ночлег на краю грязевого болота
На ночлег к концу дня остановились на берегу обширного грязевого болота. Конечно, это было не самое лучшее место для лагеря — джунгли кишели насекомыми, змеями. Но все были утомлены и предпочли принять усиленные меры предосторожности, чем отвоевывать у дебрей пространство для ночной стоянки. А на краю болота все же казалось немного просторней. Хотя даже на самом болоте росли деревья, из жидкой черной грязи поднимались высоченные болотные кипарисы, но росли они здесь куда реже, чем в лесу. Над ними даже можно было видеть небо.
Верным ориентиром на подходе к болоту индейцам служили, вероятно, птичьи голоса. Огромные стаи птиц паслись, выискивая червей, лягушек и мальков рыб. Над болотом стоял оглушительный крик. Еще здесь было множество черепах, — большие и маленькие, по одной и по нескольку, наползая друг на друга, вытянув маленькие головки на длинных старческих шеях, они располагались на всем, что выступало над черной болотной жижей — на кочках, корягах, клочках суши. И, разумеется, аллигаторы! Эти лежали неподвижно, как ребристые бревна. Покой их был обманчив. Они тоже кормились — поджидали наиболее беспечных либо доверчивых птиц, чтобы вскинуться взрывным движением, распахнуть и захлопнуть огромную зубастую пасть. В воздух взлетали несколько перышек, медленно опускались в неподвижном воздухе, ложились в черную грязь и скоро оказывались втоптаны в нее — от птицы не оставалось ничего.
— Еще несколько минут, и здесь станет гораздо тише, — обнадежил Шах-Велед.
В самом деле, к коротким вечерним сумеркам птичья трапеза закончилась. Целые стаи длинноклювых ибисов одна за другой поднимались в воздух, проносились в лучах заходящего солнца и исчезали в кронах кипарисов, где было место их ночлега.
Лагерь быстро затих — все слишком устали и жаждали покоя. Многие индейцы лежа жевали мясо и лепешки, запивали глотком воды.
…Шах-Велед внес фонарь, и пространство вигвама осветилось тусклым светом. Снаружи горели костры, но кожи, которыми был накрыт остов из жердей, не пропускали даже отсвета. Шах-Велед старательно закрыл полог, не оставляя ни малейшего отверстия. И все же Гретхен с опаской, внимательно разглядывала шкуры под ногами, прежде чем сделать шаг. Заметив это, Шах-Велед сказал, что опасаться нечего: ни насекомые, ни змеи внутрь не проберутся.
— К тому же, против змей есть старый надежный способ. Я видел сейчас, как индеец укладывал веревку на земле вокруг вигвама.
— И… что? Это и есть защита? Неужели вы думаете, что змея не переползет через веревку?
— Именно так. Веревка-то не простая. Она пропитана лошадиным потом. Этот запах прекрасно отпугивает змей. Они не то что не поползут через веревку, они даже не приблизятся к ней.
— Правда?! Вот так просто? Замечательно! Хорошо, что вы рассказали мне про это, Авари, я очень не люблю змей!
— Спите спокойно. О вас заботятся.
Гретхен казалось, что от жары и духоты можно сойти с ума. Она завидовала птицам и прочим обитателям джунглей, даже аллигаторам, потому что они привольно чувствуют себя и не страдают так, как люди. Им джунгли дают убежище и пищу, а к людям враждебны в каждом своем проявлении.
Она положила руку на живот и едва не заплакала от жалости к себе и к тому крохотному существу, которое страдало, еще не родившись, а виновата в этом была только она. Но разве могла она представить, в насколько бесчеловечных условиях окажется!
Тропическая ночь была полна звуков. Неподалеку слышались тяжелые всплески, а то вдруг эти всплески начинали напоминать осторожную, но тяжелую поступь кого-то очень большого… Шорохи, стрекотание, что-то скреблось и шуршало снаружи по кожаной стенке… Неожиданно раздались странные пугающие звуки, похожие на стоны…
— Авари… вы спите? — шепнула Гретхен.
— Нет. Не бойтесь. Это кричит ночная птица.
— Поговорите со мной… Я хочу перестать думать об этом кошмаре, в который влезла по собственной глупости и втянула вас.
— Гретхен, не смейте винить себя. Ни в чем. Вы сильная, мужественная женщина. Не знаю, много ли нашлось бы таких среди изнеженных благородных дам — окажись они перед тем выбором, который встал перед вами. Боюсь, мало кто поступил бы так же. Но вовсе не оттого, что они более разумны. Оттого лишь, что немногие способны на такие поступки ради своего любимого.
Гретхен прерывисто вздохнула. И грустно сказала:
— Я слабая. Мне нравится, как вы меня утешаете, и совсем не хочется разубеждать.
— Милая Гретхен, — она услышала по голосу, что он улыбается, — это не слабость, это ваша сила.
— Ну вот! Как слабость может быть силой?
— Хотите, я расскажу вам о том идеале женщины, который существует в представлении моего народа?
— Разумеется, хочу! Вы еще спрашиваете! Но я попрошу вас, когда захотите спать, пожалуйста, просто скажите об этом, и будем спать. Я удивляюсь и не понимаю, как и вы, и все эти мужчины еще способны что-то делать после такого дня, хлопотать об ужине, ночлеге. По мне так, все силы давно бы уже должны закончиться. Вы обещаете, Авари? Вам непременно надо отдохнуть, завтра опять будет безумно трудный день.
— Ну конечно, обещаю. Вы ведь и сами измучены, потому я вовсе не намерен развлекать вас разговорами до полуночи.
— Теперь рассказывайте! Мне очень нравится слушать вас, вы удивительный рассказчик, Авари, вы это знаете?
— Нет, тему «Авари — удивительный рассказчик» я не обязался обсуждать, — снова улыбнулся Шах-Велед. — Надеюсь, вы хотя бы догадываетесь, что более всего мужчины любят говорить о женщинах.
— Неужели?! — рассмеялась Гретхен. — Ушам не верю!
— Так вот, я хочу рассказать вам о женском идеале, который сложился у нас на Востоке за долгие века. Его формировали наша религия, культура, семья… То есть весь уклад нашей жизни. Это портрет женщины, написанный веками и любовью.
— А ведь, наверное, существует и западный идеал? Странно, я никогда об этом не задумывалась…
— Может быть, между ними не такое уж большое различие, ведь образ кроткой и хрупкой женщины, у которой женственность разлита по всему ее существу — я думаю, это общечеловеческая ценность.
— В нашем мире такой быть нельзя… — тихо сказала Гретхен.
— Это идеал. И есть идеал мужчины, который должен быть рядом с этой трогательной, беззащитной женщиной.
— Каков же он, мужской идеал?
— Я мог бы спросить об этом у вас. Думаете, мне безразлично, что думаете вы, именно вы о мужчинах? Но, может быть, я спрошу вас об этом позже, не сейчас…
— Вы умница, Авари, — улыбнулась Гретхен. — А сами ответите на мой вопрос?
— Извольте. Мужчина — как воплощение чистой мужественности. Хладнокровие, то есть умение владеть собой в любых обстоятельствах, решительность, надежность, высокие понятия о чести, способность постоять за себя и защитить свою женщину. Одновременно такие «неважные» свойства, как элегантность, изящество, знание толка в одежде, ароматах, цветах — на мужской лад. Мужчине необходима опытность в делах любви. При этом верность и постоянство не вменяются ему в качестве обязательных. Но если мужчина способен сохранять верность одной-единственной женщине, это ценится очень высоко.
— Хмм… да, рядом с таким мужчиной можно оставаться слабой и кроткой… И все же… маловато этих качеств для женского идеала.
— О, об идеале можно говорить долго! Попробую нарисовать вам его. Итак, миниатюрная женщина, сдержанная, преданная, с мягким характером. Она сочетает в себе все оттенки красоты, все тайны любви, нежности, равно как горечь и гордость материнства. Такая женщина обладает художественным вкусом, тонкостью чувств и умеет создать собственный облик, очень естественный, проникнутый очарованием. При этом женщине не должны быть чужды гордость и способность защитить себя от мужского своеволия. Эта женщина красива. Но внешняя красота не самоценна — она свидетельство того, что в прежних воплощениях эта женщина отличалась благодетельностью, она заслужила красоту и очарование. Ведь безобразной печатью ложатся на лицо непреклонность, недовольство, строптивость, мстительность и особенно ревность. Дух ревнивой женщины приносит зло не только ей, но всем, кто рядом с нею. Таким образом, внешняя красота — это результат счастливой кармы.
— Красота, как результат счастливой кармы… — повторила Гретхен. — То есть, следуя представлениям вашей религии, красивая женщина прошлыми жизнями заслужила быть счастливой в ее «красивом» воплощении? Ах, как хотелось бы согласиться с вами, Авари. И как не соответствует это тому, что происходит на самом деле…
— Вы считаете себя несчастной, Гретхен?
— Я?.. О, я, вероятно, расплачиваюсь по многим прошлым счетам!
— Однако вы не ответили мне. Вы считаете себя несчастной?
Помолчав, Гретхен сказала:
— Вы правы. Я очень счастливая женщина… Я обрела Ларта… он один — искупление всех страданий в моей жизни. А во времена несчастий Бог посылает мне спасение — прекрасных, надежных друзей…
— К сожалению, человеку не дано видеть явления в истинном свете. Мы видим события не такими, какие они есть. И мы не знаем, что оплачиваете вы сегодняшними своими несчастьями, может быть, и вправду жизнь вашего любимого и будущее благополучие. И если бы вам сказали наверняка: согласны вы опять идти сквозь этот безумный лес, повторить все сначала, но в конце пути вас будет ждать ваш супруг…
— Как сладко было бы мне сегодняшнее страдание! — воскликнула Гретхен. — Да я бы не заметила его! — И с горечью добавила: — Но я уже не думаю, что Ларт ждет меня в конце пути.
— Я взял неудачный пример… простите… Я только хотел сказать, что мы не знаем истинной сути происходящего и почти всегда оцениваем его неверно.
— Авари… Мы ведь говорили о ваших представлениях женского идеала… зачем вы заговорили обо мне?
— Потому что в вас я вижу его воплощение.
— О! — укоризненно воскликнула Гретхен. — Нам надо остановиться! Довольно, Авари.
— Отчего же? Я это не сейчас придумал. Я был потрясен в первый день, как по-настоящему узнал вас. И сколько еще раз потом, позже, я испытывал это чувство потрясения! То, что происходило и происходит с вами, заставляет меня то ужасаться, то изумляться. Но вы всегда, неизменно восхищаете меня, Гретхен. Как совершенство, идеал. В вас всё, что ценится в женщине превыше всего. Я счастлив, что узнал вас, счастлив, что оказался нужен вам. Для меня вы — спасение. Вы придали смысл моей жизни, когда из нее ушел всякий смысл, и сумели вновь наполнить мою жизнь радостью. Я счастлив служить вам весь, без остатка. Я не нужен себе. Я нужен вам, и это — вопреки обстоятельствам, в которых мы оказались — составляет для меня огромную радость.
— Это неправильно, то, что вы говорите! Я не хочу этого слышать. Вы — замечательный, красивый человек, вы должны быть счастливы сами по себе…
— Не в этой жизни, Гретхен.