что происходит в это время с Шах-Веледом
Шах-Веледу показалось, что сквозь сон он услышал голос Гретхен. Он не понял или не помнил, что она сказала, но ее голос разбудил его. И осталось ощущение, что она окликнула.
— Гретхен? — спросил Шах-Велед подступающую к нему вплотную темноту.
— Да, — тотчас прозвучал мужской голос.
— Осторожно! Здесь провал! — заторопился предупредить Шах-Велед.
— Я подумала, что ты все еще не вернулся.
Эти слова озадачили, а следующие зародили догадку…
— Ты думала, я мог уйти?
— Нет, не думала. Иначе ни на шаг не отстала бы от тебя. Фонарь погас? — в голосе Гретхен ясно слышалось беспокойство.
— Я погасил его.
— Гретхен! — крикнул Шах-Велед.
— Как тебе удается видеть в темноте? — невозмутимо спросила Гретхен.
— Я слышу твой голос, — непонятно ответил ей мужчина. — Жара больше нет.
Они слышали друг друга, но не его!
— Я здорова. И отдохнула. Нам пора идти? Ты определил, куда нам идти?
— Надо возвращаться назад.
— Почему?
— Тупики.
Шах-Велед удивленно слушал диалог Гретхен и мужчины, того самого индейца, что приходил к нему, Авари узнал его голос. Шах-Велед слушал голоса, шорохи, они звучали ясно и близко, однако — вот странность — не удавалось определить, откуда они исходят. Но абсолютно точно, доносились они не снаружи, не из пролома в потолке. Индеец сказал «тупики»… Значит, речь идет о каких-то проходах… Они в пирамиде? Внутри? И он слышит их так ясно! Выходит, они находятся где-то неподалеку? Гретхен должна его услышать! И Шах-Велед закричал снова, изо всей силы.
— Что случилось? — спросил мужчина.
— Ничего, — ответила Гретхен.
— Гре-е-е-ет!!! — с возродившейся надеждой крикнул в темноту Шах-Велед.
— Уитко, в подземельях иногда устраивают стены с секретом. Они поворачиваются или отъезжают… Может быть, эта стена тоже как-то открывается? Вдруг там еще один, настоящий проход?.. Я это во сне сейчас видела. Что там коридор и большой зал, там вода течет, ручей…
Шах-Велед поднялся и, прихрамывая, пошел наугад, выставив перед собой ладони, пока они не коснулись камня. Так, постоянно касаясь стены, он пошел вдоль нее, пока ладонь не сообщила, что он дошел до угла. Дальше был вход в узкий и низкий коридор, единственный, который вел из этой крохотной камеры. Его Шах-Велед и искал сейчас в темноте.
— Гре-е-е-етхе-е-ен!!! — крикнул он в темноту коридора и прислушался. Голосов не было, но он, кажется, различал какие-то шорохи. Нет, его не слышали. Низко пригнувшись, Шах-Велед вошел в узкую каменную щель. Теперь не было необходимости держаться близ стены, обе они сдвинулись так тесно, что Шах-Велед пробирался задевая их плечами.
Эта «крысиная нора» оказалась короткой. Сначала под ноги попалась какая-то ступенька, Шах-Велед поднялся на возвышение и ему пришлось согнуться едва ли не в три погибели. А через несколько шагов выставленные вперед руки уперлись в стену, вставшую в темноте поперек пути. Шах-Велед тщательно обследовал ладонями камни вокруг и даже потолок, и убедился, что дальше пути нет. А это означало, что нет выхода из камеры, в которую он провалился.
Вчера, после того как индеец покинул его, Шах-Велед принялся растирать мышцы и, едва только смог встать на ноги, выбрался из вигвама. Было темно, вокруг ни души. А на склоне пирамиды колебалась цепочка факелов. С трудом, едва сдерживаясь, чтобы не стонать, он заковылял вдоль подножия, как указал ему нежданный вестник. Мышцы сводило судорогами, хоть кричи! Или сожми зубы, да руками ноги переставляй. Шах-Велед то и дело разминал, растирал икры. Подобрал по пути какую-то палку, налегая на нее всем телом, медленно продвигался вперед. Повезло ему в том, что шел он как раз в ту сторону, куда накануне вечером ходила к ручью Гретхен. Индеец-переводчик вырубил для нее проход в густых зарослях, и Шах-Велед, пробираясь в потемках, вскоре наткнулся на эту тропу. Идти стало куда легче. И все же ему потребовалось едва ли не более часа, чтобы одолеть путь, который Гретхен прошла минут за десять-пятнадцать, неспешно продвигаясь вслед за индейцем. Он обливался потом, часто останавливался и стоял, тяжело опираясь на палку, не способный оторвать от земли ступню. Несколько раз он падал без сил, лежал, собирал в кулак волю, заставлял себя опять подняться.
В начале пути он часто смотрел на склон пирамиды, где цепочка огней виднелась все выше, огни удалялись, уменьшались.
Как ни велики были страдания, причиняемые внезапной и странной болезнью, но куда больше терзали его мысли о Гретхен. Не верить индейцу оснований не было. Шах-Велед и сам давно заподозрил неладное. Но он даже предположить не мог, что в действительности задумал проклятый старик. Теперь обреченную Гретхен уводили от него, а он был абсолютно никчемен, он полз спасать свою шкуру. От таких мыслей у Шах-Веледа мутилось в голове, он сжимал зубы, чтобы не закричать во весь голос, посылая проклятия небу. И так, со стиснутыми до боли зубами, тащил свое тело дальше сквозь заросли, сквозь сумрак, сквозь боль. И молился и Гелле, и Лакшми, и всем богам, каких знал, просил о защите для Гретхен. Ему оставалось только истово верить, что индеец, возникший из темноты, знает, что делать. Что у него есть план, и Гретхен будет спасена… При всех терзаниях и страхах за нее, Шах-Велед не мог и не хотел верить, что жизнь этой удивительной женщины может оборваться вот здесь, сейчас, таким чудовищным образом. Это противоестественно! Ее слишком любят, о ней страдают и думают столько людей… так неужели их любовь ничего не значит, не защитит ее… Надо верить, что она спасется, а он, Шах-Велед, всего лишь должен сделать то, что велел индеец. Гретхен спасется. И он не хочет огорчить ее своей смертью.