приведёт нас ещё на другое свидание
Новости по селу быстро разлетаются — вроде и покоса ещё никто не покидал, а в селе уж знают всё. Пересудов ни на один и не на два дня хватило. Говорили разно. С одной стороны, всем очевидно было, что Алёна и Иван, как две половинки целого. А с другой — уж больно яростного врага они нажили, никто бы себе такого не пожелал — избави Господи!
Алёна с Иваном не таились, ни любви, ни счастья своего от людей не прятали, и люди принимали это, навроде так оно и быть должно. Хотя другому кому такая открытость не сошла бы за так просто, осудили бы старшие. А от этих — лишь радости вокруг прибывало. Любовались на дивно прекрасную пару. А всё ж любование это как вроде тенью сумрачной отдавало, тревожным выжиданием горчило. Никто и не надеялся, и не верил, что Ярин такую обиду лютую безответно снесет. Но шли дни за днями и — ничего. Ярин вроде как нашёл себе утеху со старыми дружками. И пьяным, и весёлым, и злым его видали, но и только. Если у Ярина и лежало что на сердце супротив Алёны и соперника счастливого — кажется, там, он и похоронил всё, глубоко, на самом донышке, но ни к Алёне, ни к Ивану близко не подходил.
И никто не знал, что была-таки у Алёны с Ярином встреча. Она даже Ивану про неё не сказывала.
Случилась она заблизко после того, как с покосами управились и в деревню вернулись. Ярин, видать, глаз с Алёны не спускал, искал случая свидеться наедине. Момент такой ему представился на второй или третий день, когда Алёне пришлось телка в стадо провожать. Пятнашкин телёнок, точно так же помеченный чёрными пятнами, как мать, убрёл куда-то с утречка пораньше, — уж стадо прошло вдоль по улице, уже стихло щёлканье пастушьего бича, тогда только он объявился. Алёна неслуха поругала для виду, а сама и радёшенька — телка-то в стадо гнать надо, а то коровушка весь день неспокойна будет, того и гляди домой сбежит. Алёне же лишняя причина с Иваном увидеться, не радость ли?
Как Ярин углядел её? А только едва Алёна обогнула ближний к деревне перелесок, он уж тут как тут, на коне скрозь лесок наперехват проскочил. Перерезал дорогу, осадил резко коня прямо пред Алёной, соскочил в горячке, будто всё ещё гнался, остановиться не мог.
— Охолони! Гляди, телёнка мне испужал, — кивнула Алёна на телка.
Тот, хвост задравши, прочь по лугу нёсся. Правда, недалеко ускакал. Остановился, постоял, уставясь на нежданную напасть, никакой беды от неё не увидал и принялся щипать траву.
Ярин, будто не слышал и не видел ничего, за руки её схватил:
— Алёна!..
— Да уймись же! — Алёна резким движением стряхнула его руки. — Успокойся!
— А где взять покою, Алёна, когда день и ночь как на жестоком костре горю? Нету мне покою нигде, ни в сне, ни в вине, ни в утехе любовной. Да что покою? Мне воздуху нету, света нету — мне только и воску в свечечке, что одна лишь ты.
— Ярин, что ж, не знал ты раньше, что не всегда, чего хочется, то и можется? Видать впервой это с тобою, когда за сладким куском потянулся, а он не твоим оказался, чужим? Брать легко. А отказаться — сила нужна. Слаб ты, Ярин?
— Кусок лакомый — прихоть. А ты не прихоть, Алёна. Всё, что имею, отдал бы за одну тебя, всё к ногам твоим положил бы. За тебя убить могу, аль сам умереть. Веришь ли, Алёна?
— Умереть быстро и красиво, на моих глазах? Да чтоб, по разумению твоему, горевала об тебе всю жизнь да каялась? Не знаю, может и верю. Но на медленном костре гореть — ты, вишь, не согласный, — усмехнулась Алёна.
— Не смейся ты надо мной, Бога ради! Я как в бреду горячечном, сам не знаю, на что способный. Тошно мне, Алёна, не доводи до греха. Я сам себя боюсь. Чем умолить тебя, не знаю. Знаю только, не улестят тебя ни богатство, ни посулы, ни родство завидное. Так спаси душу мою, Алёна, не дай ей в тяжком грехе сгинуть. Люблю тебя крепко. И молюсь на тебя, и проклинаю. Помоги же! Пусть он уходит, сделай так, ты можешь. Пусть всё станет, как было.
— Как было, уже не станет. Зачем пустые слова говоришь?
— Не пустые, — упорно замотал Ярин головой. — Ты можешь, захоти только.
— Хочешь исхитриться в одну реку дважды зайти? Увы, не под силу то никакому человеку, как бы ни хотелось! Далече уж та вода, утекла.
— Человеку оно, может, и не под силу. А ты — человек ли?
Удивлённо глянула Алёна.
— Только человек, Ярин.
— Тогда покорись мне.
Теперь уж изумление расплескалось в Алёниных глазах.
— Покориться?! Тебе?! — Рассмеялась искренне. — Да в уме ли ты, Ярин? Одной лишь Божьей воле я буду покорна.
Вспыхнул Ярин, метнулся было к Алёне, да будто на невидимую и невиданно крепкую паутину натолкнулся, она упруго назад откинула — то Алёна ладошку между собой и ним поставила.
— Ох, остерегись Ярин до меня докасаться, — почти ласково пропела, в глазах смешливые искорки скачут. Но вдруг пропали они, будто туча грозовая надвинулась, погасила их, и высверкнули отсветы опасных молний: — И не только до меня. Ивану обиду какую учинить вздумаешь — не пожалею тогда.
Бледный от ярости, отшатнулся Ярин, круто отворотился к коню своему, лицом к холке приник, стиснув в кулаках жёсткую гриву.