в которой Ярину открывается простое и лёгкое решение
Ярин обернулся по-волчьи, всем телом. Губы скривились в ухмылке:
— Ты что ль сном весёлым его тешишь?
— Зря пришёл, Ярин. Нету здесь чего ищешь.
— Ну ясно! Откуда ж взяться-то, коль ты за пастухом своим день и ночь пригляд ведёшь. Уж забрала бы к себе. Хочешь, пособлю?
— Ох, Ярин, Ярин… Филипка под руку тебе приладился и роет могилу себе, а ты не роешь, ты уже земелькой себя присыпаешь.
— Складно врёшь, Алёнка! Сказки сказывать ты всегда мастерица была. Только вот меня тоже послушай: обстряпала дельце с Михаськой да брательниками и будет с тебя. Чего не упокоишься, блукаешь по ночам призраком? Видишь ведь, Филька уже не под силу тебе, дак, а я-то и тем паче. Не дотянешься, ручонки коротки со дна омутового тянуться.
— Сам догадался, аль надоумил кто? — насмешливо спросила Алёна. — Не верь никому, ежели кто скажет такое. С тобою я могу сделать всё, что вздумаю. Только уверять тебя в том не желаю. Ты сейчас одно всего слово правдивое сказал, что Михась с Антипом тебе не ровня. Это правда. Потому и спрос с тебя другой будет.
— Это какой же?
— Ты хорошо знаешь, чего хочу я. Давно знаешь. Я терпеливая. Твой черёд будет последний. Гляди на дружков своих бывших. Гляди на тех, у кого хватило ума и сил вырваться из чёрных силков. А Филька… поглядим, как он себя в жизни дальше определит. Пока он только себе вред несёт, я буду ждать. А ежели остановить придётся… — Алёна подняла тяжёлый взгляд, — не заколеблюсь. Гляди Ярин и выбирай. Придёт срок — не ошибись. Ошибка дорогого стоить будет. Теперь — уходи! Не забыл поди ещё, как незваных гостей отсюда выпроваживают?
Лицо, глаза Алёны заледенели будто. Ярина холодом обожгло.
— Забудь дорогу сюда, забудь, в какую сторону двери открываются, — разгоралось зелёное сияние в Алёниных очах, жалило ледяными иглами. — Начнёшь Ивану козни измышлять, забудь тако же всё, что говорила я сейчас — ни минуты тогда отсрочки не дам, спалю, со свету сживу! Веришь?! — лют негромкий Алёнин голос.
— Верю, — косноязычно выговорил Ярин, едва ворочая непослушным языком.
Он и впрямь, верил сейчас каждому Алёниному словечку и клял себя на чём свет стоит, и клялся, что больше никогда, ни в жисть даже не глянет в сторону пастуха.
— Пошёл вон! — скривив губы, брезгливо бросила Алёна, отворачиваясь от него, будто его уже не было в избушке.
Ярин, кажись, ощупью больше двери нашёл, чем глазами. Как на дворе очутился, сам не знал, думал уж, что никогда не выйдет из Велининой развалюхи. А как охолонуло голову студёным ветром, брызнуло дождичком в лицо, в себя пришёл. Не оборачиваясь, прочь устремился, зло меся землю, раскисшую от серых осенних дождей.
«Ах же ты!.. Мало, мало тебе было! Самому, своими руками надо было головой в воду засунуть, как кощщёнку паршивую! Удушить бы тебя! — Ах, как зудели руки вот прямо сейчас стиснуть, смять тонкое девичье горло! — Сучка! Неймётся ещё?! Ну, погоди, ужо, ведьмачка поганая!»
Чего «погоди» — Ярин и сам ещё не знал, а только рвалась из него злоба, распирала изнутри. Так бы и ощетинился чёрной ядовитой щетиной во все стороны — ну-ка, сунься, спробуй!
И тут осенило Ярина, прямо счастлив сделался он от пришедшей в голову мысли. Остановился посреди пустоши, пролёгшей между деревней и хатёнкой у озера, и расхохотался, настолько придумка показалась ему простой и верной. Взвился ветер, хлестнул дождиком. И почудилось Ярину, что не осеннее ненастье вокруг него бушует-ярится, а будто бы весёлится бесшабашная свистопляска стихий. И сейчас они радуются вместе с ним, ободряют и одобряют его.
«Уж я и успокою тебя, ведьма! Есть, есть способ, каким от ведьмаков избавляются, ежели после смерти смущают они живые души! Как же забыл я?! Кол осиновый в могилу — разом пропадёт охота меж живыми шастать! Ведь повезло как, что могилка есть! На дне-то ведьмачку не достать бы! Ох, и дурак ты, Ярин! Давно бы уж надо спроворить это дело, а то вон чего натворить успела — головы вон сколькерым задурила! Одно слово — сам и есть дурень безголовый!»