Ральф все удивлялся необъятным нашим просторам: «Анна, у вас столько земли! Кому она принадлежит? Почему она пустая?» Удивлялся, что населенные пункты друг от друга так удалены. А мое предупреждение о дорогах он все же, как выяснилось, не оценил по достоинству: его очень веселило, когда нас подкидывало на ухабах или валило друг на друга. «Великолепный тренажер!» — радовался он.
Потом эйфория его несколько поутихла, он начал беспокоиться, как я себя чувствую, не устала ли, не хочу ли отдохнуть с полчаса в каком-нибудь кемпинге. Хм-м… Где, интересно, он их увидел? Впрочем, действительно, время от времени вблизи трассы возникали какие-то легкие строения, павильончики с вывеской «Столовая».
Неужели мысли как темное облачко ложатся на мое лицо? Тот незнакомец мелькнул и исчез в толпе, но мимоходом толкнул «гнездо шершней» — мысли, что давно и мирно дремали, не беспокоили меня. А теперь растревожено вились, не давали покою. Я испугалась встречи с Никитой? Не знаю… Это был такой клубок противоречивых чувств, что я не хотела бы испытать их еще раз. Что было бы, случись такая встреча на самом деле? И я поняла, что не хочу, чтоб она произошла. Я хочу, чтоб Никита оставался моим прошлым. С ним было связано столько боли, потрясения… я жила в таком конфликте с ним, с окружением и с собой тоже… Одного не испытывала в той далекой жизни, в которой был Никита — покоя. Покой пришел в мою жизнь вместе с Ральфом. Я посмотрела на него, Ральф сейчас же обернулся, спросил глазами: «Что?» Я с улыбкой покачала головой: «Ничего». «Правда?» — изобразил он сомнение. «Я люблю тебе», — без голоса сказала я. Он улыбнулся и обнял, привлек к себе, прикоснулся губами к волосам.
И я поняла, что вот в эту минуту я попрощаюсь с Никитой, что отныне я буду вспоминать о нем со спокойной благодарностью, со светлой печалью, но без горечи сожалений. Прощай, Никита, человек со странной судьбой, неправедной жизнью. Если есть божьи весы, пусть взвесят на них скрупулезно все, что ты совершил. Я буду вспоминать о тебе с благодарностью и молиться за тебя, и пусть моя благодарность и молитва тоже лягут на чашу весов. Прощай.
— Уже скоро, — пообещал таксист. — Еще часок, и будем на месте.
Какое-то время ехали молча, потом Ральф тихо и виновато сказал:
— Анюта, ты не сердись, что я опять про то же… Но я слишком сильно люблю тебя. Меня пугает даже самая маленькая возможность тебя потерять. И потом… я слишком хорошо знаю, убедился — о беде никто заранее не шепнет. Она приходит так внезапно… Включаешь телевизор, а там показывают, как горит отель. И ты не можешь поверить, но приходится верить, что именно там находится человек, который тебе дорог… Это страшно, когда вот так… Я не хочу разлучаться с тобой даже на один день. Только вместе. Я с ума сходил все это время, там, в Тибете. Больше не хочу. Не оставляй меня… Ты не скажешь: «Никуда не поеду. Хочу быть с мамой»?
Я погладила его по щеке, прикоснулась губами к уголку губ:
— Нет. Я так же сильно хочу, чтоб ты всегда был со мной. Разве ты этого не видишь?
Он вздохнул:
— Я боюсь, если мама станет плакать и уговаривать тебя остаться, ты не сможешь сказать ей «нет». А я буду для нее плохим, потому что хочу увезти тебя куда-то далеко. Знаешь, я недавно поймал себя на том, что снова начал мечтать, строить планы на будущее. Раньше я весь был в сегодняшнем дне, мечтал, чтоб ты выздоровела, чтоб глаза у тебя перестали быть грустными… А теперь знаешь, о чем мечтаю?.. Что смотрю на тебя из зрительного зала, а ты — на сцене, танцуешь. Ты можешь понять, как я был потрясен, когда увидел тебя там, на поляне? Ведь совсем недавно я так сильно… всем сердцем желал, чтоб ты могла ходить, и вдруг — такое. Я опять хочу увидеть, как ты танцуешь, очень хочу. Но приходят тревожные мысли: а вдруг что-то случится? Кто-то помешает…
— Мама? Ральф, милый, поверь мне, она очень тебя любит. Даже больше, чем любит. По-русски это будет «души не чает».
— «Душа» — знаю. А «чает»?.. Это «чай»? При чем здесь чай? Я не понимаю.
Я рассмеялась.
— Бедный мой Ральф, русский язык такой трудный, наверно он представляется тебе сплошным кошмаром.
— Нет, он очень интересный. Только я стесняюсь, когда ты смеешься. Я говорю глупо, да?
— Ну что ты! Я восхищаюсь тобой. Ты такой молодец! А смеюсь… да я же не в насмешку. Я просто радуюсь, мне очень нравится, как ты говоришь, и ошибаешься ты так мило, что всякий раз мне хочется тебя расцеловать.
— Да?! А что тебе мешает? Это невероятно — столько возможностей упущено!
— Мы наверстаем, — пообещала я и положила голову ему на плечо.
Ральф некоторое время молчал, глядя в окно. Потом сказал:
— Хорошо, что мы приехали к тебе на родину. Странно, наверно, но мне кажется, я увидел вот это все — он кивнул за окно, и что-то про тебя узнал… стал еще лучше тебя понимать… Я почти понял, почему говорят — у русских душа широкая.
Он повернулся ко мне, обнял, сцепив пальцы в замок, и прошептал:
— Как мне повезло, что я нашел тебя!