, продлив короткое мгновение.
— Нам надо поторопиться домой. Скоро начнется ливень.
Обернулся, темный взгляд его был полон тихой тоски:
— Разумеется, я расскажу вам. Чуть позже. Теперь поспешим укрыться в доме. Скоро здесь начнется светопреставление.
Когда коляска подкатила к дому, разговаривать можно было уже, только напрягая голос — взбешенным зверем ревел океан, ветер свистел и завывал, жесткие листья пальм не шелестели, а гремели, метались над головой, гигантскими метлами мели брюхо рваным душным тучам, несущимся бессмысленно, как табун обезумевших лошадей.
Когда Шах-Велед закрыл за собой дверь, Гретхен, ошеломленной такими стремительными переменами, показалось, что он разом отсек свист, рев и грохот. Сделалось тихо, но это только показалось — шторм бушевал близко, за окнами и стенами. Гретхен вздрогнула от резкого громового раската, такого, как будто прямо над головой небо раскололось с оглушительным, пушечным грохотом. Злой дробью забарабанили первые пригоршни крупных капель, которыми ударил в окна шквал ветра. В следующую минуту вода сплошным потоком лилась по стеклам, наполнив дом шумом и плеском, с ним мешались артиллерийские канонады грома, свист ветра и неистовые стоны деревьев в саду. Сразу за окнами встала серая стена воды — как будто дом вдруг оказался не на суше, а на дне морском. За водяной стеною трудно было что-то различить. И хорошо, что Гретхен не видела, как, едва не цепляясь за крыши, небо клубилось черными грозовыми тучами, внутри которых будто валуны ворочались. Тучи плевались ослепительно белыми молниями. Похожие на белые, ломкие, дрожащие от напряжения щупальца, они тянулись к воде и земле. А в разрывах туч, как в чреве черной, злобной твари, плясали багровые сполохи.
— Ведь вы не уйдете в такую непогоду? — с надеждой спросила Гретхен и посмотрела умоляюще: — Не оставляйте меня сегодня одну, Авари!
— Не волнуйтесь, я буду с вами до тех пор, пока вы меня не прогоните, — улыбнулся он. — Но отчего непогода так пугает вас? Если бы я не видел, как вела себя бесстрашная Гретхен во время шторма посреди моря, вдали от спасительных берегов, я бы, может, не удивился сейчас — женщины, обыкновенно, пугаются грома, и молнии, и неистовства стихий. Но у меня была возможность убедиться, как вы отважны. Откуда сейчас ваш страх?
— Я не знаю… мне отчего-то не по себе…
— Не бойтесь, поверьте, вы в безопасности. Под ногами у вас не гибельная пучина, а надежная твердь. Вам нечего бояться.
Ветер, будто возмущенный словами Шах-Веледа, набросился на дом с такой злобной силой, что качнулась люстра под потолком. Он сквозняками сочился сквозь щели. Дыхание ветра дотянулось до Гретхен, и она поежилась, обхватила плечи ладонями — он оказался неожиданно холодным после влажной духоты, в которой задыхались люди перед штормом.
Шах-Велед взял ее за руку и повел в глубину дома, в маленький зал с камином, устроенный, вероятно, именно для того, чтоб коротать в нем часы ненастья. Эта комната располагалась в центре дома, и в ней не было окон. По этой причине здесь было гораздо тише и спокойнее. Хотя и сюда доносились, разумеется, громовые раскаты и свист ветра. Но многократно ослабленные каменными стенами и двумя верхними этажами. Зато про сполохи молний и плеск ливня можно было вовсе забыть. Сейчас в этой комнате еще сохранялось душное тепло, но Гретхен оно вдруг показалось приятным. Свет в каминный зал лился только через четыре большие, двустворчатые двери, а светлые тона интерьера, преобладавшие здесь, естественным образом отражали и усиливали его. Но при закрытых дверях источниками света становились лампы, свечи или огонь камина. Шах-Велед зажег свечи в трехрожковых подсвечниках, стоявших по обеим сторонам каминной полки.
— Вы позволите мне курить?
— Разумеется, — улыбнулась Гретхен, усаживаясь в кресло-качалку и укрывая колени шалью, — отчего-то она все еще зябла: свист ветра напоминал ей ненастья, бушевавшие долгими зимами за стенами замка барона Ланнигана и разгуливавшие по коридорам и залам неистребимыми ледяными сквозняками.
Шах-Велед вынул из внутреннего кармана портсигар, обтянутый темной тисненной кожей.
— Запах ваших сигарет почему-то успокаивает меня, — сказала Гретхен.
— Вам холодно? Может быть, растопить камин?
— Нет-нет, это лишнее. Здесь тепло и так.
Он взял с банкетки у стены небольшую подушку и подложил ей за спину:
— Так вам будет удобнее.
— Благодарю вас, Авари. Не знаю, каких богов я должна благодарить за то, что да Ланга позволил себя уговорить и, вопреки собственному желанию, оставил вас со мной, — улыбнулась она.
— Разве вы верите в разных богов?
— Получается… да, — пожала Гретхен плечами. — Я всегда считала себя прилежной христианкой и молилась одному богу. Но с тех пор, как в мою жизнь вошел Ларт, она изменилась настолько…
— Неужели перемены достигли даже небес?
— Увы… — Гретхен виновато развела руками.
— А позволено ли будет мне узнать, кто еще вошел в ваш пантеон?
— Он не так уж густо населен, как вы могли подумать. Женская богиня Гелла. Мне кажется, с некоторых пор каждый мой день проходит под ее покровительством.
— Солнцеликая Гелла?.. — Шах-Велед забыл о горящей спичке, от которой только что раскурил сигарету, и торопливо бросил ее в холодный камин, лишь когда пламя лизнуло пальцы.
— Скорее, солнечная Гелла… Почему вы так смотрите, будто услышали нечто… до крайности вас изумившее?
— Я… немного знаю о богине Гелле… Может быть, вы расскажете, каким образом она вошла в вашу жизнь?
— Не уверена, могу ли я… Впрочем, кажется, от вас у меня уже не осталось никаких тайн, едва ли вы услышите нечто абсолютно новое. Но, если мне не изменяет память, рассказывать собирались вы? Нет, я не настаиваю, и если у вас нет желания…
— Я о своем обещании помню. Рассказ мой будет невеселым, и не знаю, кстати ли он именно сегодня, когда вам и так не по себе… Но я расскажу. Однако прежде я все-таки хотел бы узнать о ваших отношениях с богиней Геллой.
— Мои отношения с богиней! — рассмеялась Гретхен. — Не кощунствуйте, Авари!
Потом Гретхен сделалась серьезной и, собираясь с мыслями, откинулась на спинку качнувшегося кресла:
— Я не знаю, что вам известно о богине Гелле, но, вероятно, следует начинать с нее, а не с меня. В стране Ларта эта богиня очень высоко чтима… потому что невероятно высоко почитается женщина, женское начало. Мало что из общепризнанных в том обществе ценностей можно поставить на такой же уровень. Разве что любовь, саму жизнь… Неподалеку от столицы на одном из островов находится великолепный храм, посвященный Гелле. Настоятельница его — большой друг Ларта. Мне она стала не просто другом, но Учителем, Наставницей. Незадолго до того, как появился да Ланга… я по приглашению настоятельницы гостила в том храме… Оказалось, мать Гелла увидела во мне способность стать служительницей богини Геллы и пригласила меня, чтобы поговорить об этом. Я сама тоже почувствовала нечто… когда увидела во дворе храма статую богини… Я жила на острове всего несколько дней, но вернулась с него другой… А ведь мать Гелла только рассказала мне кое-то, чуть приподняла завесу над таинствами… О посвящении и речи еще не было… Но… позже я ни раз думала о том, что она предчувствовала мою встречу с да Ланга. Она прорицательница. И открыла мне… вернее, вооружила меня именно теми знаниями, которые оказались столь необходимы в дни несчастья, стали для меня спасительными.
— Вы сказали, что со статуей было нечто странное.
— Когда я пристально посмотрела ей в лицо… каменные глаза вдруг показались мне живыми… я почувствовала ее власть над собой…
— Эта власть была недоброй?
— О, нет… Гелла прекрасна…
— Вероятно, у вас возникла связь… Древние считали глаза окнами, через которые душа попадает в тело и покидает его. И что именно через глаза люди могут обмениваться друг с другом добрыми и злыми духами. Нам, индусам, хорошо известно, что наиболее легко жизненная энергия — прана — истекает через глаза и из кончиков пальцев. И незримо воздействует на человека, на которого направлена. Обычно воздействие это происходит мягко и незаметно, но иногда — подобно кинжальному удару, настолько мощно по сути это влияние.
— Авари! Вы все время рядом со мной, но… Как же раньше я не знала?! Будто мать Гелла заговорила вашими устами! Как вы близки с ней по духу! Я теряюсь одна в незнании и сомнениях, а вы все время рядом!
— Вы ошибаетесь, Гретхен. Я мужчина, я не могу быть служителем богини Геллы и вашим Учителем. Я лишь много беседовал с женщиной, которая… поклонялась ей. На моей родине, в Индии, некоторые касты тоже чтут женщину едва ли ни выше мужчины.
— Вот как?!
— Почему вас это удивляет? Наше миропонимание во многом отличается от европейского. Пpаpодитель Вселенной Вишну взял в жены Лакшми, самую красивую женщину на свете, родившуюся из бутона pозы. И она стала не только равна ему, но в чем-то превзошла супруга. Мой род принадлежит касте кшатриев. Вы, может быть, знаете, что каждый индиец принадлежит к определенной касте. Брахманы — голова общества, кшатрии — грудная клетка и руки или естественные правители, вайшьи — живот, то есть купцы, а шудры — ноги, работники. В каждой касте есть множество подкаст. В моей подкасте кшатриев Лакшми боготворится наравне с божественным супругом. Лакшми — женская богиня. И одно из ее воплощений — солнцеликая Гелла.
— О! Выходит, мне покровительствует ваша Лакшми?! Изумительно!
— Теперь вы понимаете, почему я был столь же изумлен, услыхав от вас имя богини Геллы? Моя жена поклонялась Лакшми, и мы много говорили об этом, именно от нее многие мои знания.
— Вы были счастливы с вашей женой? — тихо спросила Гретхен.
Шах-Велед помолчал… потом сказал:
— Она подарила мне несколько незабываемо счастливых лет. Родила прекрасных детей: сына и дочку… Они погибли вместе, трое. Их расстреляли.
— О, боже! — Гретхен в ужасе прижала ко рту ладони.
— Вы все еще хотите, чтобы я рассказывал?
— Да, — переглотнув, выговорила Гретхен. — Я хочу знать о вас и — если возможно — разделить вашу боль.
— Хорошо, — кивнул он. Помолчал. Заговорил: — Моя история начнется красиво, как восточная сказка. У одного богатого раджи и у его управляющего почти одновременно родились сыновья. Сына раджи звали Тантия Рамчандр, а сына управляющего Шонит-Ла. Обе семьи принадлежали касте кшатриев, и дружба мальчиков никому не мешала, наоборот, только приветствовалась. А они сделались настолько неразлучны, что сын раджи не хотел заниматься без друга ни играми, ни науками, ни военными упражнениями. Таким образом Шонит-Ла получил блестящее образование и воспитание, а в искусстве фехтования достиг столь высоких успехов, что раджа наградил его именным оружием и должностью телохранителя сына. Мальчики стали мужчинами, и судьба была к ним благосклонна. Оба женились. Наследник раджи составил прекрасную партию, а его телохранитель был счастлив в браке по любви. Единственное, что не позволяло ощутить всю полноту счастья — чувство неполноценности в своей собственной стране. Индия — колония Англии, и к индийцам колонизаторы относятся с высокомерием и спесью, как к людям второго сорта, к варварам, с дикими, бессмысленными обычаями. Они, как правило, не знают и не делают различия между кастами, и брахмана или кшатрия могут поставить на одну ступень с неприкасаемым. Однажды подобный случай стал искрой, запалившей давно готовый вспыхнуть костер восстания. Оно заполыхало с необузданной яростью настоящего пожара и распространялось с такой же невероятной и необъяснимой скоростью. Вам не скучно слушать об этом, Гретхен?
— Нет-нет! Пожалуйста, рассказывайте! Только не томите, скажите, Бога ради, как это коснулось вас?
— Шонит-Ла — ваш покорный слуга, мадам, — поклонился Шах-Велед.
— О! — только и смогла выговорить Гретхен, изумленно вскидывая брови.
— Вероятно, вы уже предположили, что возглавил восстание Тантия Рамчандр, а я всюду следовал за ним, как подобает телохранителю. Поднималось селение за селением, целые районы вспыхивали, как порох. Крестьяне вооружались мечами, самодельными пиками, старинными ружьями, луками, да просто дубинами. Они изгоняли, а то и убивали англичан — сборщиков налогов, судей и полицейских, сжигали налоговые списки, документы о недоимках и долговые расписки, и приходили в отряд Тантии. Против нас выслали регулярные войска. Чтобы огромная масса озлобленных людей могла противостоять хорошо обученным солдатам, ее надо было преобразовать в армию. Повстанцев разбили на отряды, назначили командиров. Людей, знакомых с военным искусством, не хватало, и я перестал быть телохранителем — Тантия поставил меня командиром кавалерии. Мой отряд совершал тайные рейды, мы появлялись, где нас не ждали, и наносили англичанам ощутимый урон. Скоро английское командование объявило на меня охоту. Через два месяца погиб Тантия. Затем наша армия распалась на отряды, и действия их перестали согласовываться между собой. В этом была ошибка. Англичане начали уничтожать отряды один за другим. Моему удача сопутствовала дольше других. Пока англичане не взяли в заложники мою жену и детей… Они объявили, что убьют их, если я не сдамся в руки законной власти. Я прятал их в удаленном монастыре, но кто-то предал… А сдаться властям я не мог. Именно в тот день, когда их схватили, мы попали в засаду. В бою меня тяжело ранили. Обо всем, что случилось с моей семьей, я узнал много дней спустя, далеко от берегов Индии, на судне Ала. Мои товарищи чудом вынесли меня из боя и переправили на судно, хотя англичане так вцепились в нас… Я думаю, мало осталось живых среди тех, кто прикрывал отход моих спасителей. Горько, что жертва моих товарищей была напрасной… зачем было спасать меня? Я все равно умер в тот день, когда узнал о смерти жены и детей… Более всего сердце болело о том, что они ждали, а я не пришел. Знаю, их не отпустили бы в любом случае. Но я должен был стоять вместе с ними под дулами английских ружей… Простите, дорогая Гретхен, что глубоко опечалил вас. Я рад был бы сделать свой рассказ не столь трагичным, — он дернул уголками губ и виновато развел руками.
— Не надо… не говорите этого… вы не должны так говорить… Я знаю, как убивает смерть близкого человека… как больно умирать… и осознавать одновременно — почему я все еще жива?! как случилась столь чудовищная ошибка?!
Гретхен медленно стерла ладонью влажно блестевшие дорожки, оставленные на щеках слезами. Шах-Велед вздохнул:
— Именно так… Я не мог понять, почему выжил после тяжелейшего ранения, а они мертвы. Но я выздоровел, хотя лишился глаза. И остался с Алом. Он сам предложил мне остаться в его команде. Мне же тогда было все равно.
— И вы стали Шах-Веледом?
— Несколько позже. После того, как мы опять побывали в Индии. Я хотел исполнить свой последний долг перед женой и детьми, и сказал Алу, что на какое-то время покину его. Вернусь, если буду жив. Я хотел пробраться туда, где погибла моя семья, найти их могилы и перенести прах в фамильную усыпальницу. Ал не согласился отпустить меня одного. Мы сделали это вместе — мы и еще несколько человек из экипажа. После этого я отказался от родового имени. Мой род прервался. А этот поступок Ала связывает нас более всего. Хотя и кроме этого было много…
— Мне больно, когда я пытаюсь в одном человеке совместить этого Ала, о котором говорите вы… и того, которого знаю я… Мне больно от этого сопоставления… вернее — противопоставления.
— Вы свели его с ума, мадам, — невесело улыбнулся Шах-Велед. — Скажу больше — я могу понять его. Чем более я узнаю вас, тем лучше понимаю его. Я обнаруживаю в вас множество черт, которые делают вас похожей на мою жену… поэтому я знаю — к такой женщине невозможно остаться равнодушным.
— Перестаньте… — болезненно поморщилась Гретхен, — что вы говорите? Вы-то находите это возможным! И я благодарю за это Бога.
— Вы так похожи на нее… Если бы вы не были почти ровесницами, я мог бы утешиться счастливой мыслью, что встретил новое ее воплощение. Но я слишком любил свою Шанти, чтобы позволить себе обмануться. Я далеко не равнодушен к вам, Гретхен. И с некоторых пор все мои поступки имеют лишь один мотив и цель — забота о вашем благополучии, желание вернуть вам все, чем вы были счастливы. Для меня это важно не менее, чем для вас. Это искупление моей вины перед теми, кого я не сберег. Не грустите, — Шах-Велед подошел, взял ее руку в свои, погладил ласково. — У вас все будет хорошо. Пока человек жив, остается возможность все исправить. Вы обязательно вернетесь к Ларту и будете счастливы.
Над головой зарокотал гром, долго катаясь из одного края неба в другой. Шах-Велед поднял глаза к потолку:
— Шторм и не думает затихать.
Гретхен слегка улыбнулась:
— Какое сильнодействующее средство от пустых страхов — я перестала слышать голос бури. Как вы думаете, да Ланга еще в море?
— Скорее всего, уже на суше. Ветер для них все время был попутный.
— Дай бог, чтобы шторм не застиг их вблизи берегов.
— В джунглях сейчас тоже не сладко.
В ту минуту, когда прозвучали эти слова Шах-Веледа, ураган еще не достиг берегов континента, и люди, чей путь лежал сквозь тропический лес, изнемогали от духоты, сгустившейся под плотным сводом, в который сплетались наверху деревья. Было нестерпимо жарко и сыро. Жесткие, точно восковые, листья покрылись испариной — удушливые испарения густо осели на них каплями. Капли набегали одна на другую, сливались, тяжелели и соскальзывали с гладкой зеленой поверхности, падали с листа на лист беспрестанным дождем.
Да Ланга всерьез боялся, что от головной боли, которую он испытывал в этот день, можно сойти с ума. С ним был запас опиумной настойки, но ведь она не просто давала облегчение — она неодолимо повергала в сон. Тогда людям, сопровождающим Ала, пришлось бы нести его на носилках. И это в то время, когда и с меньшей ношей они выбивались из сил. Он не хотел становиться настолько тяжелой обузой. Вокруг звенела непрерывная капель, и звук падающих капель, отдаваясь в голове набатным звоном, уже казался ему чудовищной пыткой. Ал да Ланга не догадывался, что причина его состояния — перемены в атмосфере, невидимые предвестники урагана, и что через считанные часы вокруг закипит сущий ад.
А те моряки, что остались на «Кураже», уже предвидели надвигающийся шторм — им сообщили об этом многочисленные приметы: небо, море, птицы. Выжимая из судна всю скорость, на которую оно было способно, моряки уводили «Кураж» в открытое море, подальше от опасного соседства с берегом.
Ветер, свистевший с неослабевающей силой над островом Маннестерре, мчался дальше, разбивать в пыль волны, швыряя их на берег континента, и потом бушевать над джунглями. Все подряд сечь плетьми ливня, разбойно врываться внутрь леса, под полог вершин, и трепать, терзать, ломать, крушить там направо и налево, нагоняя ужас на все живое.
Шах-Велед хорошо представлял себе эту картину, когда сказал, что людям и в джунглях несладко придется. Но Гретхен, к счастью, не доводилось испытать подобное, зато она хорошо знала, каково сражаться с ураганом посреди кипящего океана, и искренне порадовалась, что отряд да Ланга, скорее всего, уже имеет под ногами надежную сушу, а не погибельную пучину.
Незадолго до обеда Гретхен доложили, что приехал Энтони Мюррей, и она поспешила навстречу отважному визитеру. Мюррею как раз подавали полотенца, чтобы он осушил волосы. Глядя на промокшего гостя, на его красное от ветра и секущего ливня лицо, Гретхен покачала головой:
— Господин Мюррей, бедный, что заставило вас в такое ненастье покинуть стены дома?
— Вы, дорогая Гретхен! Я беспокоился о вас и счел себе за благо вступить в борьбу с ураганом, чем сидеть в сухости и тепле и изводиться мыслями о вас!
— Да что же со мной могло случиться?! Вы заставляете меня чувствовать себя виноватой! Утром меня навестил Шах-Велед, и я уже не отпустила его от себя.
— Мое почтение, господин Мюррей, — поклонился Шах-Велед, входя в прихожую следом за Гретхен.
— Авари, я только на вас и рассчитывал! Все утро порывался навестить нашу леди, но требовалось позаботиться о столь многом, отдать распоряжения, проконтролировать… меня едва не разорвали на кусочки! Увы, я просто не смог, у меня и минуты свободной не было!
— Господин Мюррей, со мной все в порядке, все замечательно, вы же убедились теперь в этом? Проходите в гостиную, а я распоряжусь накрывать к обеду. Вы непременно останетесь отобедать. Может быть, и шторм стихать начнет. Расскажете нам, что происходит там, снаружи. Наверное, ураган натворил бед?
— Я пока что не увидел никаких особых разрушений. Циновки летают, в огородах и садах грядки перемесило в грязь, цветы поломаны, ветки отломленные всюду лежат. Но что касается растений, в здешнем благословенном климате через короткое время и следа от урона не останется. А буря не ослабевает. Хорошо, если к утру стихнет. Мою коляску едва не опрокидывало порывами ветра.
— Я искренне сожалею, что из-за меня вам пришлось подвергать себя опасности, — виновато проговорила Гретхен.
Энтони Мюррей рассмеялся:
— Дорогая моя, если бы в моей жизни случались только подобные опасности, я мог бы со всей честностью заявить, что прожил жизнь, как у бога за пазухой. Признаюсь по секрету, только не выдавайте меня мадам Мюррей, мне уже невтерпеж было оставаться дома. Отвык я час за часом сидеть в четырех стенах. Это настоящее заточение! Мне стало казаться, что я заживо замурован в своем доме!
— Но как ваша супруга отпустила вас из дома в такую бурю? Разве она не уговаривала вас остаться с нею и детьми? Не говорите только, что сочли возможным игнорировать эти просьбы.
— К счастью, мадам Мюррей избавила меня от необходимости быть столь суровым, — рассмеялся Энтони. — Она прекрасно понимает, что у меня есть множество обязанностей и кроме долга главы семьи.
— Мне кажется, иногда вы этим обстоятельством злоупотребляете? — лукаво спросила Гретхен.
— Ну, разве что самую малость… Вы же не выдадите меня?
— О, едва ли я открою мадам Мюррей нечто новое, если изложу ей эти свои догадки и подозрения, — улыбнулась Гретхен.
— Да, моя замечательная женушка — дама ума чрезвычайного! — с гордостью заявил Мюррей.
Энтони Мюррей пробыл с Гретхен и Шах-Веледом чуть более двух часов, потом деятельная натура повлекла его из уютного надежного убежища в шторм и ураганный ветер.
— Уж не знаю, следует ли ждать от вас осмотрительности, господин Мюррей, и все же обещайте быть осторожным, — попросила Гретхен. — Хотя, право, не знаю, какие соображения здравого смысла велят вам подвергать себя такому риску? Только не пытайтесь убеждать меня, что совершенно безопасно разъезжать по острову в такой шторм!
— Я буду благоразумен, как самый прилежный монастырский послушник! Клянусь! Признаюсь, самые постыдные эгоистические заботы о собственном спокойствии побуждают меня с сожалением покинуть этот гостеприимный дом. И с еще большим сожалением — ваше общество, мадам. Лишь ради собственного спокойствия я хочу взглянуть на одно поселение всего в полутора милях отсюда. Ураган гонит перед собой огромные волны, и бывает, что при таком направлении ветра, как сегодня, волны врываются прямо в поселок. Мне хочется убедиться, что люди там не терпят бедствия.
— Готов составить вам компанию, — предложил Шах-Велед. — Может быть, там, и в самом деле, нужна помощь.
— Сердечно благодарю вас, господин Шах-Велед. Но если воспользуюсь вашим благородством, я начну беспокоиться за прекрасную Гретхен! А так — вы здесь, и душа моя абсолютно спокойна, — он поклонился в сторону хозяйки. — В поселке же, надеюсь, все в порядке. Иначе они давно прислали бы за помощью. Но все же, я должен убедиться в этом своими глазами.
— В таком случае, рекомендую взять с собой кого-то из прислуги. Хотя бы для того лишь, чтоб нагрузить коляску. Иначе вас-таки опрокинет и одному богу известно, чем это может кончиться.
— А вот это дельный совет! Еще раз благодарю. Гретхен, вы позволите воспользоваться услугами ваших людей?
— О, разумеется! И вы наверняка знаете их куда лучше меня. Решите сами, кто вам более всего подойдет… в качестве груза, — улыбнулась Гретхен.
Между тем, ураган все же утратил ту первоначальную свирепость, с которой налетел на остров. Гретхен и Шах-Велед даже выходили на застекленную галерею, на уровне второго этажа огибающую дом с двух сторон. В галерее оказалось неожиданно холодно — пронзительный ледяной ветер давно вытеснил из нее жаркую духоту. Стоя у большого окна, Гретхен куталась в теплую шаль.
Стекла еще дребезжали под ударами ветра, но неистовый грозовой ливень уже не стоял за ними сплошной стеной воды, он перешел в проливной дождь. Ветер гонял по нему волны, и казалось, огромная рука некоего безумного музыканта треплет безжалостно струны, натянутые между небом и землей. Недовольный, рвет их яростно и расшвыривает клочья, и в сплошном полотне частых струн-струй на секунду возникает брешь… тут же заштрихованная серым.
Теперь виден был сад, терзаемый жестокими шквалами. Ветер трепал деревья, кусты, пригибал их низко, стелил чуть ли ни по земле и безжалостно сек плетьми ливня. Цветы в цветниках лежали измятые, прибитые к земле и смешанные с нею…
А дальше, сквозь полотно дождя все же можно было разглядеть бушующий океан, и картина эта гипнотически завораживала, одновременно ошеломляла и пугала. В бухту штормовые волны не проникали, разбивались у входа в нее о берега и волнорезы. Но все равно, вода в бухте была далеко не спокойна. Растревоженные, растрепанные, в клочьях белой пены, накатывались на берег водяные валы. Черные, маслянистые, они отражали сполохи молний и густой багрянец тучи, оттого казались зловещими, хотя и не таким уж мощными. И только у самого берега, встречая препятствие, они взметывались дыбом, белея от бешенства. Вдоль границы океана и суши будто полоса тумана стояла — то была пелена водяной соленой пыли.
Суда в бухте держались носом к ветру, к океану — будто с опаской и настороженностью не спускали глаз со входа в бухту. Их подкидывало на волнах, как на качелях, носы то и дело зарывались в воду, и тогда вздыбленная волна хлестала через борта, заливала палубы. Гретхен с состраданием подумала о людях, которым приходилось сейчас терпеть эту безостановочную болтанку.
Если бешенство разъяренного океана предстало глазам Гретхен в усмиренном виде, то воздушные сферы выглядели жутко. Хотя, надо признать, к этому часу небо тоже чуть утолило свою ярость. Раскаты грома еще перекатывались из края в край и где-то в отдалении затихали, молнии чертили ломанные огненные письмена на черно-багровых полотнах туч… но уже не так часто, и небо уже не разламывалось с оглушительным грохотом прямо над головой.
Но в безумии урагана оно перемешалось с океаном, и горизонт мутной, пугающе темной пеленой встал у самого входа в бухту. В этой пелене зловеще просверкивали молнии. Где небо, где вода, можно было различить только по белым полосам пены, которая неслась на гребнях волн. Тучи же, которым удавалось вырваться из этой теснины, стремительно неслись над островом, отсечивая багрянцем, и можно было подумать, что этот багрянец — отсвет адского пламени, бушующего там, за стеной черной пелены.
— Вы озябли. Идемте в дом, — позвал Шах-Велед.
— Какая грозная картина… как будто гиганты сошлись в безумной схватке… завораживает, — проговорила Гретхен, медленно, но без возражения направляясь к двери. — Мне еще никогда не доводилось наблюдать такого разгула стихий. Именно быть наблюдателем, а не участником этого ада.
— Сегодняшний шторм по силе примерно равен тому, что отнес нас к берегам Флориды.
— Для меня навсегда самой жуткой останется буря, в которой я потеряла Ларта и всех… всех… а меня, менее всего способную бороться за жизнь, волны выкинули на берег… будто в насмешку.
— Ведь он вернулся к вам. Даже в обстоятельствах, когда в сердце вашем не оставалось и капли надежды. Разве теперь это не вселяет в вас твердую уверенность, что разлука ваша только на время?
— Я это знаю, — Гретхен улыбнулась, благодарно сжала руку Шах-Веледа. — Кроме того, судьба послала мне вас. Как знак, что вокруг меня не все так беспросветно, подобно вот этим тучам. Вы — напоминание, что свет никуда не сгинул, он рядом, близко…
В знак признательности за эти слова Шах-Велед лишь молча склонил голову.