Туманные слова о драке с участием нескольких десятков человек, из-за которой в колонии, а может, и в поселке ввели особое положение, давали богатую пищу для догадок и предположений. Но в том, что касалось Кирилла, Даша сомневаться не хотела. Она с облегчением поверила Крылову: жив, ничего страшного!
— Вам понадобятся там деньги. Возьмите все, что сможете, мало ли… Cумеете быстро раздобыть?
— Да… Да, деньги я достану.
— Смотрите, а то я мог бы дать. И, Дарья… вы там понастойчивее… везде люди… а деньги… они тоже аргумент. Деритесь за своего Кирилла… спасайте его…
Даша внимательно посмотрела на Крылова. Что-то в тоне, в словах его, показалось странным. Да неужто новый срок?.. Сказала:
— Спасибо вам, Олег… — на сей раз сознательно назвав его по имени. — Вы так много делаете для нас, что я… слов не нахожу…
— Удачи, Даша, — пожелал он, поднимаясь, застегивая пуговицы пальто. — Я буду переживать за вас.
В дорогу Даша собиралась в странном состоянии раздвоенности сознания. Внутри она была заторможена, как будто отсутствовала мыслями и чувствами, и казалось, не очень хорошо соображает, что делает. Но одновременно — будто на автомате — делала все точно и методично, не упуская ни единой мелочи, ни о чем не забывая. Как только ушел Крылов, она отправилась на работу, написала заявление на отпуск без содержания. На обратном пути сняла все деньги со счета. Подумала мельком о странной записке Али, которую вручил ей Кирилл в последний день свидания… об адресе, выученном назубок… И отправилась к родителям Кости. Для себя — никогда не пошла бы к ним. Но для Кирилла она готова была сделать что угодно.
— Помогите мне. Очень нужны деньги, много. Одолжите, сколько сможете.
Хозяева растеряно переглянулись, обоих застал врасплох нежданный визит Даши, да еще с такой просьбой.
— А случилось-то что?.. — проговорила Шура, взглядывая опять на супруга и как бы призывая его не молчать.
— Для Кирилла… нужно… — Даша болезненно поморщилась, это выражение само собой возникало у нее на лице всякий раз, как приходилось упоминать о Кире, как будто неосторожные слова задевали в ней что-то, причиняющее страдание. — Очень нужно.
— Ну, коль нужно, так чего… — складывая газету, которую читал, спокойно сказал Костин отец и обернулся к жене: — Шура, чего ты? Человек за помощью пришел. Не к чужим, чай.
— А я ничего, вот сразу ты — Шура, Шура! Да ты проходи, Даша, садись.
— Честное слово, я посидела бы… мне на вечерний автобус успеть надо.
— Отец, не слышишь что ли? Торопится человек, неси деньги-то!
— Спасибо вам… Как дела у Кости? Он пишет?
— А как же! — заулыбалась мать. — Фотокарточку прислал! Хочешь, покажу?
— Конечно, хочу.
Улыбающийся, загорелый Костя в просторных шортах и рубашке стоял перед фасадом небольшого домика с соломенными циновками в окнах. Рядом с домом росли пальмы и кустарник с крупными красными цветами. Даша улыбнулась, глядя на Костю.
— Что пишет? Тяжело ему там?
— Пишет, что нравится, что интересно все. Да оно и по письмам видно — зачитаешься прям, ну чисто писатель. Вот только идут шибко уж долго. Но он молодец, не ждет ответа, часто пишет, чтоб мы не переживали.
— Дай ему Бог… чтоб все хорошо у него было, — с невольным вздохом тихо проговорила Даша.
— Костинька в каждом письме про тебя спрашивает, мол, как дела. А ты бы, Даша, заходила бы к нам, хоть иногда. С малышами собралась бы, да пришла. Костя про них тоже интересуется, оно с ними ишь, как повернулось-то у него. Может, думаешь, мы зло какое за душой на тебя держим, так не думай. Оно ведь правду говорится, жизнь пройти не поле перейти. А у вас все по-людски, по-честному.
— Ладно тебе, мать, — махнул рукой хозяин, выходя из задней комнаты с пачкой денег, перетянутых резинкой. — Не за что нам зло держать — не запил сынок с горя, в разнос не пошел, а наоборот вон… Глядим, да глазам своим не верим. Не нарадуемся на него. А кому спасибо сказать надо? Так что ты, Даша… того… Вот вспомнила про нас в трудном деле… это ведь хорошо. Косте напишем, он тоже доволен будет. А с Кирой-то что?
— Вернусь — расскажу.
Даша ехала налегке, с одной сумкой. В сумке — документы, деньги, блокнотик со всякими нужными записями, белье на смену и медицинский халат… Да так, по мелочи всякое. Не знала, чего ждать в конце пути, потому никаким багажом обременять себя не стала. А если понадобится что, так были бы деньги, купить все можно.
За окном автобуса стояла густая ночь. Свет в салоне был притушен, и разговоры пассажиров мало-помалу стихли тоже. По времени еще был вечер, но дорога укачивала, темнота нагоняла сон, и вскоре многие дремали, вскидываясь от особо сильных толчков на разбитом асфальте. Даша прислонилась к стенке и смотрела в черноту, за которой не видно было ни зги, ни огонька — по обе стороны от трассы лежали поля да перелески. В стекле отражалась она сама, попутчики… Даша закрыла глаза, пряча неожиданно подступившие слезы. Невеселые мысли одолевали, воспользовавшись ее праздностью и невозможностью отвлечься на дела и заботы.
Даша вдруг увидала Кирилла… Он лежал на спине с вытянутыми вдоль тела руками… вероятно, на больничной койке… его окружало серое и неясное… «Кира!» — потянулась к нему Даша. Он не услышал, глаза его были закрыты, она поняла, что Кирилл спит… Кто-то сидел с ним рядом… в черном… Даша не увидела, кто именно, но почему-то догадалась и обрадовалась… «Али!» — она тронула сидящего за плечо. Али обернулся, но лица у него не было… пустота… Даша в ужасе откинулась назад… и открыла глаза. Сердце бешено колотилось, горло сжалось в судороге, Даше не хватало воздуха, ей показалось, что она задыхается. Судорожно схватилась за ручку на стекле, толкнула от себя… стекло скрипнуло в черных пазах, неохотно подалось. В лицо упруго толкнулся холодный ветер. Даша потянула стекло назад, оставила крохотную щель, почти прижалась к ней, ловила холодный, отрезвляющий воздух.
«Там плохо… очень плохо… Крылов сам не знал или не захотел сказать… — и вдруг поняла: — Он знал».
Вылет самолета был в десять, и Даша едва дождалась установленных для себя восьми утра, чтобы позвонить Крылову.
— Олег Евгеньевич, что с Кириллом на самом деле?
Да, он знал еще вчера, что все обстоит куда серьезнее, чем он представил это Даше.
Кирилл, действительно, был жив и лежал в больнице. Но истыканный заточками, с переломами, с разбитой головой… Состояние его было крайне тяжелым. Он не приходил в сознание.
Следователь не решился сразу сказать об этом Даше. Как можно было обрушить на нее ТАКУЮ правду? И того, что сказал — выше головы. Пусть свыкнется. Вывалить все, значит, подкосить ее. Особенно в том состоянии, в котором она явилась к нему — с огромными, трагическими от темных кругов глазами, горячечными, больными… Олег Евгеньевич мучительно сожалел, что Даша не оставила ему времени, чтоб досказать… И потому даже облегчение испытал от ее утреннего звонка — пусть приготовится к тому, что ее ждет, пусть удар врасплох ее не застанет.