Кренстон начинает говорить о своём прошлом, и первыми же откровениями повергает Гретхен в смятение
Во время одной из долгих прогулок Гретхен и Кренстон оказались в той части сада, которая взбегала высоко по склону холма. И с этой возвышенности перед ними открылся широкий, просторный вид на окрестности. Время шло к вечеру. Синяя дымка подернула даль, как будто занавесила её прозрачной шторой из воздушно-невесомого индийского газа, и может быть, поэтому буйная, дикая природа, подступающая к самым стенам, огораживающим сад, показалась Гретхен несколько мрачной, суровой, в отличие от жизнерадостной и весёлой природы родной Франции.
— Как давно вы живёте здесь, господин Кренстон? — спросила она без какой-либо дальней цели, даже не представляя, к чему приведёт невинный вопрос.
— Пять лет. Вам этот срок кажется долгим или наоборот?
Гретхен пожала плечами.
— Вероятно, это зависит от того, нравится вам здесь или нет? Если жизнь тягостна, то и один год растянется в вечность.
— Нет, для меня эти годы вечностью не обернулись. Мне нравится этот дом, неукротимая природа — в ней что-то от испанской страстности. А более всего мне по душе безлюдность этих мест.
— О, — не смогла скрыть удивления Гретхен, — даже при том, что вы могли бы стать украшением самого изысканного светского салона?! Никогда бы не подумала, что вы сознательно удалились от общества. — Гретхен всё ещё не сознавала, что ступила на опасную тропу, и беспечно позволяет ей увлекать себя всё дальше в опасную и непредсказуемую область.
— Так оно и есть, я сознательно искал уединения. Впрочем, блеск и пустая суета света меня всегда мало привлекали. Настолько мало, что я ловко избежал исполнения обязательств и условностей, которые предъявляет жизнь в аристократической среде. Ну, взять хотя бы туалеты. Знаете, как я избежал необходимости иметь богатый гардероб, пристально следить за модными веяниями? Я поменял его на строгое платье священника.
Гретхен вздрогнула и резко обернулась к своему спутнику. Но сэр Кренстон как будто не заметил её реакции — он по-прежнему смотрел вдаль, и лицо его было задумчиво.
— В годы юности я сделал выбор — принял решение посвятить свою жизнь служению Господу.
— Вы… священник?
— Теперь уже нет. Пять лет назад я отказался от сана, оставил свой приход и приехал сюда. Во мне оказалось слишком мало смирения и способности прощать, слишком сильные страсти бушевали во мне.
— Понимаю…
— Вы думаете, что можете это понять? — ироническая улыбка слегка тронула губы сэра Кренстона.
— Разумом, да, — пытаясь скрыть нервозность, заговорила Гретхен, не глядя на него. — Почему же не понять? Ведь именно через отказ от простых, плотских радостей жизни святые отцы обретают способность видеть в душах паствы, находить слова, которые возвращают заблудших на верный путь; слова, которые проходят не в уши, а в сердца… Но сколько душевных сил нужно иметь, сколько самообладания и самоотречения, чтобы быть сильнее соблазнов! Да, я могу понять, но почувствовать, как с этим жить изо дня в день, — едва ли.
Кренстон вдруг повернулся к Гретхен, и стоя перед ней, внимательно, испытующе глядя на неё, проговорил:
— Нет, Гретхен, вам нельзя понять. Смирение плотских желаний — тяжело, но есть кое-что похуже.
— Что? — едва слышно выговорила Гретхен, не имея сил вырваться от его тёмных, требовательных глаз и думая о том, что едва ли хочет знать то, о чём спросила.
— Вы, в самом деле, хотите, чтобы я ответил? — всё так же не выпуская её, спросил Кренстон.
— Я не знаю… — испуганно проговорила она.
— Милое, бесхитростное создание, — улыбнулся сэр Тимотей. — Ну разумеется, вы не хотите. И правильно, — к чему вам, когда у вас собственных неприятностей более чем можно вынести человеку.
— Сэр Кренстон! — недоуменно-обиженно сдвинула брови Гретхен. И тише добавила: — Зачем вы так? Это неправда, то, что вы говорите. Неправда, что мне безразлично, чем вы живёте.
— Что ж, я рад слышать это, — легко согласился Кренстон, взял руку Гретхен, поднёс к своим губам. — Может быть, мы ещё поговорим об этом. Когда-нибудь потом. Когда вы перестанете бояться.
Гретхен судорожно сглотнула и опустила глаза.
— А теперь забудьте о том, что я сказал, вас это, всё-таки, мало касается.