рассказывает про печали Ярина
Из всех человеческих чувств не осталось Ярину ничего, кроме всепоглощающей злобы и ненависти. А ведь по-началу, после той безумной августовской ночи, было у него хорошо и весело на душе. Хотя сразу-то вроде бы как разочаровался — никакой особой радости не испытал тогда, на берегу омута лесного. Но позже — пришло. Довольство и даже ликование входило в сердце Ярина, когда он видел отчаяние Ивана. Не меньше веселила его и беспомощная угрюмость сельчан. Спробуй-ка, одень мутные сомнения-догадки в одёжки доказов! Ярин будто ходил по-над самым обрывом, и ему это нравилось, придавало яркость будним дням, как острая приправа даёт неповторимый вкус пресному кушанью. Жить стало весело.
Да и дружков его, подельщиков, тогда, по-первости, потянуло друг к другу пуще прежнего. Страх, что вина их выплывет наружу, толкал в одну кучу, жались к друг дружке, как бараны в гурту. Собирались по привычке к Ярину, в риге. Пили боле обычного, во хмелю хорохорились один перед другим, ободряли себя и приятелей. Одному Ярину такие подпоры не нужны были, он и так чувствовал себя выше дружков-собутыльников, сильнее их. Он говорил уверенные слова, которые, как ему казалось, вытесняли из них страхи, опасения, неуверенность. Ярин насмешничал над хлюпиками, выставлял напоказ их потаённые мысли. Он разбивал в пух и прах всяческие сомнения. Куражился, бахвалясь своим бесстрашием. Ему нравилась его сила — он мог и смел всё, чего хотел, и никто не был ему указ.
А потом он стал ловить на себе их странные взгляды. Потом они реже стали приходить в ригу, плели невнятные отговорки. Дальше больше. Михась с Антипкой избегать Ярина стали. Отговорки больше не измышляли, при нечаянных встречах молчали хмуро и уходили. Да им отговорки и не нужны были теперь. У них в глазах всё было написано. Вот тогда Ярин и начал злиться. Подумывал даже, как можно так дело с Алёнкиной смертью повернуть, чтоб все доказы на этих двух придурков указали. И даже придумал вроде, а почему до конца не довёл задуманное, и сам не знает. Тут вскоре Михась из деревни исчез. Может, почуял чего, да от греха подальше и утёк, упреждая Ярина намерения. Фёдор, брательник Антипки-балаболки, пьяный по деревне бродил, дурным голосом охальные частушки орал, вот только пил теперь не с Ярином. А вскоре с ним вовсе удивительное случилось: ни с того, ни с сего с братцем неразлучен стал, и оба столь правильны да к труду прилежны сделались, что только плюнь на дураков, да рукой махни.
Так и остался при Ярине один Филька. Этот наоборот, смолой липучей прикипел. Ну да Филька всегда трусоват был, не гляди, что здоров как бык. А как сны дурные сниться зачали, он и затрёсся. Только рядом с Ярином и обретал подобие покоя, и все слова Ярина тут как нельзя более кстати были, Филька прям впитывал их, как сухой песок воду, учился стоять против призраков. А когда видел, что Ярину начихать на них, и ничегошеньки ему не делается, Фильке и самому уверенности прибывало.
Только всё это радости Ярину уже не давало. Мало, что дружков бывших как подменили, и компания распалась, так и пастух ведь нежданно-негаданно оклемался. Ярина аж диво взяло — уж така любовь промеж ведьмачки и пастуха была, вроде бы одному без другого и не жить, а вот, поди ж ты! Хоть и печален лицом, а глаза уж не те угли потухшие, опять живым огоньком взялись. С чего? Кто, интересно знать, утешить Ваньку взялся? То-то к вечеру он вроде как оживает и делается такой… ну будто любовник перед свиданием. Ни Любица ли посодействовала?
Запала Ярину эта мысль-догадка, и понял скоро, что не вернёт себе покоя, пока не будет наверняка знать. Ведь как славно-то было бы, ежли б Алёнкино место подле Ваньки без промедления другая девка заняла! Вот смеху-то было бы, вот бы отрада Ярину. А уж он бы расстарался, чтоб трескучей сорокой запорхала эта весть по Лебяжьему.
Вот так и оказался Ярин в одну из ночей под окошком Велининой избушки.
Только как ни прилаживался ухом, ничего услыхать не мог. А ведь на пастуха глядя, яснее ясного видел, что ждёт Ванька кого-то к ночи. Непременно же должен быть кто-то у него! Неужто спят? Теперь Ярин не мог уже просто так уйти. Да ещё и дверь, как нарочно, ровно бы войти позвала — Ярин только надавил легонечко, проверить, заперта ли, она и отошла беззвучно. Ярин не долго медлил, ужом скользнул в чёрную щель.
Один был Ванька. Ярин это сразу углядел. Лунный свет из окошка будто нарочно прямо на топчан падал, на спящего Ивана. И вот что поразило Ярина так, будто ни с того, ни с сего дубинкой в лоб ему звезданули: у Ивана было лицо счастливого человека. Что могло сниться ему такое, чтоб лицо светилось от счастья? Никогда не доводилось Ярину такое видеть. А минуту спустя опамятовался. С какой такой дури стоит он тут и умиляется на сонного пастуха?! Какая ему с того радость? Кулаки сами собой сжались так, что кожа на костяшках натянулась и побелела. И тут… волосы на затылке шевельнулись, будто кто встал прямо за спиной, подойдя неслышно, и теперь дохнул в затылок.