вещий сон в храме Геллы
Гретхен проснулась резко, как будто кто-то громко окликнул ее, широко открыла глаза и быстро села. Рядом никого не было. Она вскочила и, роняя одеяло, подбежала к дверям. Они были по-прежнему заперты изнутри так, как она сама закрыла их перед тем как лечь в постель — Гретхен не любила спать с незапертыми дверями. Прижав руки к груди, она в растерянности стояла посреди кельи. Потом медленно вернулась на кровать и села спиной к стене, зябко кутаясь в одеяло.
Неужели это был только сон?.. Неужели бывают такие сны, предельно наполненные реальностью? Если бы не эта запертая дверь… Но, кажется, она готова скорее поверить, что в этой келье имеется еще другая, скрытая дверь, чем в то, что всё произошло только во сне. Или, может быть, ей хочется верить, что не сон? Нет, вовсе не хочется. «Это был сон, только сон, — как можно тверже сказала себе Гретхен. — Иначе, дорогая, твоя подозрительность приобретает дурной оттенок. Тебе придется рассказывать докторам о всеобщих заговорах и расставленных для тебя ловушках!»
Но мыслям этой твердости явно не доставало. Они странно путались, еще и теперь Гретхен не могла ощутить четкой границы между сном и явью. В точности такое же было с нею, когда она увидела во сне Немого Пастора. В том ужасном сне обрели конкретность ее смутные, неосознаваемые ощущения, что Тимотей Кренстон и Немой Пастор — один человек: разбойник снял маску и оказался Кренстоном. Тот сон безумно напугал ее, но он был вещим… Что происходит теперь? Как увязать видения сна с реальностью?!
Впрочем, образы из сна не ждали, когда Гретхен найдет им реальные аналогии. Пропуская самый первый вопрос: «Был это сон или всё произошло в действительности?», они просто перетекали в реальность и заставляли ее искать ответы на другие вопросы, порожденные ночным видением. И теперь, слепо глядя в темноту, Гретхен тщилась верно вписать все ответы в эту ирреальную головоломку…
Зачем он поступил с нею так?..
Если бы речь шла не о Ларте, она бы нашла продолжение слову «так». Но с именем Ларта у нее отчаянно не вязались определения лживости, коварства, подлости…
…Едва проснувшись, и не придя в себя, она была ошеломлена, парализована его жадными поцелуями, словами, руками…
Если ничего этого не было, почему вопреки нравственным терзаниям, память тела предельно однозначна: отзвуки восхитительных ласк и сладостного блаженства всё еще переполняют его. И даже теперь, стоит только закрыть глаза, она снова слышит голос…
Полный любви, он шептал ей слова, пленяя надежнее всяких пут, пробуждая упоительную чувственность. Он завораживал так, что и тень сомнения не касалась Гретхен, для нее просто не было ничего, кроме любимого, его нежности, его голоса, и всё было так естественно… для сна. Или, приди он к ней в действительности, она бы точно так же обо всем забыла?..
И снова она приходила к вопросу «зачем?» Зачем воровски пробираться потайной дверью, когда она сама открыла бы для него любую дверь? Зачем он привез ее на этот остров? Только для того, чтобы тайно овладеть ею?.. И бессознательно Гретхен складывала оправдания Ларту: Вершитель — что знает она про него? По каким законам он должен жить? Чего больше в этом высоком звании — почета или тягостных обязательств?
Обхватив плечи руками, Гретхен просидела до рассвета. Она снова и снова проживала это странное свидание… «Любимая моя, — шептал он, — мое вечное желание, мой горький запрет…»
— «Почему запрет, любимый?» — на короткий миг огорчалась она, но уже в следующее мгновение задыхалась от переполнявшей ее нежности, забывала себя в его объятиях, растворялась, утрачивала себя, и обретала несравнимо больше, сливаясь с любимым в одно… Утомленная сладостной негой, она чувствовала, что погружается в дрему — и последним чувством было блаженство от мысли: Какое счастье засыпать и всем своим существом чувствовать: вот он любимый мой!
Прижиматься к прекрасному, желанному телу и как сладко играть в недоверие: «Я проснусь, и он будет по-прежнему рядом… Неужели?»
А потом пришло пробуждение… и рядом никого не было…