Благинки
Егору снилось движение. Причем, он не ехал, не летел и не шел, просто было ощущение, будто его куда-то тянет, и он это притяжение одолеть не может, безвольно ему подчиняется. Никаких деталей сна он потом вспомнить не мог кроме этого ощущения, вот разве что одно только: кажется, он слышал жалобное повизгивание Мазая, и вроде бы даже подумал: «Это во сне… Ему тоже что-то снится…» Или не было этого… может, и не было.
А проснулся он оттого, что кто-то разговаривал неподолеку. Голоса раздавались вот прямо рядом, над Егором. Он услышал их сквозь сон и начал дремотно размышлять: «Кто это? Вроде как детские голосочки… тоненькие и писклявые… нет, не писклявые… звонкие… как маленькие бубенчики… или… вот если бы могли звенеть на ветру полевые колокольчики… «— это странное сравнение едва ли пришло бы Егору при здравом уме, наверно, оно уже приснилось, потому что он увидел эти, покачивающиюся на тонких стебельках синие колокольчики… Но тут опять зазвенели голоса и не дали ему уплыть в дрему.
— Смотри, какой большой! Держись подальше от него! Такой чихнет, как ураганом снесет!
— По-твоему, у него в голове наместо ума один ветер? — язвительно хихикнул другой голосок.
«Это что, про меня, что ли? — подумал Егор. Рядом недовольно заворчал Мазай, наверно, ему такие разговоры о хозяине тоже не по душе пришлись. — Как бы пес их не напугал», — забеспокоился Егор и открыл глаза.
— Ой! — дуэтом ойкнули голосочки, и… Егор никого не увидел.
При этом поблизости не было ничего, куда можно было бы мгновенно юркнуть, а ведь голосочки только что звенели под самым ухом…
— Эй! — негромко окликнул Егор. — Вы где?
— Я же говорила — он глупый, — с неудовольствием прощебетал голосок откуда-то сверху. — Сядь ему на самый нос, тот же самый услышишь вопрос.
И тут он увидел… да нет, этого просто нельзя было видеть, невозможно… В воздухе висели два… существа. Прямо перед лицом Егора. Они были крохотные и почти прозрачные. Позади, за их плечами Егор разглядел слабое серебристое мерцание и подумал, что это трепет крылышек слился в сияющую радугу… «Стоп! — Здравый смысл напомнил о себе. — Какие крылышки?! Какая радуга?! Я что, все еще сплю?!»
Егор ущипнул себя, и ему стало больно, но ситуацию это нисколько не прояснило, а даже еще больше запутало. Если он не спит, тогда… что? Он потряс головой, чем тут же вызвал новую язвительную реплику:
— Смотри, как он перетряхивает свою пустоту! В самый дальний уголок кто-то мозги его уволок. Наверное, он надеется их оттуда вытрясти.
Существа рассмеялись и по-стрекозиному перепорхнули с места на место.
— Вы… настоящие? — ошеломленно выговорил Егор.
— А какие же еще!
Рука его сама собой поднялась и потянулась к ним:
— Эй, поосторожнее, здоровяк! Нас трогать нельзя, и впредь это знай — вдруг раздавишь невзначай! — существа отлетели подальше.
Тогда он осторожно сел — как если бы боялся спугнуть бабочку, опустившуюся на венчик цветка неподалеку — и медленно поднял раскрытую ладонь, предлагая ее в качестве посадочной площадки. Существа переглянулись и… спланировали к нему на ладошку. Теперь Егор и вправду увидел крылышки и смог даже рассмотреть их. Они были наподобие стрекозьих, но легче, воздушнее, будто крохотный кусочек воздуха оказался заткан кружевом из едва видимой серебристой паутинки. Когда существа опустились к нему на ладонь, крылышки сложились воздушными накидками, наподобие плащиков.
Он прислушался к своим ощущения, пытаясь почувствовать что-нибудь на ладони… и ничего не почувствовал… Вот разве что… потеплело. Как будто солнечный зайчик на ладони замер.
— Кто вы? — просил он, сдерживая дыхание, чтобы не сдуть их с ладони.
— Мы — благинки.
Тут Мазай, настороженно принюхиваясь, потянулся носом к самой ладони, и Егор заторопился поднять ее повыше — как бы он чего не натворил! Возьмет, да лизнет, к примеру, или чихнет. К удивлению Егора одно из воздушных созданий подошло к самому краю ладони («Упадет!» — успел он глупо испугаться), развернуло крылышки и спорхнуло к огромному сенбернару. Она подлетела к самому носу собаки, так, что Мазай ошеломленно попятился.
— Нельзя, Мазай! — заторопился Егор предупредить Бог знает какие, но явно нежелательные эксцессы.
А благинка уже оглаживала крохотными своими ладошками морду собаки, потом вспорхнула вверх и опять оказалась у Егора на ладони.
«Вот тебе раз! Меня опасались, а к огромной собаке с полным доверием!» — изумился он в очередной раз.
Одна благинка удобно расположилась в центре ладони. Она сидела, опершись сзади на руки — серебристые крылышки-накидка мягкими складками лежали за ее спиной. Она запрокинула голову и глядела на Егора. А он вдруг подумал, что голову ее тянет назад шапка рыжих кудрей — он хорошо видел маленькие крутые завитки… Удивительно, но он даже лучики ее ресниц смог увидеть, хотя при первом взгляде, создания эти показались ему такими крохотными, впору с лупой разглядывать. Но странное дело, чем дольше он в них всматривался, тем они становились яснее, телеснее, что ли. Однако стоило моргнуть, и потом требовалось некоторое время, чтобы их опять увидеть. Ну, примерно так же, как смотришь на самолет, который высоко-высоко в небе, одна только серебристая стрелочка. И стоит на мгновение отвести взгляд, как самолетик растворится в синеве, и опять всматриваешься, ищешь, пока вдруг не проступит ясно эта сверкающая на солнце стрелочка.
Вторая, та, что гладила Мазая, стояла, уперев руки в боки, и тоже разглядывала Егора. Не известно, поражало ли их воображение то, что они в нем обнаруживали, но сам он не выходил из ступора, до крайности изумленный.
И у этой, второй, тоже была шевелюра, как пышная, круто взбитая бело-голубая пена. На крохотном лице — большие, распахнутые глаза в стрелках ресниц, маленький нос и розовый ротик (кажется, именно с этих розовых губок слетали язвительности и насмешки). От движения воздуха или от дыхания Егора вокруг нее колыхалось что-то воздушное, неуловимое, переливающееся, как струя в потоке — ее платье. Крохотные эти создания были изящны и хрупки, и сложены с великолепной гармонией.
Вдруг они обе невесомо поднялись над ладонью.
— Погодите! — заторопился он их остановить. — Я ни о чем вас не спросил!
— У тебя слишком много вопросов, не торопись их все вываливать на первого встречного. Лукошко, вопросов полное, не рассыпай, твое оно. Возьми второе лукошко, ответы в него складывай понемножку! — полевыми колокольчиками опять зазвенел их смех, они начали медленно удаляться, как будто их несло воздушным потоком. И он еще пытался что-то сказать, когда они сорвались вдруг в столь стремительный полет, что след их размазался в воздухе мазком серебристого сияния, и… исчезли.
— Вау… — только и смог сказать Егор и перевел взгляд на Мазая.
— Постой-ка, — вдруг пришло к Егору некое неприятное озарение, — а вещи-то наши где? А машина?
Он озирался в полном недоумении. Не было палатки, удочек, костра, ящика с красками и кистями — совсем ничего не было! Тут Егор заметил нечто, что вообще никаким объяснениям не поддавалось — не было кострища с углями и головешками, металлических рогаток для удилищ, которые он вчера воткнул в песок… Исчезли все следы их с Мазаем пребывания на этом берегу, даже на песке — ни единого отпечатка подошв кроссовок Егора или лап Мазая. Сам берег был тот же самый — вон камни знакомые, Егор приноровился на них рыбу чистить… Э, стоп! Да как же так?! А откуда взялись вон те ивы, до самой воды свесившие свои космы?.. Не должно быть тут никаких ив! Должен быть ровный берег с песчаной полоской вдоль самой воды и с просторной зеленой поляной. Егор обернулся и… уставился на крутой обрыв, поднимающийся за его спиной.
— Ты что-нибудь понимаешь? — жалобно спросил он у собаки, поскольку больше спрашивать было не у кого.
Мазай нервно ловил носом ветер и, похоже, был ошеломлен не меньше, чем хозяин.
— Что делать-то будем? — опять спросил Егор, поскольку у него самого не было ни единой разумной мысли. «Возьми другое лукошко…» А чего туда класть? Очень он хотел бы спросить их об этом. И еще о многом. Вот хитрюги! Как «вовремя» исчезли! Тут Егор обнаружил, что Мазая рядом нет, он взбирался на песчанный обрыв, останавливался, выискивал, куда удобнее поставить лапу… Из-под его ног вниз стекали песчанные потоки. Между тем, пес был уже почти наверху.
— Мазай, ты куда?! Ты что, бросаешь меня?! — сенбернар будто не слышал. — Эй, ты уверен, что нам туда надо?
Мазай повернул голову назад и что-то коротко и недовольно буркнул.
— Ну ладно, подожди меня! — а что Егору еще оставалось делать?
Если рассуждать здраво, то эти места должны бы быть хорошо знакомыми. Егор много раз приезжал сюда на рыбалку и порисовать — красиво здесь было, просторно… красивые луга, цветочные поляны, березовые перелески с зарослями черемухи…
Вот и сейчас, карабкаясь вслед за Мазаем, обрушивая целые лавины песка, Егор не осознавал, что ждет увидеть большой луг с густой травой, в которой чисто белеют венчики ромашек, просинь васильков глядит сквозь травяные стебли, маленькие полевые гвоздички на хрупких стебельках тянутся к солнышку, раскрывая ему лепестки-ладошки…
Только ничего такого они не увидели, выбравшись из-под обрыва. А увидели вместо просторного луга огромный вывал леса. Здесь что-то произошло, но не сегодня и не вчера, а уже давным-давно. Насколько хватало глаз, земля скрывалась под поваленными стволами, сухостоем и смятыми, изломанными кустами. Кое-где мертвые деревья, похожие на черные скелеты, остались стоять, но как Егор ни старался, нигде не мог разглядеть живой зелени, листочка или хоть прутика какого-нибудь зеленого. Не было даже крапивы, самой живучей и неприхотливой травы. Она первой поднимается даже на развалинах, на пожарищах… Нет, пожара тут не было — ни тебе черных, обугленных стволов, ни выгоревших дотла проплешин, да на пожарище все равно быстро зелень пробивается. А тут лес просто умер почему-то, рухнули деревья, корежа такие же мертвые заросли кустарника и сухой подлесок. Все было уныло-серым, как… пепелище.
Почему-то Егору только сейчас стало сильно не по себе. До этой минуты у него все же сохранялось ощущение, будто он играл сам с собой в странную игру: делал вид, что принимал всерьез и крохотных летучих «барби», и исчезновение всего их походного хозяйства… Но в действительности, конечно все это было понарошку, может во сне, или еще как, но уж разумеется, не на самом деле, все вот-вот закончится… И только сейчас Егор допустил до себя мысль, что все происходит на самом деле, и не с кем-то, а именно с ним. Тут он вспомнил про мобильник в кармане. Это была последняя соломинка — попискивание его, когда Егор набирал номер, действовало так успокаивающе… Но это оказалось единственное, на что он был способен — трубка безмолвствовала. Совсем никаких сигналов! Егор растерялся.
Это был не его мир! Что-то произошло, пока он спал, привычная действительность стронулась с места, сдвинулась… Он остался на месте, а его привычный мир из-под него выскользнул… И вот тут Егор вспомнил: ведь снилось движение! И Мазай скулил…
— Что же ты меня не разбудил? — опускаясь на землю рядом с ним, с упреком сказал Егор и обнял пса за шею, прижался лицом к длинной волнистой шерсти. — Как мы теперь?
Какое-то время пес стоял спокойно, потом высвободился и двинулся к завалу. Отошел на несколько шагов и обернулся ко Егору.
— Ты что, туда хочешь идти? А может, назад вернуться, к речке? — неуверенно предложил тот.
Мазай странно мотнул лобастой головой и решительно наладился лезть в завал. Он прополз под толстым стволом, который не лег на землю потому, что как на ходули опирался на толстые обломанные сучья. Потом пес осторожно двинулся дальше, пробираясь между корягами и переплетением выгнутых луками кустов…
— Мазай! — позвал Егор его недовольно. — Ну куда ты? Там нечего делать, вернись!
Пес будто и не слышал его, углублялся все дальше в бурелом.
— Ну ёлы-палы, за каким лешим ты туда прешься?! Эй! Вернись немедленно! Мазай, назад! — уже сердито позвал Егор.
Вместо того чтобы послушаться, сенбернар повернул голову, укоризненно на него посмотрел и коротко гавкнул.
— Я не полезу за тобой, так и знай!
Тут Мазай разразился таким лаем — Егор почувствовал себя ни за что и ни про что обруганным, честное слово.
— Тихо! Прекрати! Ну, послушай, на кой сдался нам этот чертов завал, пошли по берегу, а? — Егор махнул вдоль реки. — Между прочим, я точно знаю — когда заблудишься, надо найти речку и держаться вблизи нее. Обязательно встретятся люди, деревня какая-нибудь. А может быть, вообще никуда с этого места не уходить? Ну, короче, давай, вылезай оттуда.
И тут… возможно у Мазая в носу зачесалось, но движения его головы в тот момент Егору понятно было совершенно однозначно: «Не-а. И не подумаю!» После этого пес повернулся к человеку спиной и исчез за очередным огромным стволом.
Егор не понимал, зачем пес туда полез, но он вел себя так, как будто точно знал, что надо делать. Хозяину бы его уверенность! Необъяснимость происходящего не просто выбила из колеи, она лишила Егора способности думать и разумно действовать. То есть, он вроде бы пытался анализировать ситуацию, просчитывать ее… и ловил себя на мысли, что переносит происходящее в обычную свою жизнь, как бы забывает о странностях … но тут же о них вспоминает, и… ситуация просто вываливается из уготованной ей ниши. Какая там обыденность! Как с этой чертовщиной управляться? Тут ничто не подходит!
В общем, он решил довериться тому, кто был уверен хоть в чем-то. И поплелся следом за Мазаем.
Скоро Егор пожалел об этом. Представьте, что где-то наверху собрали гигантскую кучу лесных отходов: сухие, обломанные ветки, мертвые стволы, вывернутые пни с комлями корней и земли, пересохшие сухостоины, сучья… И вот когда все это собралось в невероятно большом количестве, оно оказалось ненужно. Тогда всю эту прорву швырнули назад, на землю. И вот по этому, сквозь ЭТО надо было пройти. Бурелом был такой, что сам черт тут ноги переломал бы.
Сразу же обнаружилась еще одна «местная достопримечательность»: все было густо затянуто паутиной. Егор такой паутины в жизни не видел. В ней бы и птица безнадежно увязла, ни то что муха. Паучьи сети выглядели так, как если бы на эти останки леса накинули большущую серую тряпку — реденькую, ветхую, в прорехах… Вот только ветхость ее была обманчивой. Егор пытался палкой сшибать ловчие сети, но все равно, паутина приставала к ветровке, облепляла джинсы, волочилась за ним серыми лохмотьями. Он постоянно чувствовал упругие прикосновения к волосам, то и дело отдирал от лица клейкую дрянь. Ее и порвать-то было не так просто. Паутина ощутимо сопротивлялась, растягивалась, пружинила и, наконец, лопалась с треском, похожим на слабый электрический разряд. Проходить сквозь паучьи сети было неприятно и как-то тревожно, хотя прежде он не страдал никакой «паучьей» фобией.
Паутина, облепленная всякой трухой, обломками веток и кусочками коры превратилась в превосходную маскировочную сетку. Но Егору с того очень мало радости было. Снизу паутину протыкали сучья, острые, как клыки. Егор шел, как по болоту, осторожно ставил ногу, пробуя — что там, куда не проникает взгляд? Трещал пересушенный хворост, мягко шуршало-рассыпалось трухлявое дерево, а то нога и вовсе проваливалась, не скоро находя опору. А не дай Бог запнуться, упасть — на каждом шагу такие ловушки, почище всякой волчьей ямы.
А тут еще какое-то белесое марево появилось. То маленькими клочками медленно плыло над буреломом, а то мутным полупрозрачным облаком лежало на одном месте, как будто его держали острые сучки и ветки. И было оно, это марево, какое-то… призрачное будто. Сморгнешь — и нету, чисто все. А через минуту-другую глаза поднимешь — опять белесые пятна над самой землей висят. Ну висят и висят, и ладно. Егор скоро перестал на них внимания обращать, путь ему они не пересекали, а те, что поодаль — не до них было.
Бедному Мазаю приходилось не легче, чем хозяину. Так же паутина облепляла его всего, и он брезгливо фыркал и мотал головой, тщетно пытаясь стряхнуть ее с морды. Сучки словно нарочно вцеплялись в длинную шерсть, и в качестве добычи оставляли себе черные клочья.
По лицу и по спине текло ручьями. Егор был потный и злой, облеплен паутиной и трухой. Десять раз уже он готов был повернуть назад, сердито окликал Мазая, но тот упрямо ломился сквозь бурелом впереди Егора. Такая целеустремленность смущала. Никогда прежде ничего такого за ним не водилось. Ну да, что Мазай очень умный пес, это Егор всегда знал. Однако в отношениях с человеком пес никогда не претендовал на первые роли. Само собой, Егор — хозяин, его слушаться надо. А тут… Егор никак не мог объяснить поведение Мазая, вот разве тем лишь, что пес знал что-то, чувствовал, он явно преследовал какую-то цель, и делал это абсолютно осознанно. Поэтому Егор чертыхался и лез дальше.
Живности никакой не было видно, да и откуда ей было тут взяться? Но кладбище лесное отнюдь не было безмолвным. Что-то они слышали, и звуки эти были шибко нехорошие.
То в стороне вдруг будто вздохнул кто, тяжко так, со стоном. Раз и другой. Егор с Мазаем аж обмерли, уставившись в ту сторону, откуда шел звук — ничего там особенного не было. Мазай рыкнул сердито, но так, вполголоса. Видать, и ему жутковато стало от непонятного стона.
— Это болото, Мазай, — ляпнул Егор ни с того, ни с сего. Правда, именно так могло вздыхать болото, когда газ со дна его вырывается на поверхность. А только об каком болоте тут речь? Его тут и близко не было.
В другой раз они вздрогнули от резкого «тр-р-р-р-р». Егору тут же представился мальчишка, который бежит вдоль деревянного забора и трещит по нему палкой, будоража дворовых собак. Звук был точно такой же. Да ведь и забора тут не было, и тем более, — мальчишки.
Или вот еще: время от времени позади, где-то совсем близко начинало щелкать. Пощелкает и перестанет. А через некоторое время — опять: щелк-щелк, щелк-щелк… Так шарик пластмассовый по полу прыгает. Еще так мог щелкать чей-то клюв, а вот что там на самом деле было, Егору совсем не хотелось выяснять.
Продирались они целую вечность. Уже из сил начали выбиваться. А тут еще угораздило Егора — утратил бдительность и нашел-таки свой сучок: нога провалилась, затрещал сушняк, к этому прибавился треск рвущейся штанины и на ногу будто струей кипятка плеснуло. Жало острого сучка разодрало штанину, а заодно и ногу пропороло от лодыжки и чуть ни до колена.
Поминая сквозь зубы кого можно и кого нельзя, он кое-как обернул нажитое увечье носовым платком. Правда, при этом сильно сомневался, что от повязки будет хоть какой-нибудь толк. Едва ли она продержится даже пять минут. Но тут Егор сообразил — отодрал длинный лоскут паутины и обернул им ногу поверх платка. Это было куда надежнее.
Вот сразу после этого происшествия Егор стал замечать, что бурелом, вроде бы, уже не лежит сплошным завалом, все чаще попадаются островки земли, свободные от сушняка, а кое-где завалы стало можно обойти. Приглядевшись, он увидел, что впереди как будто синеет что-то — то ли холмистая гряда, то ли настоящий, живой лес. В надежде, что чертово кладбище вскоре закончится, Егор то и дело поглядывал вперед, и разглядел, наконец, как из синей дымки все отчетливее проступают вершины деревьев — впереди был лес.
Однако мертвая зона кончилась гораздо раньше и так внезапно, будто ее отрезало. Они выбрались на просторный луг, и было так радостно увидеть зеленую траву, щедро запятнанную полевым разноцветием! Егор обернулся — сразу за спиной простирались завалы мертвых деревьев и кустов. Контраст был поразительный и неестественный.
Между тем, Мазай нисколько не утратил своей целеустремленности. Яростно встряхнувшись, он попытался избавиться от застрявшей в шерсти всякой дряни, и затрусил дальше, по направлению к лесу, который теперь был хорошо виден. Егору опять нечего не оставалось, как, хоть и с недовольным ворчанием, но отправиться за ним следом.
Не прошло и получаса, а они уже шли по лесу… тоже, довольно необычному. В нем не было кустарника, подлеска, а росли одни деревья — здоровенные, старые, кряжистые дубы. Они широко раскидывали мощные кроны и росли поодаль друг от друга, не вторгаясь в пространство соседа. Под ними зеленела меленькая травка, да тянулись корни.
Корни не просто выступали на поверхность, нет, — толстые, скрученные, в шишковатых лепешках наростов как в старческих мозолях, они обвивали друг друга и сплетались весенними клубками змей. Они выпирали корявыми арками, под которыми Мазай запросто мог бы пролезть. Между корнями у самых деревьев краснели нарядными шляпами огромные, картинно-красивые мухоморы.
Трудно было даже представить, сколько лет этим старикам-великанам, но они производили впечатление древности. Кора их была изрезана глубокими складками, как морщинами. Стволы чернели провалами больших дупел, но после того, как Егору пару раз почудилось в этой черноте мерцание красных, горящих точек, сильно похожих на чьи-то недобрые глаза, он старался не очень-то присматриваться к таинственной темноте провалов.
После того как они целую вечность ломились сквозь дикий завал, идти по этому живому лесу было одно удовольствие. Под ногами шелестела нормальная трава, в густых кронах звенели пичуги, и от их голосов становилось радостно на сердце…
Поляна открылась внезапно. Так, что и Егор, и Мазай от неожиданности встали на ее краю, как вкопанные.
Полянка была небольшая, со всех сторон к ней подступали те же кряжистые дубы-великаны, а посередине стоял домишко, сложенный из бревен, почти черных от времени. Двускатная замшелая крыша низко нависала карнизами, как шапка натянутая на самые глаза, и от этого маленькое окошко казалось темным, незрячим.
Дверь была распахнута настежь, ветерок раскачивал ее, и до Егора доносился протяжный скрип давно не мазанных петель. На крыше привольно цвели зеленые пятна лишайника, перемежаясь с провалами в кровле. «Избушка-то заброшенная», — разочарованно решил он, и тут же увидел — на крыше, на коньке, где деревенские плотники иной раз приколачивают деревянных петухов, лежал здоровенный кот.
«Интересно, а он домашний или дикий?.. Вполне может оказаться диким «, — подумал Егор и присмотрелся внимательнее. Всем своим видом кот вроде бы соответствовал статусу обыкновенной откормленной домашней животины. Хотя… кто его знает, Егор смутно представлял себе, как должен выглядеть дикий кот. Мазай его тоже увидел, но никаких эмоций по отношению к коту не проявил.
Егор уже подходил к избушке, когда что-то зашуршало под ногами. Он замер на месте, ожидая чего угодно: может быть, змею, а то и еще чего похлеще — какую-нибудь хищную траву, жадно обвивающую его ноги (видел в каком-то жутике). Но это оказалась семейка забавных ежиков. Они деловито перебежали Егору дорогу — большой еж и три серых комочка, которые, наверное, еще и колючками своими пользоваться не научились.
Он проводил их взглядом, а когда опять обернулся к домику, аж назад отпрянул, — в проеме двери стояла бабуля. Самая обычная деревенская бабушка в платочке, даже благообразная, но появилась она так неожиданно, что Егор растерялся.
— Здравствуйте, бабушка, — изобразил он головой нечто среднее между поклоном и киванием.
— И ты здрав будь, мил человек. Какое лихо тебя ко мне занесло? Счастье пытаешь, иль от горя лытаешь?
— И правда, бабушка, кажись, лихо меня занесло, — улыбнулся он на шутливую присказку. — Не знаю, как и сказать. То ли заблудился, то ли… даже и не знаю.
— Ну ничо, ничо, разберемся, авось. Ты проходи в дом, милок, через порог-то неча слова кидать.
Егор поднялся по ступенькам, обернулся к Мазаю, но он уже нашел себе тенистое местечко и ожесточенно вычесывал из шерсти лесной мусор и клейкую паутину.
Домишко встретил гостя прохладой и летучими волнами запахов. По стенам были развешаны пучки трав, на столе рыхлой горкой лежали сухие листья, кажется, подорожника. Над головой гирляндами тянулись снизки грибов, каких-то кореньев, длинными нитками бус висели оранжевые ягоды шиповника… Потолка не было. Над поперечной балкой шалашом поднималась крыша. И вот странность — снаружи она казалась Егору совсем уж ветхой, прогнившей, но изнутри выглядела надежно — ни одной щели не светилось, не говоря уж о том, чтоб небо заглядывало в дыры. А на балке — крепком и темном от времени бревне, чем только не увешанном, возлежал тот самый котяра, с крыши. И когда он успел слезть и прошмыгнуть в домишко? Или просочился сквозь кровлю? Или это другой кот?
Хозяйка села к столу и начала перетирать в коричневых ладонях сухие листья.
— Пока обед в печке допревает, ты мне ладком поведаешь, чего приключилось с тобой.
Она неторопливо брала из горки лист, осматривала с обеих сторон и тщательно растирала его между ладонями, — в решето сыпались мелкие крошки. Пряный запах перебил все другие запахи, в носу у Егора защекотало, он потер переносицу и чихнул.
— Извините.
— Здоров будь, — сказала бабуля, не отрываясь от работы. — Ну, сказывай.
— Вы мне, наверно, не поверите…
— Ништо, ты сказывай, а там поглядим.
— Ну… в общем, вчера я приехал порыбачить на Каменку… Там у меня местечко есть заветное, рыба прикормлена. Палатку поставил, переночевал, встал рано, на утренний клев. Все как всегда… А к полудню разморило, решил соснуть часок… И вот когда проснулся, тогда и началось непонятное…
— Ну-ну, чего началось-то?
— Да… почудились какие-то человечки… разговаривали со мной… с крылышками…
Егор говорил, и сам понимал, какую чушь несет, и как это может выглядеть в глазах здравомыслящего человека.
— Эвона как! Это кто ж был? Ни благинки ли?
— Ага, — Егор чуть рот от удивления не открыл. — А я уж стал сомневаться, правда ли их видел?
— Значит, благинки тебя первыми встрели, — констатировала бабуля. — А дальше чего было?
— Потом они улетели, и тут я увидел, что все мои вещи пропали, и вообще… все исчезло… даже следы, будто не топтались мы с Мазаем… это пес мой, вы видели его — по берегу чуть ни сутки. Потом Мазай вдруг пошел куда-то, я за ним. Тут мы оказались в огромном завале, еле-еле продрались через него, как только ноги не переломали. Я весь ободрался, пока мы лезли по нему. Потом через дубовую рощу шли. И вот, как раз к вам вышли.
Тут Егор обнаружил, что бабуля смотрит на него пристально и даже испытующе.
— А что погода? Ясно ли было? — задала она неожиданный вопрос.
— Э-э-э… когда? — не понял он.
— На рыбалке-то, утром?
— А-а. Да, погода хорошая была.
— Ни бури, ни грозы? — продолжала допытываться бабулька. Далась ей погода! «А ведь правда, я еще беспокоился!» — вдруг припомнил Егор.
— Да, точно! Громыхало где-то, я все на небо поглядывал, боялся, что испортится погода, но все стороной прошло.
— О-хо-хонюшки мне! — бабулька встала, смахнула в решето листья со стола и сунула его под лавку. — Бяда, чего с миром деется. Препоны тончают, дырявятся.
— Какие препоны, бабушка? — спросил Егор, ничего не поняв, но сердце почему-то уже тоскливо заныло.
— Препоны-то? Границы, говорю. И уж давно я приметила: как прибьет каку заразу к заставе, так знай уж, там гроза иль еще какая непогодь. Да не, я не про тебя! Ты человек, а ведь чего только не тянет! Пока спокой, еще ладно. А круговерь какая зачнется, не держут препоны, падают.
— Бабуля, милая, я не понимаю ничего! Толком-то вы мне объясните — что происходит?! Какие заставы? Какие препоны? Куда я попал?!
— Да уж, можно понять, какая у тебя, человече, кутерьма в голове. Все ты узнаешь, милок. Я так смекаю, у тебя времени для этого премного будет. Не колготись, и душу думками не томи, все равно в себе ответов не найдешь. Кой-какие, можа, и я тебе дам, но допреж всего, пойди-ка ты в баньку, мил человек. С дороги такой да с устатку — наипервейшее дело смыть с себя всякое. Баня, она не только тело очищает. Распаришься, расслабишься, и пойдут скрозь тебя чистые потоки беспрепятственно, повынесут всякое лишнее, пустое, что сердце тянет и мысли мутит. А уж после Морового-то лесу, на тебе достаточно всякого налипло, вон, вишь дает себя знать.
И правда, Егор не мог избавиться от ощущения, что весь облеплен серой мохнатой дрянью. Рука сама собой тянулась к лицу, чтоб отереть его. Да и руки тоже хотелось отряхнуть, как будто на них насохли остатки какой-то слизи или гнили.
— Банька — эвон она, — бабуля наклонилась к окошку и указала коричневым скрюченным пальцем. — Ступай, голубь. Одежку свою там кинь, я тебе в предбанник снесу чистую рубаху и портки. Э-э, погоди-ка, это чего там у тебя?
— На сучок напоролся.
— Нут-ка, сядь, сядь. От Морового лесу добра не жди, там у них дряни всякой предостаточное количество, эт на добро они скудны.
Егор только успевал слова выхватывать: моровой лес… они… дряни всякой… Чуть ни на каждое слово хозяйки у него рождался вопрос, но спрашивать через каждое слово?.. Бабулин говорок, негромкий, напевный, непривычный зачаровывал покоем и неспешностью, не хотелось суетиться ни словами, ни мыслями даже, но было так хорошо расслабиться, слушать и слушаться, и не ломать ни о чем голову, просто делать, что бабушка велит.
Она поставила передо гостем массивную табуретку с толстыми, растопыренными ножками, и Егор положил на нее свою многострадальную ногу, завернул до колена разорванную, испачканную кровью штанину.
— Ишь, однако, и кровь там уронил?.. Оно бы ни к чему… — бормотала бабуля себе под нос, сухими, цепкими пальцами она скатала в комок паутину, которой Егор «забинтовал» ногу. — Ежли путем, так паутину и к ране приложить хорошо, но чистую, понятное дело, добрую. А в Море-лесе добра-то днем с фонарем не сыщешь.
«Странное название, — подумал Егор, — От слова „море“»? В смысле, такой же большой? Или от слова «мор»?
Между тем бабуля поднесла серый комок к своему носу и сильно потянула воздух. Потом поплевала на паутину и бросила в черный зев русской печи. Там неожиданно полыхнуло — Егор аж вздрогнул, серая паутина почернела, занялась пламенем, ее начало корежить, из середины комка упруго выбивались струйки синего пламени. Мгновение, другое — пламя унялось, в печи оранжевым шаром мерцало переплетение тонюсеньких ниточек. Бабуля несильно дунула, так просто, перед собой, — останки в печи погасли и рассыпались в прах.
Хозяйка тем временем, сложив пальцы щепотью, водила над раной, как будто наматывала на пальцы невидимую нить. При этом бормотала скороговоркой себе под нос совсем уж неразборчивое.
— Ну вот, теперь ладно будет, — заключила она. — Теперь в баню. Ступай, милай. Да, ты гляди, не пужайся, ежли там кто зашебурчится. Там у меня банник за каменкой живет. Он тебе вреда не сделает, его дело баню в порядке содержать да угар выгонять.
В полутемной баньке Егор с опаской заглянул за печку, сложенную из крупных округлых камней, но в темной щели между каменкой и стеной было пусто. Он усмехнулся и покачал головой, удивляясь самому себе: «Это ж надо! Банника ищу! Совсем юмор перестал понимать!» Егор выбросил из головы все эти дела, разогрелся, разомлел в блаженстве русской баньки. Он с наслаждением ухал, опрокидывая на себя деревянную шайку горячей воды, подвывал от жгучей боли в ноге, но так, для порядку — боль эта одновременно была даже приятной, немного зудящей, так бывает, когда рана начинает подживать.
В каменной печке жарко пылал огонь. Вода в большом круглом котле, что стоял на печке, на камнях, нагрелась очень быстро, парок пошел гулять над водой. Егор плескал ковшом на раскаленные камни, пригибался от шквала горячего пара, а потом с наслаждение хлестал себя дубовым веником, — согласно рекомендации бабули: «Да веничком, веничком дубовым попарься, загоняй в себя дубову крепость!»