Шах-Велед несет хорошую весть, но события начинают развиваться непредсказуемо
Ненастный день прошел неожиданно быстро. Шах-Велед скрасил Гретхен вынужденное затворничество. Его рассказ о трагическом прошлом сблизило их еще больше. И хотя они не возвращались больше к печальной теме, но атмосфера доверительности осталась, уничтожая преграды условностей, делая искреннее проявление чувств. В ответ на шутки Шах-Веледа Гретхен смеялась самозабвенно, по-детски. Будь здесь Мюррей или даже кто-то из слуг, она бы тоже смеялась, но непременно корректировала бы свое поведение в соответствии с правилом: «Воспитанная дама не должна, подобно простолюдинке, громко смеяться, открывая рот!» А присутствие одного Шах-Веледа нисколько не мешало ей быть искренней и безыскусной.
Он играл на рояле, и Гретхен, все еще легкая в движениях, не удержалась, закружилась по комнате, не смущаясь его откровенного любования, отвечая на его улыбку.
Когда сумрачность ненастья, стоявшая весь день, стала переходить в вечерние сумерки, Шах-Велед подошел к окну.
— К утру все стихнет, — обернулся: — Теперь я могу оставить вас со спокойным сердцем, вам больше нечего бояться.
— Но вам не обязательно уходить в дождь и ветер. Вы могли бы остаться и провести ночь здесь. В доме достаточно места.
Шах-Велед помедлил, прежде чем ответить:
— Я не желаю, чтоб вас коснулась хотя бы тень чьих-либо недостойных мыслей. Я не желаю уверять никого, что питаю к вам самые братские чувства. И меньше всего хочу доказывать это Алу.
— Вы думаете, да Ланга имеет право предъявлять мне хотя бы малейшие требования?! — вспыхнула Гретхен. — По-вашему, я клялась ему в верности?! Да если бы на виду всего острова я, не таясь, изливала бы на кого-то свою нежность… хотела бы я посмотреть на него, когда он стал бы предъявлять мне свои претензии!
Шах-Велед смотрел на нее с улыбкой. Через секунду Гретхен усмехнулась в ответ. — Разумеется, вы правы. Соблюдем условности ради спокойствия окружающих.
Шах-Велед склонился к ее руке, подняв голову, сказал:
— Едва ли он подозревал, какую стихию намеревался усмирить до размеров карманной собачки. Безумец.
…Как и предсказывал Шах-Велед, к началу другого дня буря угомонилась, утро наступило ясное и спокойное — шторма как не бывало! Ветер разогнал, разметал тучи, и открылось чистое голубое небо. Распрямились деревья и кусты, листва радостно зеленела, в саду еще сохранялась приятная прохлада, но солнце уже пригревало так сильно, что лужайки и дорожки, и крыши домов парИли, насыщая воздух испарениями, обещая скорое возвращение духоты. О вчерашнем урагане напоминал шум, доносящийся со стороны океана — мутно-бурые, растрепанные воды его все не могли успокоиться после сражения с ветром, валами накатывались на берег, вмиг приходили в бешенство от любого препятствия, взвивались на дыбы, разметав белопенные гривы и, выбивая соленую водяную пыль, хлестали ими о каменный берег.
Скоро в бухту стали входить корабли, потрепаные штормом. Счастливцы — слегка, на них матросы штопали паруса и радовались, что благополучно пережили долгие часы ненастья. Другие суда были едва живы, моряки скорбели о потерях, одновременно радовались, что сами остались живы, и принимались за основательный ремонт.
Тот капитан, которого Шах-Веледу рекомендовали как человека серьезного и уверенного в себе, способного игнорировать распоряжение губернатора, не считая нужным слепо исполнять вздорные приказы, так вот, тот человек появился на Маннестерре лишь на третий день. Оказалось, он не вышел в море накануне шторма, предупрежденный бывалыми людьми о надвигающемся урагане, и спокойно переждал его на берегу. Шах-Веледу такая осмотрительность пришлась по душе. Он никогда не вручил бы жизнь Гретхен лихому сорви-голове, полагающемуся на легкомысленную удачу.
Он послал капитану письмо с просьбой о встрече в уединенном месте. Они встретились. Капитан Блазер оказался человеком прямым и открытым. Того же ожидал и от собеседника, не желая быть использованным втемную. К тому же, Шах-Велед скоро убедился в проницательности и просто житейском опыте своего нового знакомого и понял, что лукавить, недооценивая его, значит испортить все дело. Впрочем, излишним любопытством капитан Блазер тоже не страдал и сам очертил границы, сообщив: «Я хочу лишь знать, почему и от кого вы бежите с Маннестерре, и вовсе не намерен вникать в обстоятельства вашей жизни, начиная с рождения Создателя».
Шах-Велед торопился к Гретхен, желая обрадовать ее, и сам радовался тому, что удача наконец-то повернулась к ним лицом. Со дня отплытия Ала с острова Шах-Веледа угнетало чувство бессилия и собственной несостоятельности, когда все его попытки что-либо предпринять разбивались в прах, и он не видел ни малейшей возможности сдержать обещание, данное Гретхен.
По дороге к дому да Ланга голова его была занята планированием дальнейших шагов, Шах-Велед был озабочен тем, чтоб все устроить с наименьшим риском и неудобствами для Гретхен. И он вовсе не готов был к тому, что ждало его в доме Ала.
У Гретхен был гость — Энтони Мюррей. Выглядел он странно озабоченным и даже растерянным. Гретхен же была чем-то крайне взволнована, на щеках ее горел румянец, она ходила по комнате, не в силах оставаться на одном месте. И Шах-Велед встревожился, ожидая какой-то малоприятной новости, которая оказалась способна лишить Гретхен обычного ее самообладания. Она же, едва завидев его в дверях, порывисто устремилась навстречу, без слов протянула лист бумаги.
В коротких словах письма Шах-Велед прежде всего узнал руку Ала да Ланга. Затем прочел: «Гретхен, поспешите сюда! От вас зависит жизнь единственно дорогого вам человека».
Энтонни Мюррей сообщил, что письмо от да Ланга доставил ему индеец-метис, прибывший с континента. Мюррей уже виделся с капитаном того судна, на борту которого индеец добрался до Маннестерре. Капитан рассказал, что, проходя вблизи континентального побережья, они заметили лодку, с которой им подавали сигналы, желая привлечь внимание. С этой лодки и поднялся к ним на борт неожиданный пассажир, которому надо было как можно скорее попасть на остров.
— Выходит, он знал, что судно идет на Маннестерре? — спросил Шах-Велед.
— Нет, в планы капитана отнюдь не входил визит к нам, — Мюррей покачал головой. — Он говорит, в лодке был еще другой индеец, который вел переговоры с капитаном. Он отлично говорил по-английски. А за изменение в курсе корабля этот индеец предложил столь щедрую плату золотом, что капитан согласился, не раздумывая.
— Есть ли у вас толковые мысли на этот счет? Вы понимаете что-нибудь?
— Ничего не понимаю… — развел Мюррей руками. — Знаю лишь, что записку писал да Ланга… Но почему в такой форме? Почему он предпочел не упоминать имени человека, который находится в опасности, кто этот «единственно дорогой» для мадам Гретхен человек? Может быть, какие-то догадки есть у вас?
— Какой смысл строить догадки? — Шах-Велед позволил ноткам раздражительности прорваться в его голосе. — Я знаю лишь одно — мне это очень не нравится. Звать женщину туда, где — судя по всему — мужчине угрожает смертельная опасность… — он не договорил, осуждающе покачал головой, взглянул на Гретхен.
Она, передав письмо Шах-Веледу, как будто сделалась более спокойна, села в кресло и, ни на кого не глядя, молча слушала мужчин.
— Что говорит индеец? О да Ланга он что-нибудь знает? — спросил Шах-Велед у Мюррея, тщетно пытаясь встретить взгляд Гретхен — она не поднимала глаз.
— Индеец на все вопросы повторяет только одно: на побережье, вблизи того места, где его взяли на борт, женщину ждут, те люди сопроводят ее куда надо. Это всё. Ничего другого он не говорит.
— Гретхен, — не выдержал Шах-Велед ее молчания, — ведь вы не намерены броситься на этот невнятный призыв?
Мужчины с ожиданием смотрели на нее. Гретхен медленно подняла глаза, посмотрела на Шах-Веледа долгим взглядом… и не произнесла ни слова.
Помедлив, он сказал:
— Господин Мюррей, я думаю, каждому из нас следует хорошенько обдумать ситуацию, а завтра утром встретиться снова, выслушать друг друга и принять решение.
— Да. Согласен. Сейчас я вообще не способен связно изложить свои мысли. Я в полнейшем недоумении. Мадам, — он поклонился Гретхен. — Если вы позволите, я покину вас.
— Жду вас завтра, господин Мюррей.
Когда они остались одни, Шах-Велед подошел к Гретхен и сел на ковер напротив. Гретхен взглянула на него — в таком положении ей было трудно избежать его взгляда.
— О чем вы думаете, говорите, — попросил Шах-Велед.
— Ларт.
— Это невозможно.
— Только о нем можно сказать «единственно дорогой».
Шах-Велед кивнул:
— Именно эти слова должен был написать да Ланга — причем легко избегая откровенной лжи — чтоб заставить вас покинуть остров и сломя голову броситься на его зов. Ведь куда проще было написать «жизнь Ларта зависит от вас». Но он предпочел имени не назвать. Разве вы не понимаете, что это значит? Там нет Ларта. А к столь откровенной лжи он прибегнуть все же не посмел. Я другое не понимаю. Что могло заставить его позвать вас, подвергая смертельной опасности? Или кто мог заставить и зачем? Очень мне это не нравится! Слишком похоже на ловушку.
— Авари, какая ловушка?! О чем вы говорите?! Да обо мне знают вот здесь, на острове, и больше нигде!
— Но кому-то понадобилось выманить вас с острова. Ведь не Алу же!
— Я не знаю — кому. Поэтому могу предполагать всё, что угодно…
— Гретхен… — мягко проговорил Шах-Велед, — это не Ларт. Как бы вам того ни хотелось. Каким образом он окажется здесь? Назовите мне хотя бы один убедительный довод.
— Хотя бы один?.. Извольте… Правда, не знаю, насколько он покажется вам убедительным… В самом начале… как я оказалась на корабле да Ланга, у меня по ночам были… видения. Я очень ясно видела настоятельницу Геллу… Ларта… Я говорила с ними. Они спрашивали меня — я отвечала. Спрашивали про да Ланга, куда он направляется, обо всем… Когда спросили в первый раз, куда он держит курс, я не знала. Потом видение было опять, и тогда я смогла сказать, что да Ланга идет к Американскому континенту. Бога ради, не говорите мне про мою впечатлительность, что желаемое мне хочется выдать за действительное… Я и сама всякий раз терялась в сомнениях… Но если эти видения были… встречами… Тогда Ларт может быть здесь. На протяжении всего пути я ждала, что он вот-вот настигнет нас… Может быть, так и случилось бы, но я невольно обманула его… Я тогда ничего не знала о ваших планах, касающихся Антильских островов… Когда Ларт гнался за фрегатом да Ланга, мы были совсем в другом месте… Авари, — Гретхен смотрела на него сверху вниз, — Ларт здесь, он пришел за мной. Я не знаю, о нем ли пишет да Ланга… но я знаю, что Ларт здесь.
— А я нашел для нас возможность бежать с острова, — печально проговорил Шах-Велед. — Я торопился сюда, чтобы сказать вам об этом.
Гретхен странно посмотрела на него.
— Но ведь нет нужды бежать теперь, когда да Ланга сам зовет покинуть остров. Разве не хотели мы с вами именно этого — уплыть на континент, где гораздо больше возможностей для возвращения.
— Значит, вы уже приняли решение?
— Когда есть хотя бы крохотная вероятность, что да Ланга пишет о Ларте… Если он в беде… Неужели вы думаете, что именно в этот момент я отправлюсь прочь от этих берегов? А если эта крохотная вероятность — правда?
— Подумайте… Ради ничтожно малой вероятности вы собираетесь вверить себя неизвестно в чьи руки… может быть, в руки этих дикарей-индейцев. Подвергаете риску дитя Ларта. Вы готовы принебречь собственной безопасностью, но подумайте о том, что на вас лежит двойная ответственность!
— Авари, пожалуйста… — прошептала Гретхен. — Вы лишь вторите тому, что я говорю себе сама… Но все разумные мысли отступают перед одной-единственной: а если помощи ждет Ларт???
— Я уверен, он ни при каких обстоятельствах не подверг бы вас таким опасностям!
— Я не отступлюсь…
Наутро, как было условлено, Энтонни Мюррей явился в дом губернатора, дабы обсудить неожиданную ситуацию и принять решение. Однако оказалось, что обсуждать уже нечего. Решение уже было принято, осталось только сообщить о нем Мюррею.
Попытки доброго Энтони воззвать к разуму Гретхен и убедить ее заново все обдумать и взвесить она пресекла мягко, но решительно:
— Не будем терять времени, мой дорогой Мюррей. Мне сейчас крайне нужен ваш практицизм, но не для того, чтобы вы меня отговаривали. Прошу вас, изыщите для меня возможность как можно скорее отправиться на континент.
— Безумие!.. Безумие!.. — Энтонни Мюррей взволнованно расхаживал по гостиной, в растерянности разводя руками. — Да вы-то почему молчите? — возмущенно остановился он перед Шах-Веледом, прислонившимся к подоконнику. — Своим молчанием вы поощряете эти безумные намерения!!!
— Ничего подобного. Гретхен не заблуждается относительно моего мнения. Ей известно, что я категорически против этой ее экспедиции неизвестно куда, с кем и для чего. Но — увы — все мои доводы оказались не способны поколебать ее решимость. Потому я смиряюсь с этим обстоятельством, и намерен делать то, что от меня зависит — и впредь оставаться рядом с мадам Ларт и в меру своих сил оберегать ее от опасностей.
Энтонни Мюреей стоял и смотрел на Шах-Веледа, затем, не говоря ни слова, протянул ему руку для пожатия. Однако рукопожатие вышло несколько машинальным, потому что Мюррей уже был занят какими-то другими мыслями, и, пожимая руку Шах-Веледу, имел вид весьма отрешенный.
— Да-да-да… вы абсолютно правы, — пробормотал он, едва ли заботясь, слышат его или нет. — Вы, безусловно, правы… Если, мадам, вы намерены… Ну разумеется!.. Вот что мы сделаем, — он поднял голову и обвел глазами Гретхен и Шах-Веледа. — Мы пойдем с вами, мадам. Я просто сгораю от любопытства, и безотлагательно желаю выяснить все про странное послание да Ланга. Мы выясним это вместе. Что бы ни ждало вас, вы не останетесь одна. Что бы там ни было вам уготовано, сначало оно встретится с вашими покорными слугами! — он коротко поклонился Гретхен. — А также с целым экипажем отважных парней!
— Милый господин Мюррей, я была бы очень вам признательна, если б вы сочли возможным изложить ваши мысли немного последовательнее и яснее.
— Все предельно ясно! Мы никуда вас не отпускаем, мы идем все вместе. На моем судне и с моим экипажем. Посмотрим, что за люди ожидают вас на берегу, а там уж, хотят они того или нет, но придется им выложить на стол все карты! Ну что, мадам, согласны вы приписать нас к своей экспедиции?
— Если мне не изменяет память, в письме да Ланга нет условия, что я должна явиться к месту встречи в полном одиночестве. А потому я вольна явиться в сопровождении целой команды отчаянных голов! — Гретхен улыбнулась, протянула обе руки, одну Шах-Веледу, другую Мюррею. — Когда ваше судно будет готово выйти в море, капитан?
— Я бы предпочел, как можно позже — вдруг произойдет еще что-то, вдруг откроются некие новые обстоятельства… Ввиду этого я не стал бы слишком торопиться. Но я понимаю, вы — к большому моему сожалению — не разделите со мной эти соображения и не согласитесь с ними. Потому уже сегодня вечером мы сможем выйти в открытое море и взять курс на норд-вест.
— Я буду чрезвычайно признательна вам, господин Мюррей! И всей душой надеюсь, что случится минута, когда вы признаете мою правоту, не вашу.
— Дай Бог, дай Бог. Я признаю это с большой радостью.
Ветра, неистовствовшие во время шторма, сделались теперь спокойны, но с завидным прилежанием дули в прежнем направлении, то есть именно в ту сторону, куда не так давно ушел фрегат да Ланга. Где теперь находится «Кураж», почему Ал не отправил письмо со своими людьми, а послал наудачу с каким-то индейцем… Это Мюррей, Шах-Велед и Гретхен надеялись выяснить весьма скоро.
Попутный ветер упругой силой вздувал паруса, без устали трепал вымпел губернатора острова Маннестерре, пел в корабельных снастях. Наблюдатель на марсовой площадке не скучал — десяток раз в день, а то и больше, сообщал о появлении кораблей на горизонте. Они проходили вдали или приближались — тогда капитан приказывал поднять сигнальные вымпелы. Обменявшись приветствиями, корабли расходились, следуя каждый своим курсом. Часто попадались острова, сплошь покрытые буйными лесами. Проплывали мимо, красуясь живописными берегами с золотыми пляжами и пальмовыми рощами.
Большую часть времени Гретхен проводила в своей каюте. Что-то тревожило, томило ее душу начиная с того утра накануне шторма, и она не могла понять, что именно беспокоит ее. От этого не могла найти покоя, утратив обычное свое состояние душевного равновесия. Она выходила на палубу, но вид бескрайнего и безмятежного водяного простора заставлял вспомнить о его непостоянстве. Острова, мимо которых шел парусник, не развлекали. Контрастность ярких красок: неба, солнца, моря, песка и тропического леса казалась безвкусной крикливой декорацией к неизвестной пьесе с непредсказуемым финалом. В которой, к тому же, их вынудили играть главные роли, но ничего о них не рассказали и не раздали текстов…
О Ларте Гретхен почти не думала. Та уверенность, с которой она назвала его имя Шах-Веледу, ни то чтобы исчезла… но Гретхен боялась этой уверенности, боялась жестокой боли разочарования. Да, она по-прежнему верила, что Ларт может быть здесь, на Американском континенте. Но поверить в то, что сейчас она идет к нему… нет, этого Гретхен избегала.
Иногда она думала о да Ланга. Пыталась понять, что могло заставить его позвать ее, подвергнуть нешуточным опасностям. Распаленная фантазиями ревность? Или, в самом деле, кому-то грозит смертельная опасность? Ему? В таком случае, как может она быть спасением? Что-то не позволяло ей думать, что да Ланга согласился бы выкупать свою жизнь в обмен на нее, Гретхен. Иногда ей хотелось поговорить об этом с Шах-Веледом. Но одновременно ее тяготило общество кого бы то ни было, и она понимала, что причина не в Шах-Веледе, не в Энтони Мюррее, а в ней самой, в том, что она не может найти примирения чувства и разума — они диктовали ей абсолютно противоречивые решения. Последовав чувству, Гретхен вошла в конфликт с разумом, и теперь он не желал идти ни на какой компромисс.
В то время как она пребывала на верхней палубе, Гретхен всякий раз видела того индейца, что доставил письмо да Ланга. Можно было подумать, что на носу парусника установили статую. Всегда в одной позе, со скрещенными на груди руками, со вздернутым подбородком и резким профилем, устремленными вперед. Он стоял абсолютно неподвижно, только ветер осмеливался трепать бахрому, нашитую на рукава его куртки и по бокам штанов, да черные длинные волосы, собранные сзади в пучок. Волосы на фоне его белого одеяния из груботканного холста казались иссиня-черными.
Было в этой его неподвижности и отстраненности что-то высокомерное. Даже если не принимать во внимание то обстоятельство, что обращаться к нему с чем-либо было все равно, что к каменному идолу.
На третий день плавания, за обедом Шах-Велед спросил:
— Господин Мюррей, знаете ли вы что-нибудь о тех местах, куда мы идем?
— Да, кое-что знаю. Я ведь был там однажды. По той же надобности, что и Ал. Я тогда страдал от последствий ранения в ногу, и однажды мне рассказали об индейском лекаре. Где это и что, я не имел ни малейшего представления, и меня вовсе не восхищала перспектива тяжело больным отправляться в джунгли, к индейцам… Однако скоро пришлось согласиться с тем, что этот лекарь — мой последний шанс. Такова предыстория моего визита на Юкатан. Должен сказать, что впечатления я получил ярчайшие, но мне никогда не хотелось вернуться в те места. Более того, я уверен был, что не ступлю больше на те земли
— Они настолько непривлекательны? — Шах-Велед опустил на стол нож и вилку.
Энтони Мюррей неопределенно покачал головой.
— Что я могу рассказать вам о полуострове… Он большой. Правда, меньше гораздо, чем Флорида, однако на территории его свободно разместились бы некоторые европейские государства. Он представляет собой абсолютно плоскую равнину, без каких либо возвышенностей, едва приподнятую над уровнем моря. Потому с корабля эту землю не заметишь, пока не подойдешь к ней совсем близко. Над Юкатаном почти постоянно гуляют ветра-пассаты и очень часто идут дожди. Но если вы подумаете, что он весь покрыт непроходимыми тропическими лесами, вы ошибетесь. И обнаружите там лишь невысокие заросли чаппараля, как называют их индейцы — это даже не деревья, а скорее кусты. Колючие и неприхотливые, могут долго обходиться без воды.
— Так что же там — пустыня? — удивилась Гретхен. — Но вы сказали, там часто идут дожди!
— Именно так! При изобильных дождях Юкотан выглядит сухой, лишенной жизни полупустыней. Дело в том, что полуостров образован древними известняками, они иссечены трещинами, и через них вода мгновенно уходит в глубину. Так образом, от проливных дождей на поверхности не остается ни малейшего следа. В большей части полуострова нет ни одной речки, нет даже озер, нет вообще никакой воды, кроме дождевой.
— Вы сказали — «в большей части полуострова», — заметил Шах-Велед. — Выходит, есть и другая часть? Может быть, не весь Юкатан имеет столь неприглядный и суровый вид?
— Абсолютно верно! Как раз другая часть и интересует нас с вами — юг полуострова. Там поднимается гряда невысоких гор, она делит Юкатан на две части: одна пустынная и безлюдная по причине недостатка воды, но в другой своей части полуостров выглядит совсем иначе. Вдоль горной цепи, о которой я сказал, узкой полосой тянется дождевой тропический лес — тропические джунгли, сырые саванны. Эта территория достаточно обжита, и с начала шестнадцатого века считается частью вице-королевства Новая Испания.
— Значит, вы были как раз в этой южной части? — спросила Гретхен. — Расскажите подробнее о тех землях. Что более всего вас удивило, что запомнилось из того путешествия?
— Необычного там много. Уже вблизи побережья мне поразило изобилие мелких островов. Мы шли между ними как в лабиринте. Хорошо, нас предупредили, что без лоцмана не обойтись, и в одной из деревень мы взяли на борт местного жителя, он прекрасно ориентировался в тех протоках. Кстати, от него мы узнали, что индейцы, если приходится покидать Юкатан, делают засечки на деревьях. Только благодаря этому, возвращаясь, они легко находят обратную дорогу и не тратят времени на блуждания. Надо сказать, что протоки кишат рыбой. А острова, их отмели и песчаные берега полны столь разнообразными морскими птицами, что это достойно удивления. А берег континента в тех местах имеет одно коварное свойство. Он усеян скалами и острым сланцем, от этого чрезвычайно страдают корабельные канаты, к примеру, очень легко потерять якорь. Проходя вдоль побережье, капитаны предпочитают держаться мористее. Одним словом, об осторожности в тех местах забывать не стоит. Однако не хочу, чтобы у вас сложилось превратное впечатление. Места те живописнейшие и благодатные! Солнце там жгучее, но при этом нет недостатка в прохладных ветрах. Постоянно дует легкий бриз, а на закате его сменяет вечерний ветер с моря. Природа девственная и пышная. Потрясающе красивы барьерные рифы, пещеры, горы, водопады и, само собой, джунгли. Хотя… джунглями лучше любоваться непродолжительное время и со стороны. Я очень надеюсь, что мадам будет избавлена от тягот путешествия сквозь джунгли. Кстати, не знаю, правда ли, но я слышал, в джунглях затеряны остатки древних городов. Когда-то, в незапамятные времена в тех местах жил многочисленный народ, единое могучее племя, предки нынешних индейцев. После них остались удивительные легенды … Да еще эти города, затерянные в джунглях, и якобы, таящие множество диковинок. Кстати, звался тот народ майя, точно так же, как называется та горная цепь на юге Юкатана.
— А что именно рассказывают легенды про древнее племя? Вы их слышали? — спросила Гретхен.
— У индейцев легенд множество, не отличишь, что достойно внимания, а что обыкновенная сказка. Легенды говорят, что майя владели несметными сокровищами. Когда правителя готовили к какому-либо торжественному выходу, к ритуалу, все его тело покрывали густой краской, приготовленной из золотой пыли. По завершении ритуала этот «золотой человек» совершал омовение в священном озере, вода смывала краску, и тяжелая золотая пыль оседала на дно. И такое происходило на протяжении столетий. В результате каменистое дно озера оказалось покрыто слоем золота. А если учесть, что в воды того же священного озера опускали золотые изделия и драгоценные камни, пожертвованные богам, так это уже не озеро должно быть, а огромная сокровищница. И я думаю, боги майя до сих пор получают жертвы. Только теперь в виде искателей индейских сокровищ. Можно только гадать, сколько их пропало в джунглях.
— А вы, Энтони, верите в существование этого озера? — улыбнулась Гретхен.
Мюррей пожал плечами.
— Отчего бы не быть озеру, которое почиталась у индейцев как священное? И отчего бы не быть ему частью ритуала? К тому же джунгли — верные хранители тайн, я уверен, что огромные их территории — сплошное белое пятно, куда столетиями не ступала нога человека, а вернее сказать — никогда не ступала. И по сравнению с этим белым пятном несравнимо мала часть, человеком освоенная. Так велика ли задача затеряться в джунглях небольшому озеру. Я в другом сомневаюсь. Неужели за целые столетия лицо земли не поменялось? В горах земля нередко сотрясается, от этого, бывает, значительно меняется ландшафт. Уходят реки и озера, появляются новые. Потому я считаю, что никто и никогда не сможет найти то самое озеро, что собирало и хранило в своей глубине жертвенные сокровища индейцев майя. А главное, о чем не надо забывать — это ведь легенда.