Ярость
В зимнем промерзшем лесу я дал инстинктам волю, потому что дальше нельзя было зажимать их в себе. Зов гнал меня вперёд. Чёрной яростью стлался я по белому снегу, пятнал белое красным из лап, порезанных о жёсткий наст. Я рвал когтями холодное дерево. Катился кубарем с обрыва. Захлёбывался снегом, выдираясь из заметенного оврага.
Лес вымер. Звери чуют оборотня и бегут от него, гонимые смертельным ужасом. К тому же в морозном воздухе звук далеко слышен, и мой голос разнёсся широко. Ошалевшая от страха куропатка вырвалась из сугроба под самым моим носом, и я как подкинутый метнулся за ней вверх, сбил в полёте, разметал по поляне кровавыми ошмётками и изломанными перьями.
Потом поперёк моего пути лёг след волчьей стаи, и с новой силой вскипел во мне зов. Меня гнало по следу зудящее нетерпение обернуться сгустком ярости и боли, оказаться в середине рычащего клубка, окунуться в запах смертельного страха.
Я настигал их. Они давно учуяли погоню и изо всех сил старались уйти. Расстояние между нами быстро сокращалось, вот до них осталось совсем чуть-чуть. Я прибавил ходу и, когда стая пересекала небольшую лесную поляну, вымахнул перед ними из-за деревьев, встал, уперев в землю расставленные лапы, с нагнутой к земле головой, с глазами, горящими исподлобья. Ярость клокотала в моём горле. Кто-то резко остановился, кто-то не успел прервать размашистый прыжок — они сбились беспорядочно, смешались. Но ближе всех ко мне стоял вожак — крупный зверь, выбеленный сединой. Неожиданно плечом к плечу с ним оказался ещё один, до сих пор замыкавший стаю. Он был молод, силён и лют. Шерсть у него на загривке стояла дыбом, он скалил белые зубы, злобно глядя на меня. Я прыгнул вперёд, ударил вожака грудью, клыками вспорол шкуру Лютого. Но драки не получилось. Злобно лязгая зубами, они не устояли перед страхом, чья природа была им жутка и неестественна. Волки бросились от меня в рассыпную, бежали прочь, поджав хвосты.
Я опять метнулся в погоню. Не знаю, почему я стал преследовать подростка. Я подумал, будто за то решил его наказать, что он трусливо кинулся в сторону
ещё до того, как я прыгнул на вожака. Но вероятно, причина была иная, мной ещё не осознаваемая — сила инстинкта.
Я, олицетворение ужаса, гнал его через густые кусты, под лапами ёлок, мимо застывших деревьев. Я уже видел, что это молодая волчица. Вдруг она споткнулась и покатилась в облаке взбитого снега. Я стоял над ней, и она оцепенела от страха, лежа на спине, с лапами навесу, подставив моим клыкам незащищённый живот, светлевший почти белой шерстью. Она была уверена, что через миг я растерзаю её.
Я мотнул головой, бросил её на живот. Самка почти скрылась подо мной. Я присел и с натугой вошёл в её горячее лоно. Она взвизгнула и завертелась, оборачиваясь то в одну сторону, то в другую — ни то пыталась выскользнуть из-под меня, ни то цапнуть зубами. Я рыкнул и сжал зубы на её загривке. Волчица замерла, только поскуливала от боли и страха.
В теле волка я никогда не испытывал сексуального желания — до сих пор. Сейчас оно захватило меня всего, подавив все прочие желания.
Зубы прокусывали шкуру, жёсткая шерсть заполняла пасть… терпкий запах самки… глаза цвета горького шоколада… волчица взвизгнула коротко… Как волны прибоя от низа живота неудержимо накатывала острая сладость…
Когда я вышёл из неё, она неловко поползла, опираясь на безвольные лапы. Потом замерла, распластавшись на снегу, только дышала коротко, как всхлипывала.
Перед тем, как войти в заросли, я обернулся к ней. Неожиданно возникло состояние инсайта, и я слегка удивился — случаев ясновидения у меня никогда не было. А тут я вдруг увидел жизнь этой волчицы.
Я стоял, обернувшись к ней, и знал. Она не подпустит к себе ни одного самца. Будет драться насмерть. Но однажды, изодранную в кровь, еле живую, её покроет новый вожак — Лютый. В каждом помёте будет у неё почти чёрный волчонок. А в ночь полнолуния неизбывная тоска будет выгонять её из логова под Луну, и заставит скулить и плакать по-щенячьи, жалуясь ночному светилу непонятно о чём.