рассказывает о начале долгого пути и о том, как ценно взаимопонимание
Весь следующий день они провели в сёдлах. Солнце без устали поливало жаром всё, что лежало под белёсым, выгоревшем от зноя небом: деревни и крестьянские поля, рощи взбегающие по холмам, утомлённых путников. В недвижимом воздухе не было ни малейшего дуновения, которое принесло хотя бы обманное облегчение. Длинный шлейф пыли долго висел над дорогой, медленно оседал на придорожную траву и деревья. Гретхен старалась держаться бодро и не выдавать своей усталости, потому что Ларт тогда начинал думать лишь о том, где удобнее остановиться передохнуть, и вскоре объявлял привал где-нибудь в тенистой роще, или на берегу ручья. Но Гретхен не хотела этих остановок, потому что над всеми её желаниями преобладало одно — как можно скорее уехать из мест, где даже под платьем юноши в ней могли опознать супругу барона Ланнигана. К тому же она знала, что Ларт тоже предпочёл бы не задерживаться вблизи замка барона. Уже в сумерках они подъехали к постоялому двору у перекрестка дорог. Гретхен была безумно рада приземистому тёмному строению с вывеской на скрипучих цепях, с сомнительным радушием приглашавшей: «Будьте как дома». Непрезентабельный вид гостиницы не имел для Гретхен никакого значения, она обрадовалась бы сейчас и сараю с охапкой сена, только поскорее бы оставить седло.
Хозяин проводил их в довольно-таки просторную комнату, обставленную лишь самым необходимым. Наверняка, родились эти, с позволения сказать, предметы мебели, где-то неподалеку, под топором и пилой деревенского столяра. Впрочем, это тоже не имело значения. Гораздо более важным было то, что пыльная духота осталась снаружи, и здесь показалось так прохладно, свежо после целого дня иссушающего пыльного зноя. Гретхен не терпелось остаться одной.
— Устали, мой юный друг? — участливо спросил Ларт, прикрывая за собой двери.
— Да, немного, — виновато призналась Гретхен. — Я ведь уже и не помню, когда в последний раз совершала верховую прогулку.
— Я знаю. Я знаю, что барон запрещал всё, что могло бы пойти вам на пользу и держал чуть ли не взаперти в каменных стенах замка, без солнца и свежего воздуха. Но спешить нет никакой необходимости, у нас предостаточно времени впереди. Мы вполне можем остановиться здесь на день или на два.
— О, нет, Ларт! Ни в коем случае, об этом и речи быть не может! Пожалуйста, я вас прошу — завтра я хочу ехать дальше. Уверяю вас, за ночь я прекрасно отдохну. Пожалуйста, — проговорила Гретхен, умоляюще глядя на Ларта.
— Хорошо, мы решим это утром. А теперь скажите мне, что вы предпочитаете: хотите ли спуститься вниз или лучше поужинаем здесь, в комнате?
Гретхен вспомнила грязный сумрачный зал, и таких же сумрачных людей в нем. Они все обернулись, едва Ларт отворил двери. Любопытствующие и заинтересованные взгляды провожали их до тех пор, пока Ларт и Гретхен не скрылись за поворотом узкой лестницы, поднимаясь вслед за хозяином.
— О, разумеется, лучше здесь, Ларт! Если это возможно. Но есть мне почему-то совсем не хочется.
— Это от усталости. Сейчас вы умоетесь, и вместе с пылью и потом смоете усталость. Увидите, насколько легче вам станет. И есть сразу захочется.
Будто дожидалась за дверью этих слов, в комнату вошла пышнотелая женщина с фарфоровым тазом, кувшином и ведром воды.
— Приготовьте ужин для нас, чуть позже я спущусь за ним, — распорядился Ларт.
Кивнув, женщина вышла.
— Я помогу вам, Гретхен. Можете освободиться от верхнего платья, я запер дверь.
Гретхен с облегчением сбросила на руки Ларта пропылённый плащ, сняла шляпу и куртку, осталась в одной просторной белой рубахе. Она с увлечением плескалась, тихонько повизгивая от прохладной воды.
— Несказанное блаженство! — простонала она, промакивая полотенцем лицо и откидываясь на спинку стула.
— Вот вы и оживаете. А теперь надо вымыть ноги холодной водой, и вы забудете об усталости.
Ларт присел на корточки и снял с неё сапоги, — взгляд Гретхен сделался напряжённым.
— Ларт, оставьте!
Он невозмутимо завернул штанину до колена и стянул с ноги чулок.
— Ларт! — лицо Гретхен чуть побледнело.
Её порывистое движение встать, пресеклось строгим «Сядьте!», и Гретхен будто приковало к стулу. Ларт не часто демонстрировал ей умение быть властным, но однако, это было не впервые. Гретхен оцепенела, и, вероятно, лишь глаза могли выдать ту бурю, что клокотала в ней. Однако глаз её Ларт не видел.
Неприятны ли были ей прикосновения его рук? Вероятно, Гретхен не была бы искренна, заяви она об этом. Сам вид склоненного к её ногам мужчины — до сих пор к земле гнули её — мог бы отозваться музыкой торжества в сердце любой женщины. Но Гретхен об этом не думала — то, что он делал, он делал, не считаясь с ней, с её чувствами, с высказанным желанием, которое он просто проигнорировал, и это было больно. Она обязана была оттолкнуть его, но и этого не могла сделать. Гретхен почувствовала себя жалкой, слабой и в чём-то виноватой. Весь её протест выразился в слезах, которыми наполнились глаза. Когда Ларт снизу поднял на неё взгляд, с ресниц скатились слезинки.
— О, Гретхен! — растерянно воскликнул он. — Простите ради Бога! У меня и в мыслях не было желания оскорбить вас… Я не сделал ничего дурного, Гретхен! О, простите меня!
Гретхен неловко улыбнулась — губы выдавали её готовность расплакаться, и новые слезинки скатились по щеке.
— Ах, Гретти… — укоризненно покачал головой Ларт.
Он поднял её на руки и перенёс на кровать, усадил.
— Я искренне прошу у вас прощения. Я забылся… Я чувствую вас такой близкой… будто вы сестра мне… Но я забыл, что это не так, что вы не можете разделять моих чувств. Простите мне. — Вдруг взгляд его стал озабоченным: — Гретхен, а ведь хозяин отвёл нам двоим одну комнату — вы поняли это?
— Как?.. — испуганно встрепенулась она. — Вы тоже будете спать здесь?!
— Сегодня у него нет лишней комнаты.
— Но ведь здесь всего одна кровать!.. — жалобно пробормотала она.
— Зато какая широкая! Отдыхайте, я сейчас принесу наш ужин.
Встревоженная Гретхен вяло принялась за еду, но потом неожиданно почувствовала, как сильно проголодалась. Блюда, приготовленные не слишком умелым поваром, показались ей верхом кулинарного искусства, едва ли не лучшим из всего, что она ела до сих пор. Тарелки скоро опустели. Собирая их в корзину, Ларт сказал:
— Вон там свежее белье для вас. Ложитесь спать. Я вернусь через четверть часа.
Некоторое время она сидела, не двигаясь, потом окинула взглядом комнату, которая сейчас показалась вдруг совсем крохотной. Гретхен подошла к окну, распахнула створки. Снизу, со двора донёсся плеск, и она выглянула в окно. В густых сумерках не сразу увидела Ларта у колодца. Опрокинув в большое деревянное корыто ведро воды, он обливал из ковша спину и грудь. Лунный свет рельефно блестел на мускулистом торсе. Гретхен торопливо и бесшумно притворила окно и, будто застигнутая врасплох, поспешно отошла от него.
Перед кроватью она остановилась и посмотрела на её противоположный край, который был невозможно близок. Она впопыхах разобрала постель, убавила свет в фонаре и нырнула под одеяло, устроившись на самом краешке.
Вскоре послышались шаги Ларта.
— Гретхен, — тихонько позвал он. — Вы не спите ещё? Я не вижу вашего платья. Хозяйка постирает его.
Поискав глазами, он посмотрел на Гретхен и подошёл к кровати, сдёрнул одеяло с её плеча.
— Если бы я не отдал почистить вашу куртку с плащом, вы и их надели бы? Вы уверены, что нынешней ночью я непременно посягну на вашу честь? Только лишь потому, что мы оказались в одной комнате? Видимо вам представлялось, что дверь между нашими комнатами была для меня непреодолимой преградой? — Лицо Гретхен залилось ярким румянцем, и она не знала — от стыда или негодования. — Впрочем, вероятно я не прав, сударыня, простите великодушно мою неуклюжесть, — ведь вы сегодня так утомлены, битва с одеяниями, это для вас уже слишком. Разумеется, я должен был предложить свои услуги. Простите меня и примите помощь вашего покорного слуги.
Откинув одеяло, он поднял Гретхен и поставил её на кровать, как ребенка.
— Нет! — отпрянула она. — Не смейте!
— Так извольте сами сбросить эти пропотевшие тряпки. Вы умоляли меня не задерживаться здесь, значит завтра должны быть свежей и полной сил.
— Ларт… что вы делаете со мной… не надо так… Я не кукла… Я живая… Если вы и вправду мне друг…
Несколько мгновений он смотрел на неё, потом помотал опущенной головой:
— Простите…
Взял прохладными пальцами её руку, поднёс к губам. С виноватой улыбкой поднял голову.
— Простите… я веду себя отвратительно.
Он положил ей на кровать свежее белье.
— Переоденьтесь, пожалуйста, — и вышел.
Спать он лёг на брошенном у стены плаще.