Нужная ситуация, старательно и осторожно подправленная Галиной Георгиевной, сложилась в начале марта, как раз в канун Женского Дня. Ну, если совсем откровенно говорить, то этот самый «удобный случай» на добрую половину развивался по сценарию Галины Георгиевны. Она давно поджидала события, которое послужит «паровозом», ей останется нацеплять к нему своих вагончиков, и пусть вытягивает.
Таким «паровозом» стала свадьба: Тимоха, друг Кирилла с малолетства, — они потом и в школе вместе учились — собрался жениться. Свадьба затевалась большая, с размахом. А «с размахом» — это значит одним днем не обойдешься, известное ведь дело, как на селе свадьбы играют. Потому и выбрали праздничный день, а следующие за ним выходные будут как нельзя более кстати.
И вот, подготовка к свадьбе шла своим чередом, решались проблемы большие и малые. А одну из них нежданно-негаданно помог разрешить хозяин сельского Дома Культуры. Встретился с ним Тимка случайно, а поскольку парень свой был, хорошо знакомый только постарше года так на четыре, то мимо друг друга не прошли, поздоровались, остановились словом перекинуться.
— Значит, Тимоха, сдаться решил?
— Да чего — нагулялся, хватит, — с глуповатой улыбкой счастливого человека ответил парень.
— Светланка у тебя молодец. Хорошая жена будет. Гостей-то много зовете?
— Ох, много получается, — радостно пожаловался без пяти минут супруг. — Только у Светки родни да подружек сколько! Не знаю, куда и садить будем. Летом бы хорошо — на дворе столы поставил, палатки от солнца натянул и гуляй-не хочу!
— Слушай, Тимка! Дак чего ты молчишь? Давай вон в клубе свадьбу вам сыграем! Куда еще лучше? Места вдоволь, столовая рядом — возьмем у них столы-стулья. Это без проблем, я сам договорюсь. Нет, правда, это мысль! А?
— Я и не знаю… Мы как-то не думали…
— Так подумайте! Да сам-то не видишь что ли? Гардероб есть — одежда не будет горой валяться. Гримерка, подсобки, простор, никакой тесноты. А туалет! Это тебе не сортир в огороде на одно очко. И по времени, смотри, как хорошо получается: восьмое в четверг. Вы же на четверг свадьбу назначили, да? — завклубом вопросительно посмотрел на жениха.
— Ну да, конечно.
— Вот, как раз — в среду вечером в клубе отведем торжественное собрание и концерт. Но это все в кинозале. А где вечера проводим, тот зал будет в это время свободен и в полном вашем распоряжении. Ставьте столы, плакаты вешайте, ну, все, что хотите. На четверг-пятницу я вам запросто клуб отдаю. А дискотеку перенесу на выходные.
— И сколько эта радость нам стоить будет?
— Да нисколько! О чем речь? Ты же у нас вон на каком счету, тебя ценят, во всем навстречу пойдут. И Светланка тоже не со стороны, наша, сами такую невесту взростили! Так что — все как надо.
— Не пойму я — тебе-то зачем такие хлопоты?
— Да мне-то какие хлопоты? — засмеялся начальник по культуре. — Я только помещение сдал-принял. А польза есть — я мероприятие в отчет себе запишу: в Международный Женский День провели комсомольскую свадьбу. Да не пугайся, это же на бумаге только! Нормальная у тебя свадьба будет. Никакой мне корысти с того нету. Просто хочу доброе дело тебе сделать.
Ну, насчет «просто» он не совсем искренним был, однако жениха это никоим образом не касалось, для него радушие завклубом, и, в самом деле, было очень выгодным и разом снимало кучу проблем. Родители молодых живенько свою выгоду смекнули и ухватились за щедрое предложение.
Кирилл посигналил, увидев впереди Тимку — тот шел по обочине дороги.
Приятель обернулся, разулыбался, махнул рукой: «Стой!»
— ЗдорОво, — Кир высунулся из окошка. — Далеко наладился? Садись, подкину.
— Да я до магазина вон, но ты мне очень нужен! — сообщил Тимка, устраиваясь рядом с Кириллом. — Я как раз сегодня хотел к тебе домой идти. У меня к тебе дело на миллион!
— У всех на миллион.
— Не, правда.
— У всех правда.
— Ну, ты зануда! — расхохотался Тимофей, живо вспомнив, как доводил его Кир в детстве этой «сказкой про Белого Бычка», а еще более — своей нерушимой, непробиваемой невозмутимостью.
— Помнишь? — засмеялся Кир.
— Еще бы!
— Давай свое дело.
— Кир, будешь у меня свидетелем?
— Опаньки!
— Так согласен?
— Э-э-э… Тимка, ты извини, но мне как-то не особо хочется.
— Ну ни фига себе! А кого я возьму в свидетели?
— Да хоть кого из наших. Хочешь, я сам найду себе заместителя?
— Нет, ты погоди. А чего сам-то? Я так рассчитывал на тебя.
— Тим, ну, как я Дашуньку одну оставлю?
— Так мы ее тоже приглашаем!
— Ну и что? Дружка на свадьбе — человек подневольный. Буду я твою невесту сторожить, а на Дашуню издаля поглядывать.
— Ох, и попался ты в капкан, Кира! — засмеялся Тимка.
— Да из такого капканчика я согласный век не вылазить.
— Я уж думал, ты вперед меня свадьбу сыграешь.
— Нет, мы еще маленькие. Нам еще расти да расти до свадьбы.
— Неужели будешь ждать, пока вырастет?
— А это, Тимка, забота не твоя, — засмеялся Кир.
— Да я что? Я только рад за тебя. Но, знаешь, удивительно, как эта кнопка такое сотворила с тобой?
Кирилл на это только молча улыбнулся.
Никакого труда не стоило Галине Георгиевне выяснить, что Кирилл и Даша оказались в числе приглашенных на свадьбу, и уже получили пригласительные открытки. Чуть позже точно такое же приглашение получила и Аллочка — ну и что, подумаешь — «позже»! Может, приглашения не сразу всем написали, а, может, сначала не собирались приглашать, а потом надумали. Она гостья желанная, веселая, на стуле, как приклеенная, сидеть не будет — танца единого не пропустит! Да чего там — Аллочка любому празднику главным украшением станет.
И все бы хорошо, да во всевозможных приятных ожиданиях не замедлила объявиться ложка дегтя:
школьную художественную самодеятельность пригласили в соседний район, выступить с концертом после торжественного собрания. Сам по себе факт не удивительный — самодеятельность в школе сильная, даже спектакли вон какие ставят! Им овации устраивают, как настоящим артистам. Коллектив не только в своем районе знают, их частенько зовут в гости, и с удовольствием. А как раз к этому празднику ребята программу приготовили новую, грех, если только для своего села, для одной сцены! Но плохо то, что выезжать артистам надо как раз в тот день, на который свадьба намечена. Нет, ну свадьба-то от этого не пострадает, конечно, всего несколько приглашенных не придет, в изобильном количестве гостей ущерб как бы не так и велик… Да гость гостю рознь, так что не числом считать надо, а качеством. К счастью, почти все уладилось. Ребятам сообщили, что заведующий отделом культуры созвонился со своим коллегой из того района, приглашающего. Тот к возникшей проблеме отнесся с пониманием и пообещал устроить так, что мероприятие перенесут на более раннее время — артисты свое дело сделают и пораньше домой вернутся, еще успеют явиться на свадьбу друзей.
Таким образом, огорчение Кирилла несколько смягчилось. И хоть поначалу он категорически заявил, что без Даши никуда не пойдет, потом все же позволил ей уговорить себя:
— Кирюш, иди, а то совсем нехорошо получится. Обидится Тимка: сначала дружкой быть отказался, а потом и совсем не пришел. Ты же ему друг, а не просто так, десятая вода на киселе. Я тебе обещаю, как только мы вернемся, я тут же прибегу, честное слово!
Однако, к началу торжества вернуться не получилось. Кирилл до самой последней минуты стоял на ступеньках у входа, хотя уже и жених с невестой приехали, и со всякими шутками-прибаутками, шумно проводили их, усадили за стол, и родители поздравили, матери слезы утерли, а отцы, непривычно нарядные и торжественные, предложили гостям выпить за молодых… Дольше на дворе оставаться было неприлично, Кирилл прошел к своему месту — стул рядом с ним остался пустым.
Поначалу, как это и бывает при любом застолье, гости были несколько скованы, хозяева потчевали, тамада призывал наполнять стопки, говорил длинные тосты, которые почти никто не слышал… Жених с невестой выглядели смущенными, негромко переговаривались со свидетелем и свидетельницей. Когда закричали «Горько!», невеста покраснела, и посмотрела на гостей укоризненно. Однако, гостям нужны были не ее укоризненные взгляды, и они не успокоились, пока не добились желаемого.
Кирилл тоже кричал «горько», и хлопал в ладоши, и смеялся… а на месте невесты видел не Светлану…
Прошло немного времени, — смех зазвучал свободнее, шутки тамады стали куда веселее, а разговоры за столами приобрели столь оживленный характер, что тамаде приходилось теперь долго простить тишины. Потом зазвучала музыка, стулья опустели — кто пошел танцевать, курильщики потянулись в фойе. Кирилл опять вышел на улицу — проветриться и послушать — не донесется ли шума мотора.
Вечерело. Рабочий день сегодня, перед праздником, был короткий, технику всю давно поставили на прикол, и потому никакие лишние звуки не омрачали сельской идиллии.
«Что могло случиться? — думал Кирилл, поглядывая вдоль улицы, откуда должна была появиться Даша. — Может, поломались? Стоят где-нибудь на дороге». Более всего хотелось сейчас Кириллу завести свой грузовик и поехать навстречу. Вот Даша удивилась бы и обрадовалась!
Кирилл вдавил в снег окурок, повернулся и пошел назад, в веселье чужой свадьбы.
Он напрасно переживал, что автобус сломался и застрял где-нибудь в дороге — артисты из бригады школьной самодеятельности пребывали в тепле и холе… вот покоя им, правда, на хватало. Выступление их даже еще и не начиналось. Шло торжественное собрание с долгим и скучным чествованием лучших доярок, овощеводов, работников торговли и прочее и прочее.
Школьники к тому времени уже смирились с неизбежным, их растерянность, возмущение и попытки «добиться правды» были теперь в прошлом. А что оставалось делать, когда на все вопросы и претензии звучал столь же недоуменный ответ: «Ребята, вы что-то путаете! Никто от вас не звонил, ни о чем не просил! И никуда мы вас не отпустим сегодня, вы что? Уже и так стемнялось, а пока суть да дело, ночь на дворе будет. Какая дорога ночью? Мы уже и об гостинице позаботились, и об ужине. Спокойно переночуете, а утром домой — вот такой уговор и был. Вы уж там дома у себя разберитесь, а мы не при чем!»
Ну, что в такой ситуации можно сделать? Как ни огорчены, ни расстроены, а назад не поедешь. Коль с концертом приехали, значит, пойте да пляшите, веселите народ, а чего там на душе — это артистам наружу выпускать не положено…
В дверях Кирилл почти столкнулся с Аллочкой. Она молча посторонилась, уступая ему дорогу. Кирилл прошел мимо, а потом обернулся — уж очень не похожа она была на саму себя. Даже глазками своими его не расстреляла, как это обычно бывало. Да она вообще, будто и не заметила его — что это с ней?
Впрочем, Кирилл тут же и забыл об Аллочке. Тамада стал созывать гостей за столы — тетка невесты с большим передником-карманом готовилась обходить гостей, собирать подарки. За ней шла парочка бойких помощников с подносом и стопкой — одарил молодых, тебе уж полную стопочку подносят с шутками да прибаутками. Хошь-не хошь, а за молодых пей до дна, чтоб сладка жизнь у них была, зла не оставляй.
Соседи у Кирилла попались шумные, веселые — одна бутылка опустела, другая.
Кирилл тоже компанию не ломал: на свадьбу пришел, не на похороны, так неча бирюком сидеть. Да и то сказать — ему несколько стопок, как слону дробина, чтоб такую силушку с ног свалить, это много выпить надо. К тому же он сиднем не сидел, то и дело выдергивали его танцевать. А что? Пока Дашуньки рядом нет. Он и так последнее время прям как схимник какой, будто кроме Дашуни и света нету вокруг. Ну, это их дело, отбивать его никто не собирается, но моментом не попользоваться, это тоже — грех.
А Кирилл что? Отнекиваться да отказываться — на смех себя выставить, нету такого в заводе, чай, не хромой. А на свадьбе тем более, там и одноногий запляшет. Да только Кир нет-нет, да глянет на двери в беспокойном ожидании.
И вот, когда после очередного танца соседи позвали его к столу стопку с ними за компанию поднять, а потом пошли покурить, рядом с Кириллом откуда ни возьмись, появилась Алла.
— Кира, извини, можно я тут посижу, с тобой?
Он посмотрел на нее и удивленно спросил:
— Ты чего такая? Случилось что?
— Да ну… Цепляются, сволочи…
— Кто?
— Тебе-то что за дело? Заступаться пойдешь, что ли? — неожиданно зло бросила Алла. — Ой, извини, Кир… Не слушай. Да не надо никаких разборок, не хочу я людям праздник портить… Разреши только посидить с тобой… Они потом не будут больше цепляться, — Аллочка усмехнулась: — Этим щенкам и вида твоего хватит.
— На, вытри глаза, — протянул ей Кир салфетку. — Краску размазала.
— Ой, представляю, какой у меня видок сейчас! — смущенно рассмеялась Алла и начала старательно тереть вокруг глаз. — Все?
— Нет, еще немного осталось.
— Где? Покажи, — подставила Аллочка лицо.
— Вот здесь, — провел Кир пальцем по ее щеке.
Странно, что с ней случилось такое? На саму себя не похожа. Простая, нормальная девчонка, не манерничает, на ломается — ведь и посмотреть приятно.
— Знаешь, Кира, — медленно поведя глазами по танцующим, смеющимся людям, проговорила вдруг Аллочка, — мне сегодня тоже плохо, как и тебе.
— С чего ты взяла, что мне плохо?
— Ну, одиноко. Нет разве? Мне показалось. Да придет Даша, не переживай. И все у вас будет хорошо. А у меня… — она вдруг взяла бутылку и плеснула себе в стакан.
— Зря ты это. Не пей.
— Ладно. Не буду. Я домой пойду. Тошно мне сегодня. Потанцуй со мной, Кира, а? Пожалуйста.
Кирилл встал:
— Пошли.
Она и в танце вела себя необычно: будто вовсе и не Аллочку Елецкую держал Кир в руках — она даже головы ни разу не подняла, не взглянула на него… И вдруг всхлипнула.
— Эй, да что с тобой? Обидел кто-нибудь?
Она замотала головой, не поднимая глаз.
— Все. Хватит. Проводи меня до гардероба, а?
— Может, тебя домой проводить?
— Не, — усмехнулась Алла, — таких больших жертв мне не надо.
Пол в фойе был выложен плиткой, и Аллочка, поспешно цокая своими каблучками, поскользнулась и едва не упала.
— Да что за день такой?! Черт! — едва не плача, пролепетала она. Алла стояла, опираясь на стенку и поджав ногу.
— Что? Ушибла? Та-а-ак, — протянул он, когда Алла ступила на ногу и ойкнула, сморщившись болезненно. — Чего делать с тобой будем?
Алла беспомощно осмотрелась:
— Я… это… Я не дойду. Надо позвонить домой… Отец приедет.
— А где тут телефон?
— В кабинете директора… Да он закрыт наверняка, — кивнула Алла на дверь неподалеку.
Кирилл толкнул ладонью дверь:
— Закрыто.
— А может, посильнее толкнешь? — улыбнулась вдруг Аллочка.
— Да ну… Крику потом не оберешься.
— Брось, Кира. Мама ему объяснит, что действия твои были точно в соответствии с необходимостью. Давай, Кира, я за все отвечаю. Позвоним, и ты от меня избавишься. Можешь, конечно, сам меня домой доставить, мне это только в удовольствие. Да ведь завтра же наплетут Дашуне про нас невесть что. Мне на такие разговоры плевать, а тебе? — насмешливо глянула Алла. — Давай лучше до телефона как-нибудь доберемся, всем проще будет.
Все еще с сомнением Кирилл взглянул на замок, на дверь — в широкую щель был виден язычок замка. Кир взялся за ручку и слегка потянул ее от косяка, дверь легко подалась в сторону, язычок вышел из прорези металлической пластины и — все. Кирилл не ожидал, что это будет так просто, он ведь еще и не собирался ничего открывать, так только, руку положил, можно сказать…
— Ты молодчина! — широко улыбнулась Алла.
— Вот черт! Я и не хотел…
— Ой, да ладно тебе! — Аллочка оглянулась. — Давай быстренько, пока нас на взломе не застукали! Помоги мне. Вот так. Все. — Аллочка помахала рукой: — Закрой двери. А то придут, разборки начнутся: кто, зачем, да почему?
Она набрала номер телефона, послушала и раздраженно ткнула кнопку отмены вызова:
— Ну вот, всегда так: когда край надо, никогда не дозвонишься! Занято! — сообщила Аллочка и осмотрелась: — Ишь, ты, уютно устроился — и телевизор тебе, и диванчик… Ой, Кир… не уходи, а? Побудь со мной минуточку, я сейчас перезвоню. Не оставляй меня одну… знаешь, меня и так сегодня бросили, — Алла хмыкнула.
— В каком смысле?
— В самом прямом. Не знаешь, как девчонок бросают? Выкинули, как надоевшую собачонку.
— Так ты же ни с кем не ходила, — удивился Кирилл.
— Есть у меня парень… был. Не здесь. Уже больше двух лет. А сегодня позвонил — у него свадьба скоро.
— Что тут скажешь… Сочувствую. И знаешь, плюнь на него. Значит, он чужая половина, не твоя. Тогда это и к лучшему, что он сейчас ушел, а не потом. Потом было бы еще хуже.
— Ты, правда, сочувствуешь? Спасибо, Кир. А только… где же моя-то половина?
— Обязательно найдется. Не торопись.
— Обидно. Особенно когда совсем рядом чужое счастье, перед глазами. Глядишь и хочешь-не хочешь, а думаешь: «Чем я-то плоха? Недостойная».
— Нельзя так думать. У каждого — свое. Все у тебя будет, придет в свое время. Или тебе уже лет сорок, что ты так горюешь?
Аллочка вежливо улыбнулась:
— Я знаю, ты меня… не сильно хорошего мнения обо мне.
— Да нормального я о тебе мнения…
— Нет-нет, я без обиды, я и сама знаю, что дура я. Но знаешь… дурам тоже больно бывает… Ой, да ладно, Кир, разнюнилась я тут перед тобой, а оно тебе надо? — Она поморщилась и отвернулась. И тут же хмыкнула насмешливо: — Посмотри-ка!
Аллочка кивнула на столик в углу — на хрустальном плоском блюде стояла бутылка коньяка и чистые стаканы.
— Это наверняка ему от свадьбы подарок. Слушай, Кир! Давай, выпьем по чуть-чуть!
Она ловко допрыгала до столика, Кирилл и сказать ничего не успел — она быстро скрутила колпачок.
— Алла, ну зачем ты? Это же не наше!
— А, к черту! Семь бед — один ответ! Я хочу выпить! Мне надо! И ты выпей со мной, если поправде сочувствуешь!
Глаза у нее вдруг наполнились слезами, Алла зло смахнула их и виновато сказала:
— Не хочешь за мое пить, давай за вас с Дашуней выпьем. Бутылка-то все равно уже открыта. Пусть у вас все будет, как надо.
Аллочка, не слушая возражений, налила Кириллу коньяку на треть стакана и себе плеснула.
— Кира, ты вот со мной побыл несколько минут, поговорил, поглядел, как на человека, мне и легче стало. — Хороший ты парень, Кир. За вас. Только не говори больше ничего. Просто выпей со мной.
…Где-то рядом раздавались странные, неуместные звуки — Кирилл открыл глаза. Лицо его почему-то утыкалось в бесформенные пестрые пятна грязноватых цветов. Он неловко заворочался, и пятна трансформировались в рисунок ковра. Мысли путались в вязком сером тумане, и как просветление явилась догадка, что, оказывается, он на полу лежит, прижимаясь щекой к ворсу ковра. Мутило, и Кирилл опять прикрыл глаза, в надежде, что сама собой выплывет еще какая-нибудь мысль и все станет ясно: почему он валяется на полу, почему ему так дерьмово, кто и по какой причине плачет где-то неподалеку.
«Плачет? Та-а-ак… Что же тут такое происходит?» — это переместило рассеянное внимание Кирилла чуточку дальше, за пределы собственного тела, валяющегося на ковре непонятно где и почему. Он через силу поднял тяжелую, будто свинцом налитую голову.
В глаза ударила матовая белизна обнаженного тела, а потом уж он разглядел, что в дальнем углу дивана, скорчившись и уткнувшись в какое-то тряпье, всхлипывает Аллочка. Все еще ничего не соображая, Кирилл сел и тупо уставился на девчонку. И тут Алла вскинула заплаканное лица в разводах черной туши под глазами и проговорила:
— Гад! Скотина!
Сказано было с яростью, с ненавистью, но голос вздрагивал, и получилось жалко. И вот эта жалкость, беспомощность окатила Кирилла как ведром ледяной воды.
— Что случилось? — голос был чужим и хриплым, Кирилл сам его не узнал.
— Что случилось?! Ты спрашиваешь?! — от ярости Алла даже плакать перестала. — Сволочь ты, вот что случилось!
— Ерунда какая-то… — растерянно проговорил Кирилл и неловко поднялся на ноги. И тут обнаружил, что одежда его в большом беспорядке. — Да что тут за … творится?! — выругался он, внезапно охваченный бешенством от невероятности единственно подходящего объяснения, от того, что ничего не мог понять или хоть вспомнить: что же было-то?
— Оденься! — он болезненно поморщился, настолько нагота Аллочки была неуместной, ненужной.
— Во что?! — зло выкрикнула она и швырнула в Кирилла какую-то бесформенную, рваную тряпку. — Это кофта, между прочим!
Какая-то манерность почудилась Кириллу то ли в голосе ее, то ли в глазах, и он с холодным бешенством проговорил, глядя на нее:
— Я этого не делал!
Глаза Аллочки медленно наполнились слезами, и слезы перелились через край, потекли по щекам.
— Эх, ты… Я думала, кому-кому, но тебе-то… А ты… ты хуже всех… И теперь что? Не было ничего, да?..
Кирилл сжал голову ладонями, пытаясь собрать аморфные мысли — он ничего абсолютно не помнил. Неужели… действительно?..
— Я ничего не помню, — глухо проговорил он. — Я ничего не помню! — повторил он уже со злостью.
— Не хочешь потому что. Зверем себя помнить не хочешь, — опять всхлипнула Алла. — Я думала, ты… убьешь! Кир… отпусти меня… — движения ее вдруг сделались лихорадочно торопливыми, — я уйти хочу!.. Отпусти!
Она соскочила с дивана, начала торопливо одеваться — порванные колготки, разорванная юбка… Господи, неужели он это сделал?!
— Подожди… — он тяжело поднялся.
Аллочка отпрянула в угол, прижала к груди тряпье:
— Да не подхожу я.
Он сел на диван, сжал голову руками: «А что — подожди? Что можно спросить такого, чтоб все это исчезло: всхлипывающая Аллочка, ее разодранная одежда?..»
— Нет, этого не может быть…
…За дверью грохотала музыка — свадьба гуляла. Алла, прихрамывая, подошла к двери и остановилась, прислушалась. Потом оглянулась на Кирилла:
— Мне что, вот так и идти?.. У всех на виду?
Позже Кир не мог вспомнить, встретился ли ему кто, когда он шел в гардероб, разговаривал ли он с кем-нибудь. Вязкая, тошнотворная муть обступала его, до предела сужая пространство, и чтобы прорвать ее, нужно было напряжение мысли и воли, а Кир сейчас и в этом узеньком пространстве разобраться не мог, и даже в себе самом ничего не понимал. Он с трудом отыскал Аллочкино пальто.
В кабинете он открыл шпингалеты на окне и толкнул створки. Рама затрещала, посыпалась сухая замазка закупоренного на зиму окна, и оно распахнулось.
Кирилл стоял по колено в снегу и озирался, вяло удивляясь тому, что не мог сообразить, с какой же стороны Дома Культуры он оказался. В голове вместо мыслей была та же тусклая муть, и мысли вязли в ней… Снег тут давно не чистили… Вон рядом дверь какая-то и дорожка к ней… А, запасной выход. Он бывает открыт даже чаще парадного, через него удобно ходить — магазины рядом, почта, ну и вообще, центр.
Кир снял с подоконника Аллу, и тут вдруг полыхнуло воспоминание, что вот так же он держал уже эту девчонку, но тогда вокруг был не снег, а вода… Алла коротко взвизгнула, и Кирилл не сразу понял — почему. Ее ноги в тонком капрончике утопали в снегу. Кир выдернул ее из снега и опустил на утоптанную дорожку.
Обнесло дурнотой, но скоро прошло — на дворе крепчал ночной мартовский морозец, студил голову, и от холода стало полегче. И все равно — то, что он должен был осознать, было настолько дико, нелепо, невозможно, что он не мог даже думать об этом
Мысль о Даше была сейчас невозможной, и Кирилл не подпускал ее к себе близко, она чуть-чуть отступала, но оставалась неподалеку, рядом, и при малейшем прикосновении к ней дергала обнаженным нервом.
Кир вышел на дорогу и побрел домой. Прошло несколько минут, прежде чем он вспомнил: Алла-то куда делась? Оглянулся, но улица была пуста, поодаль ярко сияли окна клуба, из распахнутых форточек вырывались шумные голоса и слишком громкая музыка.
Утро облегчения не принесло. Болела голова — ну, это уж чисто небывальщина. Кирилл с трудом мог бы припомнить, когда у него вообще голова болела. Но в мыслях, тем не менее, прояснело. Вчерашнее казалось дурным сном, да только Кир давал себе отчет — не сон это. И так же твердо он знал сегодня — не было у него вчера ничего с Елецкой. И не пьян он был, по крайней мере, не настолько, чтоб валяться на полу и потом не помнить, что творил. Что было в коньяке? Он стоял, приготовленный заранее, как часть разыграного спектакля под названием «Ты меня изнасиловал». Но зачем понадобилось это Елецкой?
Кирилл уже быстро одевался.
Нет, стоп. Она ведь тоже этот коньяк пила… Хм-м-м… Да, а почему обязательно в коньяк что-то подмешивать? Можно в стакан заранее положить. Она ведь не попросила его налить, сама похромала. «Нога… — Кирилл помотал головой. — Ой, дура-а-ак!..»
В Доме Культуры суетилась родня молодоженов, вот-вот начнут собираться гости продолжать гулять свадьбу.
Завклубом был у себя, пришел поглядеть, все ли благополучно в его ведомстве.
— Привет, Кира! Ты ни рановато к продолжению банкета явился? Сказали, народ к десяти пойдет.
— У тебя вчера тут коньяк стоял. Где он?
— Так это ты двери мне «починил»? Ты сдурел что ли?
— Как сломал, так и сделаю. Я тебя про бутылку спрашиваю!
— Ты чего орешь-то? Дуролом! Про бутылку у тебя как раз надо спросить!
— Она тут оставалась.
— Ну, — завклубом развел руками, — я тогда не знаю. Нету, сам видишь. Вместе со стаканами унесли. Я думал, может, пустую запнули куда в угол. Не-а, нету нигде.
— Вот черт! — выругался Кирилл. — А откуда она взялась?
— Да от свадьбы в подарок принесли.
— Кто?
— Это, убей, не помню. Шум, суета, молодожены как раз приехали. Не помню.
— Чего ж ты домой не забрал?
— Слушай, — рассердился завклубом. — Ты чего пристал, как банный лист к заднице? Прям допрос тут мне устроил! Я, может, обязан тебе отчет давать, как и чего я делаю?! Высадил двери, устроил, понимаешь, проходной двор из моего кабинета и погляди на него — кум королю! Похмелиться пришел! Вон, иди, похмеляйся, чо ко мне-то?
Кирилл вышел из клуба и остановился, его лихорадило. Это было странное ощудение нетерпения: вроде бы ему необходимо было что-то сделать, вот сейчас, немедленно. Как будто он забыл о страшно важном… Ах, если бы он мог прочесть свои смутные беспокойства! Может быть, шестое чувство подсказывало Кириллу, что как раз в эти минуты он более всего нужен Даше! Но Кир мучительное свое состояние объяснил ситуацией, в которую попал нелепейшим образом, осознанием, что спектакль свой Алька еще не доиграла, а финал его Кирилл предугадать не мог. Он обрадовался, когда заметил девчонку, идущую мимо Дома Культуры — она была в той же группе самодеятельных артистов, что и Даша, и Кир заторопился ее окликнуть.
— Танюшка! — Девушка обернулась. — Вы когда приехали?
— Да вот, только что.
— А вчера почему не вернулись?
— Да там неразбериха какая-то получилась. Мы думали пораньше выступить — какое там! У них в девять только собрание началось. Вот и оставили нас ночевать.
— А Дашуня…
— Она домой пошла.
Кирилл, стараясь ни о чем не думать, пошел к дому Даши. Он не знал, что скажет ей, и скажет ли. Он не мог думать об этом разговоре, придумывать слова и фразы… он просто хотел увидеть сейчас Дашу, это было крайне нужно ему, и он шел к ней. А что будет потом… Кир почему-то был уверен, что глядя в Дашины глаза, он поймет, будет знать, как и что надо сказать ей.
Но дома Даши не оказалось.
— Нет, Кирюша, не приехала еще. Я уж что-то тревожиться начала.
— Они приехали, я сейчас Танюшку Суркину видел. Она сказала, что Дашуня домой пошла.
— Приехали, ну, слава Богу! А то мне как-то не по себе стало, все утро только в окошко и выглядываю. Ты куда, Кира? Да подожди, она вот-вот подойдет. Наверно, остановил кто-нибудь по дороге.
— Я лучше встречу.
— Ну, как хочешь. Тогда вот что… Я обещала Любаше-фельдшерице платье сегодня доделать и сразу принести. Это ее наряд на второй день свадьбы, на сегодня то есть. Раньше-то никак не получилось, столько заказов к этой свадьбе было! Так я к Любаше, а ты Дашуньке скажи, где я. Я мигом, туда и обратно.
Он так и не узнал, каким образом Елецкие перехватили Дашу по дороге, кто это был и что говорил ей, но Даша вместо дома оказалась у них. Ох, да наверняка не потребовалось каких-то невероятных ухищрений. Скажи ей, что Алька при смерти и хочет, чтоб ее Даша причастила, Дарья и тогда пошла бы, хоть и в растерянности, но ни единый миг не помышляя, что ее ведут в западню.
Она этого не поняла и тогда, когда увидела Аллу с красными глазами, в слезах, а мать ее, улыбчивая миловидная женщина — это с ней Даша встретилась на улице, — обернулась разъяренной бабой.
За вся свою жизнь, пусть и не такую уж долгую, Даше ни разу не пришлось выслушивать оскорбления. Детские дразнилки были самыми «страшными» ее оскорблениями. И вот сейчас на нее обрушилась черная чудовищная площадная брань, нелепые, ошеломляющие обвинения сыпались с двух сторон. «Гадина» и «дрянь» оказалось самым ласковым, что нашлось для нее в словарном арсенале Елецких. Суть же их криков сводилась к тому, что в результате неправильного Дашиного поведения с «известным кобелем» Кириллом пострадала Аллочка, подвернувшись ему в недобрую минуту. «Паршивка» трясется за собственную невинность, а платить за это пришлось Аллочке!
Даша стояла посреди комнаты, белая, как лист бумаги, одеревеневшая, оцепеневшая, а ее хлестали черной бранью, называя всё скабрезными именами, а она и слов-то таких прежде не знала, не слышала. И они звучали тем ужаснее, что выкрикивали их женщина и девчонка, с лютой злобой, брызжа слюной в лицо!.. Она уже была пришиблена, раздавлена, а они все били и били, упиваясь властью над жертвой, ее безропотностью и беззащитностью, сладостной и столь долго жданной местью. И слова их уже почти не доходили до ее сознания, и сквозь звон в ушах она почти не слышала их… Эти короткие минуты, растянувшиеся для Даши в вечность, были самым жестоким уроком за всю ее жизнь.
…А потом резкий запах нашатыря вернул ее к действительности, и Даша услышала брезгливый голос:
— Пошла вон, сучка!
Кирилл дошел до центра села, куда, он полагал, довезли школьников, и не встретил ни Дашу, ни вообще кого-либо из тех, кто приехал вместе с ней. Площадь опустела, даже автобус уже ушел в гараж. «Опять разминулись? Куда же она могла свернуть и зачем?» — с недоумением подумал Кирилл и повернул назад — домой-то Даша в любом случае придет.
Дверь была закрыта на щеколду так, как при нем закрыла ее Дашина мать. Кир остановился у ворот, поглядывая вдоль улицы и ощущая все большее беспокойство, хотя о чем было тревожиться? Даша приехала, куда она в селе денется. Зачем-нибудь к подружке зашла? А может, она решила к нему, к Кириллу заглянуть, прежде чем домой идти? Вроде не должна бы… знает же, что мать ждет и волнуется. А вдруг? Кир потоптался у ворот минут пять и направился домой.
И не знал он, каким черным злым вихрем закручивает в эти минуты его, и Дашу, и близких им обоим людей. Он не знал, бездействовал, будто выпал в странную зону мертвого штиля, и зона эта была наполнена тем безмолвием, когда замирает все живое в последние минуты перед страшным катаклизмом. А вихревые струи уже крутились вокруг него, захватывая, зачерняя все больше пространства, пока еще невидимые, неощущаемые, но уже шла черная лавина урагана, готовая раздавить, снести все на своем пути…
Кирилл отворил дверь в дом, увидел мать, и вид ее испугал Кирилла.
— Мам, ты чего? Заболела?
— Кирюша, — со стоном выговорила она и прижала ладони к щекам. — Да что же ты натворил, сыно-о-ок?..
— Кто у нас был? — холодея, спросил Кирилл.
— Да прокурорша, только что вышла. Ты разве ее не видел?
Кир припомнил, что когда он свернул на свою улицу, впереди будто бы вильнул в переулок зад легковушки.
— Зачем же ты… с дочкой-то ее… Кира?.. Что она тут говорила!.. Боже мой! Боже мой! Ох, Кира-Кира!..
Бабушка сидела молча, смотрела на Кирилла, и голова ее мелко тряслась.
— Да вы что?! Не было ничего!
— Не было? Тогда с чего бы она так? — возразила мать сокрушенно, но с пробудившейся надеждой: убеди, убеди, что напраслину на тебя сказали. И опять простонала: — Ох, если бы ты только ее слышал! Ведь кричала, что посадит тебя!
— Мама, бабуля, я ни в чем не виноват. Честное слово. Успокойтесь. — И вдруг прямо по сердцу полоснуло предчувствие: — Мам… а про Дашу она ничего не сказала?
— Нет. Про Дашу ничего. А что — про Дашу? Да что ж теперь будет-то, Кирюша?
— Ничего не будет. Мам, я сейчас, я скоро…
— Куда ты опять? Ведь только пришел! Побудь дома, Кира, что-то мне страшно… Прям душа не на месте, — виновато и умоляюще проговорила мать.
— Мне надо Дашу увидеть.
— Ну, ладно, ладно… Иди. Только не пропадай надолго, прошу тебя.
Кирилл и сам все больше переживал за Дашу, и все же пошел он не к ней, а совсем в другую сторону. Ему пришла в голову мысль об одном важном деле, и сделать его надо было поскорее.
Он свернул с дороги на расчищенную тропинку, ведущую к дому с просторной голубой верандой, и уже открыл воротца под заливистый лай рыжей собачонки, но в ограду войти не успел. Дверь открылась и на крыльцо вышли женщина и мужчина, нарядно одетые, парадные.
— Здорово, Кира, — подходя к Кириллу, протянул руку мужчина. — Ты чего к нам? По делу?
— По делу. К Наталье твоей у меня дело.
— Гм-м-м, — с подчеркнутой многозначительностью протянул мужик, — интересное кино. А я, как, свободен, что ли?
— Наташ, хорошо, что я тебя еще дома застал, — Кирилл пропустил мимо ушей шутливые слова Володея, мужа Натальи, работавшей в поликлинике, в лаборатории. — Возьми у меня кровь на анализ.
— Кир, ты заболел что ли? — возмутился Наташкин супруг. — Сегодня выходной, если ты еще не знаешь, и свадьба к тому же. Считай, что мы уже на свадьбе. Ушли.
— Так я и со свадьбы могу увести.
— Ишь ты! Ну, способности твои известные, конечно, — значительно улыбнулась Наталья. — А только что за срочность? Чего так приспичило?
— Наташ, я не шучу. Возьми у меня кровь.
— Кирилл, закрыто же все. Поликлиника, лаборатория…
— Ну пошли, откроем! У кого ключи?
— Да зачем тебе так срочно? Что случилось-то?
— Мне надо, чтоб определили, есть у меня в крови примеси какие или нет?
— Во! Какие еще примеси? Вчерашняя самогонка что ли? — хохотнул Володей.
— Да погоди ты! — махнула на него Наталья. — Ты про что, Кир?
— К примеру, клофелин или еще какую дрянь кровь ведь покажет?
— Ладно, пошли.
— Наташ, ну куда ты? — с досадой заканючил сзади муж. — А дома нельзя что ли? Вот пробирки же у тебя есть, и чемоданчик твой медицинский.
— Нет, тут пробиркой не обойдешься. Надо кровь специальным шприцем взять, а то она свернется быстро. Да успеем мы, не переживай. Тут, по-моему, дело серьезное.
Галина Георгиевна пребывала в легком недоумении. Она-то была уверена, что держит ситуацию в руках и все идет строго в соответствии с ее желанием: это она задумывала и выстраивала события. Но происходящее вырывалось из русла ее желаний. Нет, вообще-то все было в порядке — события текли так, как направляла их Галина Георгиевна, но не она захотела придать ровному течению вид бешенного потока. То, что она делала сегодня, выглядело фантасмагорией с налетом безумия.
Когда утром ей позвонили и сообщили, что школьников отправляют домой, Аллочка рассмеялась, а потом заявила:
— Хотела бы я увидеть, как Дашке скажут.
Дома они были вдвоем, супруга Галина Георгиевна заблаговременно отправила к его матери — старуха жила в соседнем районе со старшей дочерью. Вот Галина Георгиевна и распорядилась:
— Поезжай, навести их, с праздником поздравишь. Возвращайся в понедельник.
Таким образом, у нее под руками никто не мешался.
— Ну, доча, тут уж я не знаю. Что нам, за ней следом ходить? За кустики, за камешки прятаться? — пошутила она.
Алла поджала губы, а потом вдруг заявила:
— А мы сами ей скажем!
— Это как?
— Перевстреть ее, пока она с Киркой не повидалась, и приведи к нам.
— Да ну, Алла, брось. Ни к чему это, право. И я не Джеймс Бонд, чтоб на остановке засады устраивать. Или мне что, на дороге ее перехватывать и с автобуса снимать?
— Ой, не говори ерунды! — сморщилась Алла. — Будет она на дороге караулить! Да тебе только распорядиться, и доложат минута в минуту, когда автобус придет.
— Но ее же Кирилл может там встречать, прямо из автобуса.
— А ему-то откуда так точно знать?
— Аля, не хочу я эту девчонку к нам в дом вести!
— А я хочу! Они надо мной сколько издевались? Пусть теперь Кирке в сто раз хуже будет. Вот сколько я могу ему гадости сделать, столько и сделаю. И я хочу каждой минуточкой насладиться. Мне было плохо — теперь пусть им плохо будет. Я хочу видеть, как ей плохо. Приведи Дашку!
Галина Георгиевна вздохнула: она слишком хорошо знала свою Аллу, влажный блеск в глазах говорил о том, что надо ждать истерики, и чтобы ее прекратить, все равно придется уступать Аллочкиному капризу. И Галина Георгиевна сказала:
— Хорошо-хорошо. Успокойся.
А когда она привела девочку Дашу, что-то случилось с ней самой. То ли виной стала безропотность этой девчонки, то ли захватил ее агрессивный напор Аллочки, но она поняла дочку: оказалось так сладко видеть, как девчонка бледнеет, какие затравленные у нее глаза. Только одного опасалась Галина Георгиевна, как бы Аллочка не набросилась на «гостью» с кулаками.
Вот домой к Кирке пойти — эта мысль, правда, ей самой в голову пришла: обложить его, чтоб со всех сторон красные флажки. Тогда уж он точно не вырвется. Аллочка, в общем-то, права оказалась. Если б он смог первым с Дарьей поговорить, неизвестно еще, как бы она себя повела. А теперь, после того, как с ней «побеседовали», ему трудноватенько будет найти поддержку с ее стороны. Теперь у него одна возможная опора осталась — мать с бабкой. Вот и надо ее выбить тоже. Пусть и оттуда на него давят. Тогда деваться ему станет некуда.
И Галина Георгиевна заторопилась в дом Кирилла. Правда, тут она рисковала — он мог оказаться дома, мог просто выгнать ее. Конечно, из этой ситуации тоже можно было бы выгоду добыть — синяки на руках, к примеру, не помешали бы… Но очень уж не хотелось оказаться в положении выкинутой на улицу.
Галине Георгиевне, повезло — Кирилла дома не оказалось, и все получилось в лучшем виде: мать и бабка остались перепуганные до полусмерти. И отведенную им роль сыграют, как миленькие.
Кусок времени, как она шла домой, как в дом вошла — эти минуты совершенно выпали у Даши из памяти. Она не плакала, даже как будто и не думала ни о чем — как сомнамбула, медленно разделась, легла на кровать, сжавшись в комочек, и… заснула.
Даша не слышала, как пришла мама, увидела ее спящей и тихонько позвала по имени.
— Ну, спи-спи, доченька, — ласково прошептала она и укрыла одеялом. — Намаялась, золотко мое.
Не слышала, приглушенного стука двери и голоса Кирилла:
— Что, пришла Даша?
— Дома! Спит вон, умучились, видать.
— Ну пусть спит, не будите ее.
Даша проспала весь день. Часов в шесть мать пыталась разбудить ее, чтоб ужином накормить — нет, не могла добудиться, спала дочка, как убитая. Подивилась, конечно, Мария на такой беспробудный сон, но тормошить Дашуньку не стала: может, она, бедняжечка, всю ночь глаз не сомкнула? Да поди-ка намерзлись еще в автобусе, известно ведь какая техника в сельской автобазе — латаная-штопаная, по бездорожью да распутице битая, где на честном слове работает, а где на мате-перемате.
Сидела Мария тихонько, работала — Дашенька дома, больше и не надо ничего, на душе хорошо, спокойно. Позвякивали ножницы, шуршала ткань. Машинкой швейной стрекотать не стала, сберегая дочкин сон. Но только если б знала Мария, что предшествовало этому сну, какое нервное потрясение пережила Даша, покоя на душе и близко бы не было. Ненормально Даша спала, а Мария на свете не первый день жила, знала, что после сильного потрясения, от горя иль еще какой боли человек может и в летаргический сон впасть — психика будто сбегает от непереносимой реальности. Если бы только мысли такие пришли к Марие, подняла бы она панику. А так — ну, что ж, спит дите. Плохо, конечно, что не поевши, ну да проголодается коль, сама тогда проснется. Вот Кириллу еще плохо — скучно без Даши. Сколь раз забегал сегодня, Мария и со счету сбилась. Но дочку будить не дала, ничо, пусть денечек поскучает, тем праздничнее им будет праздник, улыбалась про себя Мария…
Да покою на сердце у Кирилла не было. Места себе не находил, день долгий, безумный, всю душу повытянул. Про свадьбу сегодня и думать забыл — до веселья ли, когда чувство такое, будто облит помоями с головы до ног и что ни делай, а тошное чувство это не проходит. Особенно после того, как побывал он у Елецких. А как было не пойти, когда кипела в нем злость на прокуроршу — с какой это стати она заявилась к матери и бабке, наговорила черт-те чего, наорала. Пусть-ка теперь поорет на него, на Кирилла.
Только Галина Георгиевна кричать не стала. Говорила сдержано. Вот глаза шибко нехорошие были, и смотрела она в упор, с угрозой. Угроз ее и обвинений пустых Кирилл не испугался, но противно было.
— Я тебя посажу, можешь не сомневаться, — к этому сводилась суть всех ее слов, да она и немногословна была.
— А в доказательства коньяк отравленный подошьете?
— Ты об доказательствах не переживай. Будут доказательства.
— Ну, дак и у меня будут.
— Это что ж, ты со мной тягаться решил?
— Не знаю я, что такое вы задумали, а только добра вам из этого никакого не выйдет. Под статью хотите меня подвести? Сперва об том подумайте, что мне тогда разницы не будет — по одной статье идти или, к примеру, по двум.
— Грозишь? Ты — мне?!
— Зачем? Предупреждаю.
Аллы он не видел, да и видеть не хотел.
__Объявляю конкурс на название этой новой повести.
Пока что у нее рабочее название.
Присылайте свои варианты,
может быть именно ваше название она и будет носить.__