Гретхен и Шах-Велед
Гретхен и впрямь, творила вокруг себя особую атмосферу покоя и сердечного тепла, которые она же сама излучала. В лице ее было разлито такое умиротворение, как будто не трогали ее больше никакие тревоги и ненастья — будто знала она о бессилии самых грозных ненастий и о напрасности тревог. Глаза ее смотрели ласково, при этом столь глубоко и проницательно… В то же время она как будто была чуточку отстранена, занята созерцанием чего-то значительного, сокрытого в ней самой. Она знала и видела некую тайну, никому другому недоступную. И тайна эта была прекрасна, о чем можно было догадаться по ее отсвету, звездно мерцающему в глазах юной женщины.
С ней произошли восхитительные перемены теперь, когда исчезла необходимость отстаивать себя в бесчеловечных обстоятельствах и страшиться за другую жизнь, что несла она в себе. Теперь ничто не омрачало новых чувств и ощущений, распускающихся в ее душе. Гретхен удивлялась этим новым чувствам, новой грани любви в самой себе, неведомой ей доселе. Ей нравилось думать о крохотном существе, что умостилось под ее сердцем, нравилось думать, что в ней теперь стучат два сердца — ее и маленькое, чудесным образом в ней возникшее, которое так любит слушать Ларт… Мысли о еще не рожденном сыне были с нею постоянно, и Гретхен затопляла нежность к нему, и тогда не улыбка, но будто свет ее ложился на губы, освещала лицо и глаза. Она не знала, как прекрасна в такие минуты, как размягчаются мужские сердца, когда взгляды мужчин останавливаются на ней. Не знала, как суровых мореходы заставляют себя помнить о приличиях и прикасаться к ней взглядами только вскользь, как бы случайно.
Шах-Велед, однажды подошел к Гретхен, когда, погруженная в свои мысли, она стояла у борта. Прежде чем нарушить ее уединение, он какое-то время любовался ею, видел, как рассеянно смотрит она на море… Но взгляд будто обращен вовнутрь, и глаза улыбаются… Он подошел.
— Я не помешаю вам?
— Авари, друг мой!.. — обернулась она, ласково коснулась руки. — Ведь знаете, как я люблю каждую минуту вашего внимания!
— Ах, оказывается это Я осчастливливаю вас своим вниманием! Вот случай уличить Гретхен в кокетстве! — рассмеялся он.
— Так вы пришли обличать меня? — возмутилась Гретхен.
— Я пришел сказать, как вы прекрасны. Слова удручающе банальны, но именно ими хочется выражать свое восхищение всякий раз, как вижу вас. Кажется, можно было бы уже привыкнуть к вашей красоте, но это только кажется. Всякий раз у меня в груди что-то сжимается от восторга. И вы теперь совсем другая! Такие просветленные лица я видел на изображениях мадонн… Как я хотел бы увидеть вашего сына, Гретхен!
— Ах, Авари, а как была бы счастлива я встретиться с вами опять. Я боюсь думать, что могу никогда больше вас не увидеть. Не знаю… не знаю, доведется ли нам еще свидеться, — с грустью проговорила Гретхен, — но я оставляю с вами часть своего сердца. — Она покачала головой: — Не удивительно ли — при всей низости поступка да Ланга, за одно я готова многое ему простить: за то, что узнала вас, мой друг. Я буду часто думать о вас и бояться… все ли у вас благополучно? Вот опять жизнь разлучает меня с тем, кто стал мне дорог… Обещайте, что станете беречь себя. Обещайте, что дадите мне возможность когда-нибудь познакомить моего сына с вами, дорогой Авари.
— Мне легко дать вам такое обещание, когда я сам мечтаю о встрече в будущем. Знаете, Гретхен, я ведь тоже думал о том, что вы сейчас сказали: если бы не преступление Ала, я никогда не узнал бы вас… Я рад, что в ваших словах вижу отражение своих мыслей. Правду сказать, боялся очень, что в своем сердце вы затаите недовольство мной…
— Недовольство?! — изумленно подняла брови Гретхен. — О чем вы?
— О том, что Ал не понес наказания…
— О нет! — перебила его Гретхен. — Как вы можете так думать, Авари?! Будь он сейчас здесь… все было бы иначе… его присутствие несовместимо с безмятежным покоем… Вы понимаете меня, Авари?
— То есть… вы опасались бы Ала?
— Нет-нет! Меня беспокоила бы неопределенность его судьбы… необходимость ее решать… А наказание… Я думаю то, что произошло с ним и с нами — уже само по себе наказание для него. Я надеюсь.
— Поверьте мне, так оно и есть.
— Я вам верю. И потому меня абсолютно не тревожат мысли о наказании да Ланга или о том, не избежал ли он этого наказания неким счастливым образом. И уж тем более, в моем сердце нет даже тени недовольства, что обстоятельства — благодаря вам — сложились так, а не иначе.
— Вы счастливый человек, Гретхен, вы умеете легко расставаться со всем дурным, что было в вашем прошлом.
— Наверное, Ларт научил меня этому.
— Легко забывать?
— Нет, быть счастливой, — улыбнулась она.
— А ведь вы сказали правду, что ваш супруг владеет талантом возвращать человеку полноту жизни, каким-то удивительным образом возрождает надежду… нет, не надежду, а мысль о том, что счастье еще возможно.
— Вы не представляете, как я рада слышать это от вас, Авари!
— Мне самому странно жить не одним сегодняшним днем, а думать о будущем, ждать от него чего-то, мечтать об исполнении желаний… И всё это — благодаря вам и Ларту.
— И, вероятно, благодаря тому, что довелось нам пережить. Нам троим — Уитко, вам и мне. Смерть подошла к нам так близко, от ее дыхания стыло сердце… и тем яростнее разгоралась любовь к жизни… Побывав в гробнице, разве не увидишь потом, как, оказывается, чудесно жить?
— Вы правы, — задумчиво проговорил Шах-Велед, оборотившись в ту сторону, где за горизонтом давно скрылся зеленый берег. — Вы правы… Знаете, я, может быть, еще вернусь туда.
— К пирамиде? — удивленно спросила Гретхен.
— Да. Мы с вами прикоснулись к великой тайне, только прикоснулись, но не разгадали и малую долю ее. А ведь она дразнила своими тайнами… Я не говорил вам, как-то все не было случая… Когда я провалился в камеру и понял, что сам из нее не выберусь, я не долго убивался по этому поводу, просто примирился. Но что действительно разрывало мне сердце, так это страх за вас. Уитко сказал, зачем старик повел вас на вершину. Он сказал, что придет вам на помощь. Но удалось ли ему? Неизвестность — вот что было самым ужасным, и я не находил покоя. До тех пор, пока не получил знак, что вы избежали чудовищной участи, уготовленной для вас стариком.
— Знак! — удивленно подняла брови Гретхен. — Какой знак вы могли там получить?
— Я услышал ваш голос. Я так ясно слышал вас и Уитко, будто между нами было всего несколько шагов. Я даже окликнул вас.
— Но мы не слышали…
— Вы и не могли слышать. Помните ту комнату, в которой вы обнаружили скрытую в стене дверь? Именно из нее донеслись до меня ваши голоса. Но когда вы рассказывали о ваших злоключениях — тогда, в нашем лагере у подножия пирамиды — я понял, что та камера расположена где-то глубоко в толще камня, близко к вершине, а моя западня находилась на самом склоне, гораздо ближе к основанию пирамиды. Голоса никак не мог бы проникнуть сквозь такую преграду. Но я слышал так ясно, будто вы были в той же камере, что и я.
— Вам не приснилось? — в замешательстве спросила Гретхен. — Мне снились в пирамиде странные сны…
— Да-да, я знаю. Как раз ваш сон я и слушал, как вы рассказывали о нем Уитко. А потом робко предположили, что сон мог быть не простым. Я слышал, как вы изумились, когда стена тронулась с места. Но едва вы вошли в открывшийся проход, ваши голоса пропали. Однако я уже знал, что вы живы, укрылись в пирамиде и ищите выход. Я еще более уверился в надежности Уитко, мне стало гораздо спокойнее.
— Удивительно… Отчего же мы вас не слышали? — огорченно проговорила Гретхен.
— Теперь это уже не повод для огорчения, — улыбнулся Шах-Велед. — А знаете, мне доводилось слышать, что в некоторых замках устраивают комнату, и все, что в ней говорится, слышно в другой комнате, размещенной в большом отдалении от первой. Достигается это благодаря неким ухищрениям при строительстве.
— Выходит, строителям пирамиды хитрости эти были известны уже в незапамятные времена?
— А еще кое-что о пирамиде рассказал мне этот испанец с каравеллы сэра Кренстона, Даниэль де лос Бекалькасар, когда они были у нас три дня назад. Много лет назад будучи в этих местах, он слышал рассказы о пирамидах. Часть их назвал неумеренными фантазиями, но некоторые отрекомендовал как весьма достоверные. Мне же он сообщил, что целая система пирамид затеряна в непроходимых джунглях и каждая — помимо множества прочих функций — выполняла у индейцев роль сокровищницы у древних, а некоторые и у нынешних. Если разгадать тайные ходы в пирамиде, и сокровищница откроется, то в сравнении с ней богатства нынешних царственных владык все равно что сума нищего против пещеры Алладина.
— Отчего он рассказал вам об этом? Отчего же сам не желает завладеть индейскими сокровищами? — с некоторой неприязнью произнесла Гретхен.
— Де лос Бекалькасар объяснил мне, что достаточно богат, он безбедно доживет свою жизнь, да еще детям и внукам хватит в наследство. Сказал, что долгая жизнь многому научила, в чем-то он стал суеверен и не желает рисковать тем, что имеет. В историях о пирамидах говорилось, что индейские боги не отдадут сокровища кому попало, и он в это верит. Но если сокровища пойдут на нужды индейцев, их богам это будет угодно.
— Вы поверили де лос Бекалькасару?
— В части наличия сокровищницы? Да. Даже если нет комнаты с сокровищами, то ведь есть жертвенный колодец. Я уверен, что дно его сплошь золотое. За счет жертвенных подношений.
Гретхен хотела что-то сказать, но умолкла, вспомнив сон, в котором видела юношу и девушку, назначенных в жертву. Вспомнила, как сияло золотое ожерелье на груди юноши, как тяжел был передник девушки, от нашитых на него золотых украшений.