Расставшись в Дашей, Кирилл отправился в родной свой дом. Не зажигая света, лежал без сна, со смутой тягостной на душе. Чувствовал себя одиноким и усталым. Как не хватало ему тихого бабулиного голоса. Почему-то не мамы, а именно бабули не хватало. То ли потому, что сердце не успело еще смириться, свыкнуться с ее уходом, а может, потому, что в самые горькие дни бабушка с ним была. Придешь, бывало, послушаешь ее, уже вроде бы на душе полегче. После смерти бабушки Михеевны Кирилл, когда домой приходил, как будто к бабуле шел. И в мыслях здесь он не одинок был. Однако с такой тяжестью душевной, как сейчас, Кирилл давно уж не приходил.
Стоило закрыть глаза, возникало лицо Даши, такое, каким было оно после его поцелуя. Взгляд сквозь истому желания. Как, оказалось, легко шагнуть через хрупкую грань. Он знал, в ту минуту Даша не оттолкнула бы его, и это было бы правильно — ведь они любят друг друга, об этом знают все: и Алка, и Костя и не смеют их судить… Но Даша считает — неправильно. И ведь не станет она таиться, скрывать от Кости. Тут Кирилл даже не сомневался, — не станет. Но что будет потом? Имеет ли он право разрушить покой, которым окружила себя Даша. Пусть это и видимость покоя… За их короткую радость не он платить станет, а Даша — горестями своими, сожалением, чувством вины и утраты… Имеет ли он право так поступить с ней? «Тогда просто доверься мне», — так он сказал? Так что ж теперь?.. Кирилл вздохнул: «Бабуленька, что сказала бы ты мне сейчас? Ты ведь тоже любила мою Дашу».
И вдруг как наяву услышал тихий голос: «Ох, Кирюша, не будил бы ты лихо, пока оно тихо…»
Кирилл аж вскинулся. Задремал что ли? Почудилось?
— Спасибо, бабуленька, — тихо проговорил в пустой сумрак. Усмехнулся, покачал головой: не важно, откуда пришли эти слова, а только они самые правильные. Не даст он Даше ничего кроме лиха, а горя она по его милости и так уже видела больше, чем надо.
И после этого свидания с Дашей заколобродил Кирилл пуще прежнего. Не было для него ни распутицы весенней, ни бездорожья. Известно, пьяному море по колено, вот и Кирилл, там с мотоциклом своим продирался, куда мужики и на тракторе не совались. Конечно, вопрос еще, кто на ком больше ездил — Кира на мотоцикле или наоборот? Сила богатырская выручала, а Кирилл как нарочно в такие переделки лез, будто старался вымотать и истратить себя до самого краю, будто физическим страданием глушил другую боль. Да еще водкой. Пил он много, а только водка на него как-то странно действовала, не так, как на других.
Как бы Алька рада была, чтоб Кирилл подобно иным — напился, свалился да спит. Дома, на виду, а ни где-нибудь невесть где, а жена изводись ночь напролет: что с ним, да как, да жив ли? Сильно Алька переживала за мужа. Даже матери как-то пожаловалась, хоть сколь уж времени никакой помощи у нее не просила. А тут: посоветуй, что делать-то? Помоги! А что с ним сделаешь, как поможешь? Давно скинул он узду Галинину. Теперь ему в удовольствие поступить вопреки ее желанию. Если попросит она вдоль, то будьте уверены, он сделает поперек. Галина Георгиевна, конечно, попыталась с Кириллом поговорить:
— Ты ведь знаешь, ей нервничать нельзя. Что ж ты делаешь?
— А это уж ты сама, теща дорогая, об дочке позаботься. Потихоньку, по-хорошему, разведи нас, коль свести сумела. Ты и теперь сможешь, если захочешь, я знаю. И будет она опять одинокая, такая молодая да красивая. И найдешь ты ей правильного супруга, чтоб нервы не трепал, а любовался бы только на красоту ненаглядную. Так что давай, дорогая, спасай свою единственную дочь от мужа-урода и от детей нежеланных. Дело за тобой.
Если б и вправду так было… Утеряла Галина прежнее влияние на дочь. Сама не знала, когда и где, что неправильно сделала, а только перестала Алька ни то что слушаться, а и вообще вроде не слышала мать. И чем больше говорила Галина о Кирилле, тем меньше от ее разговоров проку было. Иной раз отцовым словам внимания оказывала больше, чем материным. А ведь папика она сроду всерьез не принимала. Однако ж и тут: стоило отцу в разговоре коснуться Кирилла (по научению супруги пытался и он забросить удочку насчет не заладившейся семейной жизни Аллочки), у дочки в тот же миг будто слух пропадал, вообще никак на подобные слова не реагировала. С ней о чем угодно можно было говорить, только не о Кирилле.