вечер у камина и разговор в отсутствии Гретхен о её будущем
Ах, эти прогулки верхом! Если бы Гретхен могла хоть на минуту забыть о существовании Пастора, тогда она могла бы наслаждаться ветром, бьющим в лицо, и стремительной скачкой рядом с сэром Кренстоном через цветочные поляны, сквозь высокие травы… Она могла бы любоваться просторами, распахивающимися перед ними в красках зрелого лета… И с любопытством рассматривать древние развалины, которые показывал ей Кренстон, и пытаться представить тех, кто жил в этих стенах столетия назад, когда они ещё не были руинами… Но глядя в распахнутые дали, Гретхен боялась увидеть там всадников на быстрых лошадях, развалины же — вполне подходящее место для засады, а когда конь уносил её в цветущие луга, она могла думать только о том, что они всё больше удаляются от дома и становятся всё более уязвимыми.
Настроение её улучшалось, лишь когда они поворачивали домой.
Несколько раз она пыталась рассказать сэру Кренстону о своей встрече с Пастором и его людьми, но почему-то было так трудно начать разговор, и Гретхен так и не смогла преодолеть это непонятное препятствие в самой себе.
Доктор Джоберти приезжал теперь довольно часто. Если он не появлялся в Тополиной Обители три дня, Гретхен уже казалось, что она давно его не видела. Она научилась разгадывать его колючий юмор и достойно отвечать ему. Иногда их разговор превращался в шуточное сражение, и они перебрасывались фразами как мячиком: кто отобьёт, а кто пропустит. Чаще всего дело кончалось тем, что Джоберти поднимал руки и, как истинный джентльмен, сдавался на милость дамы.
— Вы опасный соперник, мисс Ларт. Вашим врагам не поздоровится, попадись они вам на язычок.
— У меня нет врагов, господин доктор, — отвечала Гретхен.
— Дай-то Бог, — Джоберти смотрел на неё каким-то особым, докторским взглядом.
Прошло уже довольно времени с той ночи, когда Гретхен появилась в Тополиной Обители. К ней привыкли, спала острота первоначального интереса, хотя наместо подлинных знаний о её прошлом так и остались одни догадки и фантазии. Но зато окружающие узнали характер Гретхен, её скромность и доброе сердце. Кто-то из слуг сказал о ней «наш ангелочек», да так и повелось — в разговоре между собой они чаще всего так и называли Гретхен. И уже казалось, всё так и должно оставаться. Дом сделается пустым и унылым, если в нём прекратится этот мелодичный бархатистый голосок. И неужели за большим обеденным столом сэр Кренстон опять будет сидеть один? И кого будет по-матерински бранить Дороти за гуляние сырым вечером без тёплой накидки? Присутствие очаровательной, милой леди наполнило жизнь обитателей большого дома новым, каким-то особым, радостным, праздничным содержанием.
Да что слуги! В один из дождливых, ветреных вечеров, когда доктор Джоберти, застигнутый ненастьем вдали от дома, решил заночевать в Тополиной Обители, между мужчинами зашёл разговор на подобную же тему. Было уже поздно, и Гретхен оставила их, пожелав спокойной ночи. После её ухода Джоберти и сэр Тимотей неторопливо потягивали лёгкое виноградное вино, сидя перед камином и нисколько не тяготились долгим молчанием. Первым заговорил доктор, взглянув на тёмную лестницу, по которой ушла Гретхен.
— Вероятно, это судьба, друг мой? То, что эта леди пришла именно в ваш дом?
Взгляд Кренстона задержался на докторе, но, так ничего и не сказав, сэр Тимотей снова отвернулся к огню.
Но Джоберти это нисколько не обескуражило.
— Мисс Ларт заставила вас забыть ваши женоненавистнические настроения, не так ли, Кренстон? Как чувствует себя наш закоренелый холостяк? Похоже, он сдает позиции, причем делает это весьма охотно.
— Джоберти… Мне не хочется шутить на эту тему.
— А я не шучу. Вы влюблены, и я с удовольствием наблюдаю вас в этом качестве. И буду бесконечно рад за вас, если мисс Ларт станет главным украшением вашего дома.
— Если бы дело было только во мне… Вы не замечаете ничего в поведении Гретхен?
— Что вы имеете в виду?
— В самом начале пребывания здесь мисс Ларт была больна. То есть явно нуждалась в уходе, покое… Но тем не менее… я думаю, тогда она была счастливее. А теперь она находит всё меньше поводов для радости. Она становится более нервной, тревожной… менее искренней в проявлении чувств. Вероятно, она понимает, что необходимо рассказать свою историю, но не желает ничего говорить.
— Я задумывался об обстоятельствах жизни мисс Ларт, какими они могли быть до появления её в вашем доме. И неизменно прихожу к выводу, что обстоятельства эти были довольно печальны.
— Что заставляет вас так думать?
— Ну, хотя бы тот факт, что у этой юной леди нет друзей или родных, к кому она могла бы обратиться за помощью, — задумчиво сказал Джоберти. — Будь иначе, вероятно, она уже просила бы вас отправить её письма к ним. Но если дела её и в самом деле обстоят так, как я думаю, мисс Ларт должна испытывать сильное беспокойство за своё будущее. Как ей не думать и не тревожиться о том, что ей некуда идти из вашего дома, но и остаться здесь тоже никто не предлагает. Может быть, вам уже пора сделать первый шаг? Просите мисс Ларт остаться у вас подольше. Будьте искреннее, поговорите с мисс Ларт откровенно.
— О чём, Джоберти? Не кажется ли вам, что моя искренность настоятельно рекомендует кое-что открыть Гретхен? И это должно прозвучать прежде всех иных откровений. Но неужели вы можете предположить, что это чистое создание с лёгкостью примет мои признания и примирится с ними?
— Не усложняйте, Кренстон! Не хотите признаваться — не признавайтесь. Только скажите, что она может сколько угодно долго оставаться в вашем доме, убедите её не спешить покидать Тополиную Обитель. Ведь этого пока достаточно. А потом влюбите её в себя. С вашим умом, обаянием это вполне реальная цель. И когда юная леди будет всей душой любить вас, знать ваше прекрасное сердце…
— Замолчите, Джоберти! Это говорите вы?! Как вы можете советовать мне при помощи обмана завладеть сердцем мисс Ларт, «влюбить в себя», скрывая худшую свою часть, а потом поставить перед выбором — каким бы дурным я не был, принимайте меня, мисс Ларт, и любите всем сердцем, потому что ничего другого вам не остаётся!
— Тогда убейте то, что называете «худшим». А труп спрячьте так, чтобы никогда и ничто больше не выплыло. Думаете, я хлопочу только о вас? Мне жаль эту несчастную очаровательную женщину. Ваша любовь и любовь к вам могли бы стать панацеей для неё. В юной, прекрасной женщине я вижу усталость старухи, согбенной годами и несчастьями. Новая любовь вернула бы ей желание жить. Спасите ее, Кренстон, если вы влюблены в неё. Вам понадобится терпение и мудрость, умение понять её. Не спешите. Захотите пробежать по недостроенному мосту и обрушите его… А на обломках строить много труднее.