Крёз исподволь наблюдал за Ксеней и то, что он видел, огорчало его до глубины души. Отсутствие Арвида она переносила тяжело. Хотя стороннему взгляду показалась бы, что она вполне довольна жизнью. Но Крёз уже много лет постигал науку верить не тому, что казалось. Он всегда был умен, а с сединой пришла и мудрость. Обстоятельства его жизни были таковы, что Крёз почти всегда заведомо не доверял ближнему, с кем так или иначе сводила его судьба. Он твёрдо знал, что слова фальшивы всегда. Даже тогда, когда человек думает, что он говорит искренне, он не всегда находит адекватные слова, и крохотные нюансы, допуски в конце концов исказят истину. Фальшива улыбка, когда её пытаются вручить тебе, как визитную карточку, или рекомендательное письмо. Крёз и сам прекрасно владел искусством маскировки словами, улыбками, жестами. Но маска никогда не закрывает человека всего и истинная сущность непременно где-нибудь вылезет, всегда есть маленькие штришки, которые покажут реальную картину и нарисуют человека во всей его истинности. Так психотерапевты почти никогда не верят тому, что говорят пациенты, зато внимательно наблюдают за их поведением. Умей рассмотреть настоящее за напускным, и будешь читать в душах. Крёз — умел. А с Ксеней — достаточно было увидеть её потухшие глаза, и уже ничто не могло ввести в заблуждение: ни оживление, ни смех, ни благодарности за маленькие подарки, которыми он старался разнообразить и скрасить её существование. Именно существование, потому что Ксения жила, охваченная страхом за Арвида, ежечасной тревогой, мучительными предчувствиями, ночными кошмарами — они опять начали подбираться к ней в снах.
Евдокимов прилагал все усилия, призывал на помощь всю свою изобретательность, чтобы хоть чем-то развлечь и отвлечь Ксеню, прогнать её мрачные мысли. Но искренне она оживлялась лишь в редкие часы, когда Крёз спешил сообщить ей, что звонил Матвей, и что у Арвида всё в порядке. Известие делало Ксюшу почти счастливой, но хватало этого не надолго — она прекрасно понимала, что в любой следующий час у Арвида и Матвея могло всё измениться.
Уже несколько раз Крёз, попреки здравому рассудку, готов был увезти Ксению с заимки, вывести в свет, дать ей возможность чуточку забыться за новыми впечатлениями. Он хорошо помнил, что ещё совсем недавно Ксения была тяжело больна. А теперь ситуация как будто повторялась с самого начала — в прошлый раз точно в такой же тревоге ждала она Арвида в Приюте. А в этот раз положение ещё и усугублялось: Ксеня знала, чем всё закончилось тогда, и подсознательно обрекала себя на неизбежность пройти весь круг ада во второй раз. Крёз сумел разгадать это, подолгу размышляя о своей подопечной, и ему стало страшно. Потому что с этим ужасом, исходящим из неё самой, он не умел и не имел возможности бороться.
Со старшим Аснисом проблем не было. Разумеется, и он тоже переживал за сына, ложился и вставал с мыслью о нём. Но эта тревога поддавалась голосу рассудка, отец умел справиться с ней. Кроме того, он был постоянно при деле, любая работа на заимке доставляла ему истинное удовольствие и радость. А вот Ксения, наоборот, не могла ни в чём найти здесь себя, у неё оказалось слишком много времени для переживаний. И Крёз не без основания боялся рецидива болезни, с тревогой глядя, как темнеют круги под её глазами, лицо становится болезненно тонким. И когда он угадывал на нём следы недавних слез, сердце его ныло от бесплодной жалости, и он обзывал себя старым тупоголовым кретином, за то, что не умеет найти нужных слов, которые вселили бы в её сердце твёрдую надежду, придумать что-то, что избавило бы Ксюшу от горьких одиноких слёз.
…Ксеня остановилась наверху лестницы, ещё не замеченная Евдокимовым. Он сидел внизу, в холле и смотрел телевизор. Первым её неосознанным желанием было — поспешно отступить назад, пока её не увидели. Ей всё чаще хотелось быть одной, никого не видеть, ни с кем не разговаривать — ждать и больше ничего. Но в следующую секунду Ксеня одёрнула себя — нельзя, нехорошо это. И без того в последнее время глаза Олега Михайловича, обращённые к ней, становятся всё беспокойнее, всё внимательнее — так смотрят на больного. Ксеня прекрасно это видит и понимает. В последнее время она стала очень наблюдательна — ловит самые неприметные жесты, взгляды, читает их, боясь найти иной, тайный смысл, который от неё захотят скрыть. И она понимала, что он по-настоящему добр к ней. А цену настоящей, бескорыстной доброте Ксения теперь знала.
Она медленно спускалась по лестнице и смотрела издали на лицо женщины на экране. Не было слышно, о чем она говорит — звук был почти совсем убран, но приветливая, добрая улыбка делала женщину очень обаятельной. И это была не телепередача, ни фильм — Евдокимов смотрел какую-то домашнюю видеозапись. Когда Ксене стало видно лицо Олега Михайловича, она удивилась его странному выражению. Как почти всякая женщина, Ксеня умела понять, почувствовать некую глубинную суть мужчины. Нет, не препарировать его внутреннее содержание, помечая ярлычкам: вот здесь польстить, а тут лучше рукавичкой из ежовой шубки пройтись… Но ведь почти всегда женщина осознанно или неосознанно умеет выбрать стиль поведения для каждого конкретного мужчины, угадает реакцию на слово, поступок и сформирует это в наиболее выигрышном для себя варианте. Если захочет. Только желательно непременно делать поправку на то, что женская интуиция всё же не есть истина в последней инстанции.
Вот как например сейчас — эта печальная задумчивость была так несовместима с её представлением об Олеге Михайловиче. И она так… облагораживала, что ли, его лицо. Черты его смягчились, оно стало тёплым, каким-то по-домашнему уютным.
Евдокимов повернулся на звук её шагов, но взгляд ещё оставался рассеянным, Крёз как будто всё ещё смотрел куда-то в себя.
— Ксана! — оживился он через секунду, возвращаясь в реальность. — Посиди со мной, Ксюша. Что-то грустно мне сегодня.
— Что-то случилось? — Ксеня остановилась рядом с креслом, в которое собиралась сесть, встревоженно посмотрела на Евдокимова.
— Случилось. У нас случилась тоска, — меланхолично-трагическим голосом произнёс он.
— С чего же вдруг? О чём вы тоскуете?
— О бесцельно прожитых годах, — с той же драмой в голосе поведал Крёз.
— Ох, это слишком глобально! Если б что попроще, я, может, и нашла бы слова тоску вашу развеять.
— Слова… Милое дитё, такому старому пеньку, как я, надо совсем немного. Например, ты могла бы мне сказать… Нет, лучше я задам один дурацкий вопрос. Но ты не обращай внимания, что он дурацкий, лучше что-нибудь ответь.
Он замолчал, взглянул на экран и нажал пульт. Когда изображение погасло, сказал:
— Скажи-ка ты мне, Ксана, вот про что… Вот могла бы женщина быть счастливой с таким, как я?
Ксеня удивилась. Хотела, было, ответить с улыбкой, но вдруг почувствовала, что шутка будет ни к месту.
— Совсем дурацкий вопрос, да? — огорчённо спросил Крёз.
— Нет… Странный. Как же ответить… Впрочем, можно совсем коротко. Да. Только это не совсем правильно. Мне кажется, этой женщине очень многие завидовали бы, она была бы счастливицей.
— О-о? Ты вправду так думаешь?
— Вероятно, это про таких, как вы, говорят — как за каменной стеной, — Ксения улыбнулась: — «Старый пенек»! Вы, оказывается, и кокетничать умеете.
— Я? — посмотрел на неё Евдокимов. И рассмеялся: — Действительно! Захотелось, чтоб ты вселила в меня уверенность!
— Вы в этом не нуждаетесь. Вы очень сильный человек, Олег Михайлович, и никогда не позволите другому стать свидетелем вашей слабости. Вы — Лев?
— Э-э… по гороскопу? Да, действительно. Ты угадала или знала? Хотя, откуда бы тебе знать?
— Угадала.
— Но как?!
— Не знаю. Наверно, от пенька, который вы упомянуть изволили, цепочка пошла: дальше там лес… звери… ну, понятное дело, царь зверей. И совсем уже близко — Лев в Зодиаке, — Ксения рассмеялась. — А может, и не было никакой цепочки. Подумала вдруг, что вы — Лев.
— Кто же на Олимпе за логику отвечал? Ты, Ксан, самая главная Логиня и есть. А может, ты не Ксения, а Кассандра? Больно уж проницательна.
— Никакая я не Кассандра. И не хочу ею быть. Если не жить надеждой… Чем тогда?
— Ну-ну, — Ксюша… Как-то мы свернули не там. Всё будет хорошо, поверь мне. Я оставлен тебе в залог. И я — неплохая гарантия, честно тебе говорю.
— Я устала бояться, — почти прошептала Ксеня. — Я устала умирать от страха за него.
— Ксана, ты не представляешь, и даже я не до конца знаю, что они такое — Матвей и Арвид. Только я думаю, если бы про них книжку написать, голую правду про способности про ихние, возможности — никому бы и в голову не пришло за реальность принять, — чисто фантастика. У них даже оснащение… Рассказали они мне про одну штуку и говорят — раздобудь. Я им — вы что ребята? Это придумать про такое, и то не у всякого фантазии хватит. А оказалось — и вправду такие невероятные штуки существуют.
— И вы им добыли?
— Ну-у, пришлось.
Помолчав, Ксеня спросила, не глядя на Евдокимова:
— Они… должны убить кого-то?..
Крёз покусал губы. Потом сказал:
— Арвид. — И вдруг подумал: «Почему только Арвид? У Матвея дело ничуть не проще, — ему предстоит убрать Арвида».
— Почему он должен делать это?! — прорвалось у Ксени давно наболевшее. — Почему ему нельзя просто жить?!
Крёз долго вздохнул. Ему нечего было ответить на её вопрос. На этот раз работодателем был он. Но, может быть, и вовремя подоспевшей помощью? Не хотел он объяснять Ксении ни того, ни другого.
— Ксана, знаешь, я вообще-то нечестно сейчас сделал. Ну, с вопросом этим своим. Ты ведь понятия не имеешь, что я за фрукт такой.
— Нет, почему же… Представление я имею. Хотя, да, конечно, биографии вашей не знаю. Но столько деталек, которые только слепой не заметит. Они как раз представление и дают. Хотя бы вот этот дом, вертолёт, фантастические штуки, которые вы добыть можете, лишь захотите. А большего я, наверно, и не хочу знать.
— И я тоже, пожалуй, предпочёл бы, чтоб ты не знала. Лучше давай-ка, я расскажу тебе о моих друзьях! За всю жизнь я всего одних только и нажил. Ну, вот Матвей ещё.
В тот вечер они засиделись допоздна. Крёз и сам не ожидал, что воспоминания и рассказ Ксене о Глебовых разбудит в нём столько чувств, согреет душу. Ксеня же испытала почти всю ту гамму переживаний, как, незадолго до этого, Арвид. Сначала — нечто вроде досады — зачем ей знать о каких-то чужих людях, зачем ей это лишнее знание?! Ну, выслушает она Олега Михайловича. Что изменится? Нужна ей эта чужая далёкая жизнь? Свою бы наладить… Потом она подумала, что Евдокимов и хочет как раз отвлечь её от собственных дум. Потом… Потом исчезли посторонние мысли. Безликие и безразличные ей тени обретали живые черты, характеры, Ксеню затягивали их судьбы, она болела за них душой, сопереживала и хотела знать о них ещё и ещё. Но когда она слушала историю Алексея и Ольги, смутная тревога зародилась в её душе. И она начала понимать, что рассказ этот Евдокимов затеял вовсе не для того, чтобы скоротать вечер. И когда вспыхнула пугающая догадка, Ксеня едва не закричала: «Хватит! Пусть всё останется так, ничего больше не говорите!..» Но не проронила ни слова. И Крёз глухо сказал:
— Твой вопрос, Ксана, — почему Арвид должен это делать. Я не знаю, как ответить. Что бы ни сказал, прозвучит нелепой попыткой оправдаться. Виталий попросил помощи — я нашёл Арвида. Я чувствую себя очень перед тобой виноватым, Ксана, девочка. И ещё более потому, что случись времени чуточку повернуть вспять, я бы опять позвал именно Арвида… теперь, когда узнал его Ты прости меня.
Ксеня подняла на него глаза, в них стояли слёзы. Помолчав, она сказала:
— Хорошо, что вы рассказали мне о них, — она грустно улыбнулась одними лишь губами. — Я готова была возненавидеть их. Не их… а из-за кого Арвиду пришлось опять стать… опять… — она замолчала, не смея назвать Арвида страшным словом: убийца. Сделав над собой почти физическое усилие, она переступила через него, как через пропасть или как через гадюку. — Я сейчас вижу — ненавидеть их, это нельзя, грех. Теперь у нас как будто одна беда. — слезинки всё же сорвались и скользнули по её щекам.
«Потому, что ты оказалась с ними в одной лодке. Хотя тебе и не надо было туда», — подумал Крёз и виновато проговорил:
— Уж если ненавидеть, то меня, не их. Благодаря мне вы приобщились…
— Наверно, так быть должно, — длинно и прерывисто вздохнула Ксеня. — На всё воля Божья…
…Тогда не переживай так, не умирай от страха, коль признаёшь волю Божью. Отдай всё в его руки и молись.
Нет, не сказал этого Крёз. Она и сама это знала. Но одно дело знать, и совсем другое — ежеминутно помнить, что человек, единственный твой человек, оставил тебя, чтобы переступить через Божий закон. И как же в таком случае искать у Бога заступничества ему, убийце? Знает всё это Ксеня. И одно, чем можно помочь ей — заставить ненадолго забыть про свою боль.
— У меня есть несколько видеокассет, Ксана. От Глебовых. Если захочешь, можешь смотреть их. Не сегодня, конечно. Смотри, уже чуть не полночь! Заговорил я тебя. Пошли спать?
— Действительно! А я думала, ещё рано. И не заметила, как время прошло, — Ксеня поднялась. — Спокойной вам ночи, Олег Михайлович.
— И ты, милая девочка, спи спокойно. Не тревожь свою душу понапрасну. Придут плохие мысли — гони их взашей. Всё будет хорошо.
Стихли лёгкие шаги, ночная тишина объяла дом. Крёз подошёл к окну, открыл жалюзи. В тёмном небе, усыпанном звёздами, висела большая луна. В её свете видна была опушка недалекого леса, оттуда не доносилось ни звука. Крёз знал, что в лесу есть люди. Сколько — его не интересовало. Их ровно столько, чтобы они, четверо в доме, чувствовали себя в безопасности. Крёз не интересовался, каким образом налажена охрана. Есть человек, профессионал, которому он хорошо платит именно за то, чтобы каждая деталь была продумана. А Крёзу достаточно знать, что неподалёку оборудована база, что люди, на него работающие, обеспечены всем необходимым, в том числе едой и нормальным отдыхом.
Он вздохнул и отошёл от окна. Хорошо советы давать: не тревожь понапрасну душу. Впрочем, сегодня — он знал — Ксеня заснет с другими мыслями, не с теми, которые обступают её каждый вечер, едва только она останется наедине с ночью.
А сам он? Кажется, столько рассказал Ксене — всё, что помнил. Ан нет, разошлась память, и нет на неё удержу. Как уснуть теперь? «Жить воспоминаниями — таков удел стариков, — усмехнулся Крёз. — Ну уж дудки! Вспоминать потом когда-нибудь буду. Если время останется». Он подошёл к столику с телефоном и сел в кресло.
Звонил он Глебову, но, будто отвечая его, глубоко упрятанному желанию, трубку подняла Кира.
— Как мне приятен ваш голос, Кира Ясная!
— Я тоже рада вас слышать, Олег Михайлович. Очень рада. Только вы сразу скажите — с чем вы? Плохие новости? Вы ведь по делу звоните?
— Звоню я совершенно без всякого дела. У меня сегодня был вечер воспоминаний. С удовольствием говорил о делах давно минувших. Ну и в итоге так захотелось убедиться, что вы — не только моё прошлое. Что вы и сейчас есть у меня.
— Вы не хитрите?
— Соизвольте указать, чем мне поклясться? Кира Великолепная, да разве же я могу вам лгать?! — и, услышав Кирин смех, легко и радостно улыбнулся, глаза в лучиках морщинок стали молодыми.
— Кому же вы рассказывали о своём прошлом? — спросила Кира.
— Молодой женщине.
— Ну разумеется! Рядом с вами не молодую и представить невозможно.
— Нет, эта — совсем другая женщина. Её оставили мне на попечение. Ну, скажем так: муж её временно отсутствует, и я остался опекуном. Надеюсь, теперь вы поняли правильно?
— Да… Я поняла.
— Только вот беда, опекуном я оказался очень неловким. Эта милая женщина с каждым днём всё более превращается в печальную Несмеяну. Боюсь, скоро мы станем рыдать в четыре ручья. И если муж её хоть чуточку задержится, мы с ней погибнем через самоутопление в море слёз.
— Хоть тон у вас весьма ироничный, я думаю, этой женщине и впрямь, совсем не весело. Достаточно попытаться примерить на себя.
— Вот видите, вы всё понимаете с полуслова! Потому я никогда даже мысли не допускал, чтобы пытаться вам солгать. Хоть вы и не особо-то верили мне, но с самых первых минут знакомства я был с вами абсолютно честен. Вот… Я и сейчас должен признаться… Вы мне простите, милая Кира, но я не о своём прошлом рассказывал. О вашем. Я подумал, что так ей будет легче — знать, зачем всё. И вот… решился.
Кира молчала, и Евдокимов забеспокоился:
— Кира!.. Вы рассердились? Простите Бога ради!
— Ах, Олег Михайлович, ну о чём вы! Я просто вдруг действительно поняла, что у вас там происходит. Если вы решились тяжёлую артиллерию в ход пустить.
— А я уж, было, испугался вашего гнева! Я, наверно, и звоню-то, чтоб повиниться.
— Перестаньте, право. Бедная женщина. Нежданно негаданно, безвинно она оказалась втянутой в этот страшный водоворот. Если у меня душа болит, так я знаю зачем и отчего. А ей-то за что?
— Расскажите мне лучше ваши новости, — заторопился Крёз вывести разговор из малоприятного и бессмысленного русла — поди, разбери тут, кто перед кем виноват.
— Да новостей, слава Богу, нет. Всё вроде бы вошло в прежнюю колею, а со стороны посмотреть, так у нас вообще идиллия — не нарадуемся на Анютку с Антоном. Ну, а поглубже заглянуть — тревожимся, конечно. Осторожничаем.
— Что осторожны, это я рад слышать. Лишней осторожности не бывает. Вот тревожиться я бы не посоветовал. Но советовать вам это бесполезно, я и не стану.
Кира снова рассмеялась:
— Хорошо, я попробую следовать вашему совету, я ведь теперь знаю, чего они стоят.
— Вы умница. И я так рад, что именно вы оказались дома, и мы с вами так хорошо поговорили.
— В это время Виталий обычно на работе ещё.
— А у нас глубокая полночь.
— Дать вам его телефон?
— У меня есть. Но я не буду ему звонить, передавайте привет от меня.
— Тогда приятным вам снов, Олег Михайлович.
— Вы меня спасли от печальных мыслей. Теперь я буду думать о вас, Кира Ясная.
Крёз успокоил Киру отсутствием плохих новостей, а новости уже были. И нехорошие. Но Евдокимов не лгал Кире, он ещё сам не знал, что ситуация вышла из-под контроля. Крёз не знал, как много изменилось в последние часы не в их пользу, и что только у Арвида остается шанс переломить ход событий, вогнать их в нужное русло и подчинить своей воле.
Так думал Арвид. А Крёз расценил бы ситуацию как катастрофическую, а шанс этот настолько призрачным, что есть ли он вообще. Арвид играл на грани фола, и с кем?! Как могло бы способствовать хоть малейшей надежде то — Крёзу это было яснее ясного, — что Арвид не видел реального соотношения сил. Знай он подлую натуру Шерхана так, как знал его Крёз, он остерёгся бы сходиться с ним открыто, лицом к лицу. Скорее всего, он рассчитывал, что Матвей и Крёз вовремя вступят в игру, придут ему на помощь, сделав некий ход, неожиданный для Шерхана. Но этому ожиданию не суждено сбыться потому, что экстренное сообщение Иверев не получил так скоро, как Арвид надеялся.