минуты, которых ждали так долго
Коридор был достаточно хорошо освещен. Правда, не удалось сделать «светлее, чем днем», как пообещал Ларт — оказалось не просто закрепить на стенах факелы. Древние строители настолько плотно подгоняли каменные блоки, что между ними и бритвенное лезвие трудно было бы вставить, а уж о рукояти факела и говорить нечего. Едва ли половину из того, что приготовили для освещения, удалось каким-либо образом разместить в коридоре. И все же свет жарко горящего смолянистого дерева отпугнул непроницаемый сумрак, он отпрянул в недра пирамиды. Сейчас она более всего была похожа на затаившегося гигантского монстра, наблюдающего за людьми из-за завесы мрака, и чуждого всякой человеческой сути.
Чтобы Гретхен не пришлось стоять босыми ногами на пыльных камнях, пол заботливо устлали широкими листьями, сорванными на болоте. Поверхность у них была плотная и жесткая, глянцево блестела на солнце. А изнанка — неожиданно мягкая, густо опушенная серыми волосками. Изнанка широких листьев напоминала фланелевую ткань.
Ларт вошел вместе с Гретхен, внес два котла с горячей водой и вернулся за другими. Но сразу за плитой, перекрывающей выход из пирамиды, стоял Уитко.
— Не оставляй ее. Боги как люди. Завистливые и ревнивые, — сдержанно сказал он, поднял за дужки котелки, стоявшие у его ног, и протянул Ларту. — Береги ее.
Ларт собирался сказать что-то, но вдруг встретился глазами с Тимотеем, который в этот момент обернулся от костра:
— Верно. Ей ты сейчас гораздо нужнее, чем нам. Мы тут справимся без тебя.
Ларт молча повернулся и скрылся в глубине пирамиды.
— Грет, мне велели не отходить от тебя ни на минуту.
— Понятно, — тихо рассмеялась Гретхен. — Выходит, ты всех так измучил, что они только и думали, как от тебя избавиться хоть ненадолго! И нашли самый верный способ!
— Ах, вот как… — озадаченно протянул Ларт. — Какое счастье, что их корыстные замыслы абсолютно совпадают с моими желаниями!
— И с моими…
— Любовь моя… я и теперь еще не верю, что ты — вот, со мной… Я… — он помедлил и отрицательно покачал головой: — Слова не могут передать мои чувства.
Гретхен прижалась к нему, сцепив руки у него за спиной.
— Я и мысли не допускала, что больше никогда не увижу тебя. Если бы я так подумала… если бы поверила… я просто умерла бы тогда. С того дня, как ты вошел в мою судьбу, я узнала, что такое — жизнь без тебя и какова жизнь, когда есть ты. Без тебя… это все равно, что дышать в пол-вздоха… — Она потерлась щекой о его грудь: — Вот, и у меня не хватает слов…
Ларт опустился на колени, обнял, прижался лицом к ее животу.
— Но тебе ведь есть что сказать мне?..
— Как ты?.. — Гретхен еще сомневалась, правильно ли поняла Ларта, подняла его лицо, заглянула в глаза. И воскликнула в крайнем изумлении: — Да ты уже знаешь! Откуда…
— Мне сказала Гелла.
— Гелла… — Гретхен подняла брови, и с улыбкой, все еще изумленно, медленно покачала головой: — Ну конечно!..
— Если бы ты знала, как я боялся за вас… За тебя и за нашего сына.
— Сын… у нас будет сын… это счастье, Ларт!.. Что еще сказала Гелла о нашем сыне?
Помедлив, Ларт будто нехотя проговорил:
— Да, она еще кое-что сказала… «Через твоего сына, — сказала она, — ты и Гретхен узнаете много печали. Но вы будете счастливы. Сын на века прославит ваши имена».
— Много печали… Еще?.. — грустно улыбнулась Гретхен. — Пусть. Гелла не ошибается. Все будет хорошо.
— Гретти, сокровище мое, как я люблю тебя… как боюсь потерять…
— Гелла не ошибается, Ларт, — тесно прижалась она к мужу.
Они не могли оторваться друг от друга, насмотреться, надышаться… Пришел, наконец, час, когда не надо было сдерживать неистовую, истосковавшуюся нежность… Ларт превратил прозаическое купание в песню любви. Руки его ласкали возлюбленную, каждый изгиб, каждую линию ее тела, и Гретхен таяла под его ладонями, дарящими муку и восторг. Таяла, умирала и снова воскресала в руках любимого.
Потом они сидели у стены — Гретхен на коленях у Ларта, и не могли наговориться. Хотелось поскорее все рассказать и одновременно обо всем расспросить
— Знаешь, когда вы отодвинули плиту, был момент, когда я очень сильно испугалась, — положив голову Ларту на плечо, говорила Гретхен.
— Испугалась? — удивился Ларт.
— Да. Я увидела Тимотея, и тут мне пришло в голову, что всё — только сон! Я сплю, и мне снится, что ты пришел за мной. А на самом деле ничего нет. Его присутствие было так невероятно.
— Как видишь, не так уж невероятно. У нас с тобой замечательные друзья.
— Это бесценный дар судьбы, Ларт. Может быть, ты никогда не был одинок… А я имею возможность сравнивать… Это счастье, когда рядом верные, надежные люди.
— И половина из них — самое малое — влюблены в тебя так, что готовы жизнь положить к твоим ногам. Уитко сказал мне, — Ларт кивнул в сторону выхода: — боги завистливы и ревнивы. Как люди.
Гретхен отстранилась, заглянула в его лицо.
— Ты что… кому-то не доверяешь?
— Любовь моя… — он медленно провел губами по ее щеке, и Гретхен закрыла глаза, качнулась к нему. — Этих людей я сам выбрал среди тех, кто отчаянно рвался к тебе на помощь. А таких была не одна сотня. Ты думаешь, я взял бы человека, в котором хоть каплю сомневался бы?
— Если ты имел ввиду Шах-Веледа и Уитко… — упавшим голосом проговорила Гретхен.
Ларт приподнял ее подбородок, улыбнулся:
— Благодаря им мы встретились. Если бы не они… — Ларт замолчал, обнял Гретхен, прижал к себе.
— Если бы не они, меня уже не было бы среди живых, — закончила она его мысль. — Авари в течении долгих дней был мне единственной опорой, давал мне надежду, сделал все, чтобы я могла вернуться к тебе. Если бы не письмо да Ланга… Я сама свела на нет все усилия Шах-Веледа.
— Я знаю. Знаю, что на Маннестерре он нашел человека, владельца судна. И тот человек готов был вывезти вас с острова вопреки губернаторскому запрету.
— Как хорошо, что ты это знаешь! — обрадовалась Гретхен.
— Это он был с да Ланга в то утро?
Гретхен не сразу ответила на вопрос Ларта. Когда заговорила, в голосе уже не было звонких ноток радости, как будто посреди летнего зноя дохнул внезапный ледяной порыв ветра, и радость застыла холодной колючей льдинкой.
— Да. Он. Ты собираешься предъявить ему обвинение в соучастии? Ларт… мир ведь не делится на черное и белое. Авари — в высшей степени честный, благородный человек.
Ларт прижался щекой к ее ладони, спросил:
— Скажи мне, любовь моя… Не знаешь ли ты о каком-нибудь самом заветном желании Шах-Веледа? Есть у него мечта?
Гретхен помедлила, недоверчиво глядя на Ларта, потом вздохнула, покачала головой:
— Мне кажется, нет… Знаешь, Ларт, у него вся семья погибла… жена, дочка и сын. Авари — индус, Индия его родина. Может быть, ты знаешь о восстании индийцев против англичан? Авари был одним из руководителей. Его жену и детей взяли в заложники… чтобы он пришел за ними. А в это время его, тяжело раненого, корабль Ала да Ланга уносил от Индии… И семью Шах-Веледа расстреляли… Он винит себя в их смерти. Шах-Велед говорил, что не смог, не успел соединиться со своими любимыми, но поможет соединиться нам… Он говорил, что жизнь его приобрела смысл: исправить то, что сделал да Ланга. Вот такое было у него желание. Ларт… он вправду… очень достойный человек. Ал да Ланга использовал его вслепую…
— Разве ты не знаешь, Гретти? Мне ведь достаточно одного-единственного слова… Твоего слова… и больше не надо никаких доказательств. Твой друг Шах-Велед — мой друг. Так же, как стал другом сэр Тимотей. Свой долг перед Шах-Веледом мне за всю жизнь не искупить.
— Ты испугал меня…
— Неужели ты разучилась доверять мне, любовь моя? — огорченно проговорил Ларт. — Неужели ты увидела во мне деспота, который глух ко всем мнениям, кроме собственного?
— О, Ларт, разумеется, нет!.. — Гретхен взяла в ладони его лицо, покрыла короткими поцелуями подбородок, несколько дней не знавший бритвы и заросший мягкой бородкой. — Это неправда! Скажи, что ты так не думаешь!..
— Не думаю. Я вообще не способен думать, когда ты так близко!
— Ты шутишь, — вздохнула Гретхен, устраиваясь под его рукой, как под крылом: — Ты смеешься, а мне ведь и одна минута твоей нелюбви как яд горька.
— Нелюбви?!
— Недовольства. Сомнения. Равнодушия. У меня душа замерзает без твоего тепла.
— Родная моя… да разве эти слова имеют к тебе хоть малейшее отношение? Сама подумай — равнодушие к тебе? Недовольство тобой, ангел мой? Неужели я дал повод так подумать? Наверное, я глупею от любви к тебе. От счастья. — Он прижался губами к ее волосам. — Если вспомнить, где мы находимся, в каких обстоятельствах, у меня должно бы забот быть выше головы. А меня ничто не заботит. Я счастлив, безумно счастлив оттого, что ты рядом. И как хорошо, что есть кому позаботиться о нас, беспечных.
— О, я вспомнила кое-что о желаниях Шах-Веледа. Он очень хотел встретиться с тобой! Надеялся, что рано или поздно это случится, и вы познакомитесь. Я рассказывала ему о твоей стране, и он удивлялся, как схожи представления о некоторых вещах в ваших странах, особенно относительно женщины. Так схожи, будто из одного корня произрастают.
— Я надеюсь, у нас с ним будет достаточно времени, чтобы спокойно поговорить.
— Вот об Уитко я знаю гораздо меньше. Еще по пути к пирамиде он выделился из массы индейцев. Знаешь, их лица постоянно были так разрисованы! Маски, а не лица. Абсолютно неотличимы один от другого. А Уитко я заметила. Я почти уверена, что он намеренно привлек к себе мое внимание. Очень осторожно. И позаботился, чтобы впредь я его узнавала. Он постоянно носил ремешок на запястье.
— Ты знаешь, что он следовал за тобой от самой Флориды?
— Да, он сказал об этом. Уже здесь, в пирамиде. Но мне кажется, он не сказал бы, если бы я не узнала его. И все же… удивительно… он проделал такой путь, тайно, скрываясь на судах… Я догадываюсь… и все же не понимаю, — для чего ему это понадобилось?
— Уитко знал о моем письме, которое разошлось по всему побережью, и догадался, что ты и есть та женщина, которую ищут. Он угадал, что под мужской одеждой скрывается женщина… Чему ты улыбнулась?
Гретхен вздохнула:
— Не только догадался… Он видел, когда я купалась в озере.
— Хмм… В таком случае я совсем уже не удивляюсь, что он последовал за тобой как привязанный.
Гретхен приложила пальцы к губам Ларта.
— Как странно сплетаются события, — медленно проговорила она. — Там, на Флориде, я ведь была уверена, что счастливо избежала опасности! Мне было ясно, не с добрыми намерениями тот индеец притаился за стеной водопада! Я испытала приступ паники, когда увидела его. А на деле оказалось — те мгновения были моим спасением. Скорее всего, именно они подтолкнули Уитко к мысли последовать за нами. В итоге оказалось, он — единственное, что встало между мной и намерениями шамана. Старик позаботился, чтобы в нужный час устранить со своего пути Шах-Веледа — накануне ему в пищу или питье что-то подмешали… Но об Уитко шаман не знал. Хотя, не представляю, как ему удалось оказаться в числе тех, кто сопровождал старика… На мое счастье — удалось. Я ведь уже видела занесенный надо мной нож… еще бы одно-единственное мгновение… Но Уитко не дал им этого мгновения. А ножом тем убил шамана.
— Бедная моя, какой ужас пришлось тебе пережить…
— Не поверишь, Ларт, но я куда больше испугалась там, на Флориде, когда внезапно увидела индейца не далее, чем в полуметре от себя… Нас разделяла тоненькая, как стекло, падающая вода. Тогда, в самом деле, меня охватил ужас. А на пирамиде… события сменяли друг друга так стремительно, они все происходили одномоментно, я не успевала их осознать, не успевала испугаться. И… все ведь уже прошло, и теперь, когда ты со мной, совсем не кажется таким уж жутким. Мы сейчас пойдем туда, к нашим друзьям, да? Мне хочется видеть Тимотея, всех, чьи лица так живо напоминают о доме…
— С нами ведь был Нааль, — улыбнулся Ларт. — Он так рвался в эту экспедицию, что я не смог отказать ему.
— Был? Почему «был», Ларт?! — забеспокоилась Гретхен.
— Он немного болен и ждет нас теперь на Маннестерре. К сожалению, я вынужден был проявить жестокосердие и оставить его там, поскольку не знал, что сулит нам это плавание. И я был прав. Больному не место в тропических джунглях.
— Но он не опасно болен?
— Вовсе нет. Мы с Тимотеем поручили его семье, где имеются три очаровательные девушки. Так что уход и забота ему обеспечены. Я уверен, к нашему возвращению он будет здоров.
Ларт едва не проговорился, что три очаровательные девушки — дочери Энтони Мюррея. Вовремя спохватился, сообразив, что Гретхен ничего не известно о судьбе, постигшей Мюррея и весь экипаж его судна. И она наверняка спросила бы о них. Ларт не хотел говорить об этом сейчас.
Людей обступали джунгли, которые еще вчера Гретхен готова была возненавидеть. Еще вчера она думала о тропическом лесе, как о чем-то, враждебном человеку. Эта липкая духота, ни малейшей свежести, ни малейшего движения воздуха! Вечная сырость: если не дождь, то роса, если не роса, то растения просто роняют прозрачные капли с листьев, избавляясь от лишней влаги. Под ногами то и дело хлюпает и чавкает. Умершее и рухнувшее на землю дерево никогда не высохнет — ствол его тут же начинает гнить. Мир птиц, аллигаторов, черепах, лягушек и туч насекомых… Мир, враждебный человеку.
И вдруг в одночасье все переменилось! Разве можно ненавидеть это ликующее изобилие жизни?! Ну и что с того, что голоса птицы резки и пронзительны?! Зато как они красивы — необыкновенные, невиданные! Как роскошно их оперение! Они порхают среди густой зелени, опускаются на ветки, становятся похожи на яркие цветы! О, а сами цветы!.. Воздух, словно чУдной негой, пропитан их ароматами, запахи наплывают ласковым прибоем, пьянят и волнуют. И кажется, уже не так резок и нестерпим смрад гнилых болот, преющих листьев… И все потому, что рядом — Ларт. Смотреть, слушать, дышать вместе с ним — и мир преображается чудесным образом, делается прекрасным…
Гретхен не претендовала на то, чтобы он был при ней неотлучно, позабыл бы ради нее обо всем на свете. Вовсе нет! Она была счастлива просто видеть его, смотреть, как он разговаривает со своими товарищами, как его спрашивают о чем-то, внимательно и почтительно слушают, в точности выполняют указания. Он никоим образом не подчеркивал своего превосходства, относился к своим товарищам и соратникам, как к равным. А как еще он мог относиться к Тимотею, Кристоферу Барклею, да ко всем? Но ведь именно Ларт позвал всех этих людей для трудного и опасного дела, и именно в нем они видели своего вождя. И он прекрасно сознавал, что на нем, а не на ком-то другом лежит ответственность за жизнь и благополучие этих людей. Гретхен смотрела на Ларта и любовалась им, своим мужем, упивалась его присутствием, и была счастлива безмерно. Она встречала взгляд мужа, преисполненный обожания, и была уверена, что он так же находит в ее глазах то, чем полно ее сердце.
За хлопотами день пролетел незаметно. Одни обустраивали лагерь, возводили две просторные хижины под руководством Уитко и Пау-Тука. Другие отправились на охоту, и скоро от костров кашеваров поплыли непередаваемые ароматы мясных бульонов, приправленных корнями и зеленью. Недавних узников пирамиды уже не мучил голод, однако дразнящие запахи тут же пробудили аппетит, впрочем, не только у них. Кроме бульона, жареных на вертеле тушек болотных курочек и гарнира из овощей, к обеду были поданы кокосовое молоко и в избытке спелых ягод и фруктов. Все было необыкновенно вкусно! Таким образом, обед получился и по-настоящему праздничным.
После такого вкусного и сытного обеда глаза многих посоловели, дали себя знать последние дни, потребовавшие предельного физического и психического напряжения. Теперь пришло время покоя, грех было им не воспользоваться. В послеполуденный час джунгли затихли в жарком оцепенении, лесные обитатели погрузились в дрему. Птицы, что бродили по болоту, выхватывая из воды мелких рыбешек, лягушек и жуков, теперь неподвижно стояли на открытых пространствах и, низко распустив крылья, сушили перья на жарком солнце. В душном воздухе разливалась ленивое умиротворение.
Договорились, как и кто будет нести охрану лагеря, установили очередность дежурств, и не успели еще сгуститься сумерки над лесом — лагерь у подножия пирамиды дремотно затих.
Ларту и Гретхен спать не хотелось. Столько было еще несказанного, неспрошенного. Какое счастье — иметь возможность прижаться к любимому, самому дорогому, необходимому человеку, чтобы одно тепло на двоих, чтобы сердца стучали в унисон, шепот трогал волосы, висок… Какое счастье быть снова вместе, единым целым.
Гретхен сидела на роскошном ложе из мягкой травы, покрытом шерстяным одеялом Уитко, голова Ларта лежала на ее коленях.
— Ты верила, что я приду за тобой?
— Конечно! Не было ни минуты, когда бы сомнения убили во мне эту веру. Я только в одном ошибалась. То мне казалось, ты вот-вот настигнешь нас, ждала этого с часу на час. То чувства отступали перед разумом, и я говорила себе, что ты ведь только человек, ты не можешь совершить невозможное, мне следует набраться терпения… — Помолчав, Гретхен проговорила: — Если я в чем и сомневалась, так в тех мистических встречах. Поначалу я почти уверена была в их реальности, счастлива была, что смогла сообщить тебе и матери Гелле важные сведения о да Ланга, о маршруте, которым он меня увозит… Уверена была, что ты идешь за ним по следу, что с каждым днем все ближе и ближе. Но проходили дни, мне начинало казаться, что надежду мою питают иллюзии. Что я сама себя обманываю — сны, в которых мне пригрезилось страстно желаемое, выдаю за действительное. И однажды я сказала себе: Ларт придет, но надо перестать надеяться, что это произойдет вот-вот, надо спокойно ждать — и Ларт придет, — она нежно погладила его по щеке. — В этом я не сомневалась.
— А ведь я уверен был, именно «встречи», устроенные Геллой, должны поддерживать тебя, — огорченно проговорил Ларт. — Только сейчас понял, как трудно тебе было держаться за эту соломинку. У меня была Гелла — свидетель произошедшего, соратник и помощник, я ей безоговорочно верил. Я просто знал — мистическим образом Гелла нас соединила! А у тебя не оставалось ни малейшей зацепки. Гелла говорила, что после спиритических сеансов ты сразу засыпала. Теперь представляю, как утром тебя одолевали сомнения — не сон ли всё…
— Да, именно так и было, — вздохнула Гретхен, но тут же улыбнулась. — И все же, как я бывала счастлива наутро! Даже если бы это были только сны, они были для меня глотком живой воды. Каждый вечер я ждала, ждала, что между нами опять протянутся связи, как я хотела к вам!
— Я был уже в море. Торопился, боялся терять время. К тому же Гелла сказала, что сеансами нельзя злоупотреблять, они забирают у тебя слишком много сил. Гретти, но как тебе удалось устроить это без Геллы? Вот на этот раз сомнения и впрямь терзали мое сердце — не приснилась ли ты мне? Действовать я начал немедленно, но сомнения исчезли, лишь когда я начал находить признаки и приметы, которые ты назвала мне. Как тебе удалось, Гретти?
— Ты не поверишь! Это произошло неожиданно для меня самой!
— Разумеется, поверю, — прижал Ларт к губам ее ладошку. — Как я могу тебе не поверить, глупенькая моя девочка!
— Мы с Уитко попали в большой зал, очень странный… Из него вели несколько коридоров. Уитко уходил искать выход, а я ждала его в том зале. Там был бассейн с водой. И колония летучих мышей под потолком. Когда мыши проснулись и начали вылетать из зала, я хотела разглядеть, куда же они летят, для этого встала на бордюр бассейна и тут увидела в воде отражение звезды. Увидела — и в тот же миг возникла нестерпимая тоска по тебе. Я не отводила глаз от этой точки в воде и всем сердцем рванулась к тебе… А дальше все получилось само собой.
— Поразительно… — помедлив, Ларт спросил: — Ты сказала, зал тот был странным. Чем именно?
— О, хочешь, я покажу тебе его?
— Он что, близко отсюда? Мы не заблудимся?
— Нет! Вот этот коридор идет прямо к нему, тут негде заблудиться. И он близко от входа. Видимо, в тот зал часто ходили, жрецы или горожане… но похоже, зал предназначался для каких-то массовых собраний. Поэтому он близко.
— Это похоже на чудо. Ведь только лишь благодаря тебе мы смогли прийти так быстро. Мы и так шли по вашим следам. Побывав Маннестерре, мы узнали, где именно вы высадились на берег, таким образом знали ваш путь, но только до побережья. Дальнейший след пришлось бы разыскивать… Можно только догадываться, сколько времени мы потеряли бы на эти поиски. Теряя время, мы могли бы не успеть… Ну что ж, веди меня, Гретти. Кроме всего прочего, я хочу своими глазами увидеть, где пришлось тебе в одиночестве, в неизвестности провести столько времени.
Упомянув о Маннестерре, Ларт подосадовал, что опять коснулся темы, которая могла навести Гретхен на вопрос о судьбе Энтони Мюррея, и постарался направить мысли ее в иное русло. И подумал: надо как можно скорее расспросить Уитко и Шах-Веледа, что произошло тогда вблизи побережья? Судя по тому, что Гретхен остается спокойной при упоминании о высадке на берег, она не знает о трагедии, разыгравшейся на судне Мюррея. Но может быть, что-то знают мужчины? Ларт решил поговорить с ними при первой же возможности.
Два факела в руках Ларта и Гретхен ярко освещали каменный коридор. Только теперь Гретхен разглядела, что на стенах имеются многочисленные изображения, кроме того, часто встречаются ровные столбики странных значков… Гретхен показалось, что значки эти были древними письменами.
Когда они проходили здесь с Уитко, ей было не до разглядывания стен. К тому же фитиль тогда был сильно увернут — Уитко беспокоился, что масла в фонаре остается все меньше, старался расходовать его как можно экономнее. Да и глаза за прошедшие дни так привыкли к темноте, что тусклого света казалось вполне достаточно, чтоб освещать путь. Хотя сумрак лишь чуть отступал к стенам, укрывал их, как частая вуаль прячет лицо незнакомки.
Теперь вместе с Лартом она с интересом рассматривала высеченные на камне рисунки и удивлялась терпению и мастерству художников, живших в незапамятные времена. Творцов давным-давно нет, а изображения прекрасно сохранились. Контур рисунков — канавка, высеченная или проточенная в камне, была везде одинаковой глубины, с ровными краями, будто не камень лежал под резцом художника, а мягкая глина. Рисунки были схематичны, но при том точны и изящны. В разных рисунках легко узнавался один и тот же персонаж, и было удивительно, как мастеру удалось добиться такого безусловного сходства при скудности средств изображения.
Не торопясь, обсуждая увиденное, Ларт и Гретхен вошли в зал. Ларт медленно и внимательно, с заметным волнением осмотрелся, видимо пытался представить, что чувствовала Гретхен, когда Уитко исчезал в темноте, а она оставалась здесь одна, и не могла знать наверняка, вернется он или в темных коридорах с ним случится какая-нибудь беда, и она будет ждать напрасно.
— Поверить не могу! Неужели ты оставалась здесь в кромешной темноте? Ведь фонарь нужен был Уитко. Он его забирал с собой?
— Вот, ты как раз заговорил об одной из странностей этого места! — воскликнула Гретхен. — Здесь откуда-то исходит свет! Сейчас факелы не дают увидеть, но в этом зале нет кромешной темноты!
— Ты хочешь сказать, что здесь было светло без фонаря?
— Да! Мы так и не поняли, что является источником света. Как будто сам воздух светится. Впрочем, это не в полной мере свет. Как будто светлая муть… туман. Он скрадывает всё, что находится чуть дальше. Вот мышей, к примеру, я не могла разглядеть. Но темноты тоже не было.
— Здесь как будто вода журчит? — прислушался Ларт.
— Ручей. По периметру зала, под самыми стенами течет вода. Наверно она попадает в тот ручей, что вытекает из-под пирамиды
Она взяла Ларта за руку, повернулась к центру зала:
— А вот и бассейн, — Гретхен невольно понизила голос, как будто говорила о присутствующем здесь живом разумном существе. — В него тоже постоянно каким-то образом поступает вода. Иначе он давно бы высох. А бассейн не только не высох, вода даже не застоялась, свежая. Когда кончилась вода, припасенная Уитко, мы пили эту.
Перед Лартом лежало неподвижное черное зеркало. Казалось, потрогай его, и пальцы ощутят твердую холодную поверхность. У края зеркала отражалось пламя двух факелов и кроме них ничего не было видно.
— Погоди, — сказала Гретхен. — Дай-ка мне твой факел.
Гретхен вернулась к колонне, помня, что видела на них держаки для фонарей или факелов, и закрепила рукоятки на стороне колонны, противоположной бассейну. Теперь на черное зеркало не падал прямой свет пламени, над ним сгустилась сумрачная тень, и в глубине этого сумрака и черноты Ларт ясно увидел точку света.
— Глазам не верю! Откуда это?! Глубок ли бассейн?
— Не знаю. Нам нечем было измерить его глубину. А руку в него почему-то не хочется опускать. У тебя не возникло чувство, что перед нами… — голос ее стих до шепота, — будто живое существо? Оно не принадлежит человеческому миру… Мы смотрим на него, а оно смотрит на нас… Мы о нем ничего не знаем, а оно… знает очень много. Может быть, не только прошлое, но и будущее. К нему хочется относиться с почтением.
— Да… не простой бассейн… Но откуда эта точка? Если б над нами было небо, я без колебания сказал бы, что в воде отражается звезда. Но ведь мы в самом низу огромной каменной горы!
— Вон там живут мыши, — указала Гретхен вверх. — Ночью они улетают. А где они могут найти корм, как не снаружи? Но мы так и не узнали, как они покидают зал, одно достоверно — ни в один из коридоров они не летят. Следовательно, им известен другой выход.
— Прямой колодец через всю толщу пирамиды, в который заглядывают звезды? В таком случае в колодец должна попадать влага. Если не с поверхности, то с неба, ведь ливни случаются часто. Ты слышала капель?
— Нет, ни разу. Сверху в бассейн не упало ни капли. Вот ручей, что течет под стенами, думаю, он от ливней зависит, потому что время от времени вода в нем ненадолго прибывает. А с бассейном ничего подобного не происходит, уровень воды не меняется.
— Пау-Тука говорил мне, что джунгли хранят множество загадок. Кажется, мы встретились с одной из них… откроется ли она людям когда-нибудь? Джунгли хранят их надежно — эти леса непроходимы и нескончаемы. По мнению Пау-Тука, не хватит и полжизни, чтобы пересечь их от края до края.
— Полжизни?! Не преувеличивает ли он?
— Я думаю, что нет. Правда, в этих местах джунгли не так велики — они тянутся длинной полосой с востока на запад, длинной, но не широкой. А вот там, откуда родом Уитко, там, судя по карте, леса захватили огромные пространства. Их вполне можно сравнить с океаном. Что таится в его глубине, кто знает? Вот прикоснулись мы волей случая к одной тайне, но это не значит — разгадали.
— В таком случае, хоть за то надо благодарить богов, что она была достаточно добра к нам.
— Наверное, Уитко был недалек от истины, когда сказал, что здешние боги очарованы тобой, — Ларт обнял Гретхен, прижался щекой к ее волосам.
— Уитко рассердился бы, узнай, что мы с тобой опять зашли в пирамиду. Уйдем отсюда. Долго здесь не хочется оставаться, как будто мы здесь лишние. Вот странно, когда я была тут одна и ждала Уитко, у меня такое чувство не возникало.