окончание долгой ночи
В предутренний час Джоберти решил взглянуть, спокойно ли спит раненый.
Не впервые приходилось доктору оказывать подобную услугу сэру Тимотею. Дружба их была длинною в несколько лет, а зародилась в тот день, когда Кренстону в очередной раз понадобилась помощь доктора. И если в первый Джоберти удовлетворился коротким объяснением, что несчастье случилось во время тренировочного фехтования, то на сей раз в душе доктора шевельнулись смутные, не совсем оформившиеся подозрения. Сэр Тимотей не стал ждать, когда они разверзнутся пропастью недоверия, отчуждения и подозрительности, — он сам открылся доктору. К тому времени они уже были в приятельских отношениях, симпатизировали друг другу, и Кренстон не ошибся, доверившись Джоберти. С тех пор приятельство начало уверенно перерастать в дружбу.
Рана, полученная сэром Тимотеем на этот раз, не представлялась доктору жизненно опасной — острие вражеского клинка вспороло мышцы, пройдя почти через всю грудь, но глубоко не проникло. Кого-либо другого эта рана, безусловно, надёжно и надолго уложила бы в постель, но Джоберти хорошо знал жизненные силы Кренстона, как и его способность игнорировать болезненную немощь, отчего, казалось, он выздоравливал гораздо скорее. Потому Джоберти был огорчён, расстроен, но не испуган ранением, полученным сэром Кренстоном. И, придя под утро проведывать друга, он абсолютно не был готов увидеть его с пылающим лицом, с быстрым, нехорошим дыханием. Сэр Тимотей лежал, мокрый от горячечного пота, повязка на груди пропиталась кровью. Озадаченный Джоберти склонился над ним, осторожно прикоснулся ко лбу. Тотчас глаза Кренстона распахнулись, пальцы вцепились в руку доктора.
— Где она, Джоберти?!
— Кто? — удивленно спросил доктор.
— Гретхен! Где она?!
— У себя, — всё так же удивленно проговорил Джоберти. — Ещё ночь, все спят. Но что с вами, Тимотей? Вы в таком состоянии… Я не верю глазам! Кто бы другой, но не вы…
— Джоберти, Джоберти, зачем вы послали её сюда? — часто дыша, лихорадочно пробормотал Кренстон.
— Зачем? Вы на моем месте, вероятно, были бы находчивее. Мисс Гретхен услышала ваш стон, я встретил её уже в коридоре, она учинила мне допрос. Что я должен был солгать ей? И зачем?
Кренстон слушал с закрытыми глазами, потом, так же, не открывая глаз, сказал — говорил он теперь с трудом:
— Там, в кресле — уберите… Мы забыли… и Гретхен увидела…
Джоберти беззвучно хлопнул себя ладонью по лбу. В лице его смешалась досада, чувство вины, осознание непоправимости. Наконец, он глухо спросил:
— И… что здесь произошло?
— Она хотела немедленно уйти, бежать… а я знал, что если Гретхен выйдет… я больше не увижу её… Умолял остаться… встал на колени… Тогда она заплакала…
— Вы встали на колени? Да ведь вас внесли на руках! — Кренстон не ответил. — Друг мой, я бесконечно жалею о том, что произошло, я виноват. Но от запоздалых сожалений и раскаяний что пользы? И рано или поздно это должно было случиться… Что вы должны теперь сделать, так выздороветь как можно скорее. Вместо этого вы довели себя до совершенно беспомощного состояния, до нервной горячки. Вы уснули хоть на минуту?
— Не знаю… Нет… Гретхен ушла, а я мучительно ищу слова… Я говорю их снова и снова… а она всё дальше…
Гретхен вздрогнула от негромкого стука в двери, но вслед за этим голос доктора позвал её, и она смогла перевести дыхание.
То, как быстро она открыла, утомлённое лицо и отсутствие даже признаков сна, много сказали доктору. Острое чувство вины перед этой, ни в чём не повинной, страдающей женщиной, поднялось в душе Джоберти. Он тоже готов был встать перед нею на колени и просить прощения.
— Гретхен… вы нужны ему. Будьте милосердны… хотя бы пока он так болен.
Гретхен молчала, и, не дождавшись ответа, Джоберти неловко повернулся уйти.
— Господин доктор… — окликнула его Гретхен. — Вы приходили только за этим?
— Нет, — он виновато и беспомощно развёл руками, — но не посмел просить вас.
— О чём?
— Побыть с ним. Он так беспокоен… — Джоберти саркастически усмехнулся: — Будто его беспокойство удержит вас.
Гретхен собиралась постучать, но вместо этого ладонь легла на двери и легонько надавила. Помедлив, она переступила порог и уже сделала несколько медленных, будто против воли, шагов, когда поняла, что Кренстон спит. Она остановилась, глядя на него со смешанным чувством удивления, жалости и неприязни. Вдруг сухие губы его с усилием шевельнулись, слова слетели не сразу, потом Гретхен с трудом расслышала:
— Это вы… чистая, как ангел… Я слышал шелест вашего платья… Теперь только аромат ваших духов идёт ко мне…
— Я подумала, что вы спите.
Кренстон приоткрыл глаза.
— Если вы станете разговаривать, я уйду, — поспешила предупредить Гретхен.
— Мне нетрудно… сделаться немым, — слабая усмешка чуть заметно обозначилась в углах его губ.
Гретхен сдвинула брови, испытующе глянула на него, помедлила, прикусив губку.
— У вас горячка, — сказала она. — Боюсь, вы не даёте себе отчёта в своих словах. Постарайтесь уснуть. А я побуду здесь, с вами.
— Вы тоже не спали.
— Либо вы молчите, либо я ухожу! — Гретхен сделала решительное движение к двери.
— Разумеется, молчу.
Гретхен подошла к постели раненого. Перемены, произошедшие с ним за несколько часов, против воли вызвали сострадание в её сердце. Лицо блестело от пота, тёмные пряди волос прилипли к взмокшему лбу, сухие губы обметало жаром. Смочив мягкую тряпицу в фарфоровом тазу с водой, Гретхен начала осторожно обтирать лицо сэра Тимотея. Он безотрывно смотрел на неё, потом проговорил:
— Я не хотел обманывать вас…
Гретхен положила пальцы на его шершавые губы, и он покорно умолк, ресницы погасили лихорадочный блеск глаз.