возвращение к прерванному разговору
Даже если бы Гретхен захотела возразить сэру Тимотею, что не испугалась его откровений, едва ли у неё нашлось бы что сказать. Первая же попытка Кренстона быть с нею искренним, моментально всколыхнула в душе Гретхен какой-то необъяснимый, едва ли ни мистический страх перед ним, навеянный смутными ощущениями, аналогиями, ассоциациями. И она не сразу смогла вырваться из их, туманящего сознание, плена. Лишь оказавшись опять в своей комнате, наедине с собой, Гретхен взяла себя в руки, а затем искренне выругала.
Ну и что с того, что сэр Кренстон был священником? С какой стати это должно отрицательно характеризовать его? Не выдержал обязательств, налагаемых саном? Но открыто отказаться от своего выбора мог только честный, искренний человек! Ведь чаще случается наоборот, когда священнослужитель становится лжецом и лицемером, произносит в проповеди высокие, правильные слова, но поступками своими и всей жизнью утверждает прямо противоположное. Сэр Кренстон предпочёл вернуть себе светское имя и образ жизни. Впрочем, нет, вовсе не это смутило Гретхен… Она знает что, но нет никакой вины Кренстона в том, что её бросает в дрожь от одного слова «священник» и от чёрной сутаны. Наверняка где-то неподалёку, в ближайшем селении есть ещё другой священник, на чьё попечение отдан здешний приход. Неужели она испытала бы те же чувства, что сейчас, доведись ему быть ей представленным?
Гретхен рассердилась на себя, как если бы это она была сэром Кренстоном, и это на неё бы вздумали возводить несправедливые обвинения.
«Ты должна молиться о нём и благодарить Бога, что послал тебе сэра Кренстона. Он столько сделал для тебя! Но почему, почему ты отвечаешь такой эгоистичной неблагодарностью?! При том, что он совершенно ни в чём не виновен, а всё дело в твоём больном воображении…» И острое чувство стыда пересилило все другие чувства — ведь сэр Кренстон, безусловно, всё понял по её виду, он понимал и более тонкие движения её души!
Таким образом, тем же вечером Гретхен не ушла к себе после ужина, а, помедлив, подошла к холодному камину, рядом с которым сидел в кресле сэр Тимотей, раскуривая свою обычную вечернюю сигарету, и остановилась, положив руки на спинку другого кресла.
— Господин Кренстон, мне хотелось бы исправить впечатление, которое осталось у вас от нашего разговора в саду. Я вас обидела.
— Это неправда. И вы напрасно терзаетесь.
— Мне не нужно вашего подтверждения, господин Кренстон, — перебила Гретхен, — вы так добры, что готовы защищать меня от укоров моей собственной совести. Не нужно, это неправильно. Боюсь, что произвела на вас впечатление чрезвычайно эгоистичной, себялюбивой особы, которая с готовностью принимает попечения, но делается глухой и бесчувственной, едва речь заходит не о её трудностях.
— Гретхен, Гретхен, что вы такое говорите?! Ничего подобного мне и в голову не приходило! Ох, Гретхен, — он укоризненно покачал головой, — пожалуйста, довольно об этом. Вы заставляете меня пожалеть о том приступе болтливости.
— Это лишь подтверждает, что я оказалась недостойна вашей откровенности, — виновато улыбнулась Гретхен. — Но в действительности мне глубоко небезразличны обстоятельства вашей жизни. Господин Кренстон, если вы не таите на меня обиды, тогда продолжим наш разговор. Мне хотелось бы понять причины, побудившие вас переменить свою жизнь.
Кренстон встал, подошел к Гретхен. Она открыто, без колебаний ответила на его внимательный взгляд, и ей показалось, что он преодолевает какие-то сомнения, но не в ней, а в себе самом. Кренстон взял её за руку и усадил в кресло. Он медлил начинать разговор, посмотрев на окно сэр Тимотей сказал:
— Дождь начался. Предвестник осенних дождливых дней. Вы любите осень?
Гретхен, ожидавшая от него не таких слов, машинально взглянула за окно.
— Нет, — ответила она, — жёлтые листья вызывают у меня грусть. Я люблю лето, весну.
— Вы — жизнелюб, — улыбнулся Кренстон.
— Я? — удивилась Гретхен, вспомнив, сколько раз искренне призывала к себе смерть. Но ведь до сих пор жива. И рассмеялась: — Возможно, вы правы.
— А мне нравились ненастья, когда стихии будто бы вступают в яростный спор, и оказываются взаимно неуступчивы.
— Вам нравилось смотреть на это буйство, пребывая за крепкими стенами, в домашнем тепле?
— Нет, отчего же? Я любил выезжать в бурю, я как будто испытывал себя в противоборстве с ветром, ливнем, грозой. Наверное, во мне силён дух противоречия, непокорности. То есть те качества, которые едва ли могут пойти на пользу служителю церкви.
Поначалу Кренстон говорил легко, чуть насмешливо, но чем далее вёл он свой рассказ, тем медленнее, задумчивее становилась его речь, всё чаще перемежалась молчаливыми паузами. Гретхен не задавала ему вопросов, не торопила, смутно чувствуя, что Кренстон придаёт их разговору больше значения, чем этого можно было бы ожидать.