Страны Европы во время войн держали под ружьём максимум полтора процента населения. Прусский король находил возможность и средства содержать под ружьём армию, достигавшую четырёх процентов населения. И это одно из беднейших государств Европы, наиболее пострадавшее от Тридцатилетней войны, с редким населением, с очень слабо развитой промышленностью. Лишь жесточайшая система налогов и поборов с населения позволяла не только обеспечить армию всем необходимым, но и иметь для неё запас хлеба на год-два войны и, сверх того, скопить неприкосновенный серебряный фонд, чтобы иметь возможность начать войну в любую минуту, не считаясь с финансовой конъюнктурой.
Большую часть в армии Фридриха Великого составляли иностранцы. Сама Пруссия была способна поставить только треть рекрутов. Откуда же брались другие две трети? Иностранцы. Особенно те, кто уже был солдатом какой-то армии. В строй ставили военнопленных. Был случай во время Семилетней войны, капитулировали несколько саксонских батальонов. Фридрих Великий даже не позаботился распределить их по прусским полкам, а просто заменил саксонских офицеров прусскими, а сами батальоны оставил нетронутыми. За это, правда, пришлось поплатиться бунтами, убийством офицеров и переходом «прусских» батальонов на сторону неприятеля на поле сражения.
Отлавливали дезертиров из иностранных армий и ставили под свои знамена. Успешно работали вербовщики, переманивая солдат из чужих армий. Король Фридрих полагал, что прусская военная дисциплина из любого физически пригодного человеческого материала сделает отличных солдат. И, действительно, она позволяла перерабатывать в боеспособное войско самый отвратительный материал которым укомплектовывалась прусская армия. Идеальными солдатами становились дезертиры и преступники со всей Европы, собственные бунтовщики и смутьяны — судам Пруссии было указано приговаривать их к службе в армии.
Какой же должна быть выучка этих непокорных, чтобы сделать из них лучшую в Европе армию. На показательные учения и манёвры в Пруссию ежегодно приезжали сотни иностранцев-наблюдателей и восхищались, как виртуозно владеют солдаты оружием и строевым шагом, как способны сохранять дисциплину и боеспособность в самые острые моменты сражения.
Дисциплина прусской армии базировалась на двух компонентах. Первый — доведённые до идеальных строевая подготовка и муштровка. Например, во французской армии ежедневным строевым обучением занимались только с новобранцами, а в полном составе часть выходила на учение один раз в неделю. Прусский же солдат был занят с утра до ночи. Устав регламентировал каждую мелочь, вплоть до совершаемых в минуту количества шагов в строю и количества выстрелов.
Вторая составляющая армейского воспитания — палочная дисциплина. Палочная в буквальном смысле, так как унтер-офицеры официально были экипированы палками, и ею вменялось пользоваться по малейшему поводу. В жертву дисциплине были принесены все требования гуманности и права. Фридрих Великий часто повторял, что солдат должен бояться палки своего капрала больше, чем вражеской пули. Разрешалось забить солдата до смерти. Единственное, что останавливало — командир должен был искать и покупать за свои деньги нового солдата взамен забитого или искалеченного, поскольку каждая рота неизменно должна сохранять комплектность.
Служба в армии была пожизненной, вплоть до непригодного к службе качества. Определение в прусскую армию равнялось гражданской смерти. Единственное утешение — система отпусков. После полутора лет непрерывной муштры солдат становился фрейвахтером и ежегодно получал десять месяцев отпуска. Он снимался с пайка и жалованья и возвращался домой заниматься хозяйством. Только на два месяца, с апреля по июнь он обязан был явиться в свою роту. В эти два весенних месяца шли упорные строевые учения в полном составе частей.
***Ханс проснулся среди ночи. Стояла кромешная темнота и сонный покой. В первую минуту он не мог понять, что его разбудило. Анна спала рядом, спиной к нему, свернувшись калачиком. Он прислушался к её дыханию — что-то в нём было не так.
— Ани, — тихонько позвал он.
Она вдруг быстро повернулась, прижалась, и он почувствовал, что лицо её мокро от слёз.
— Ты чего?
Она всхлипнула.
— Я боюсь. Я каждый день боюсь, что придут и… как Питера… — голос её задрожал. — Я не хочу!
Анна заплакала.
— Ну что ты. Ну перестань, — Ханс обнял её, ласково погладил по голове. — Никуда они меня на заберут от тебя.
— Правда?
— Правда, Ани. Не бойся. Спи.
Наплакавшись, она так и уснула, крепко прижавшись к нему, с ещё не просохшими слезами.