Искупление

повесть

Часть первая

Глава первая

Искупить — заслужить прощение. Искупить свою вину чем-нибудь.
С. И. Ожегов «Толковый словарь великорусского языка»

У Киры на пляже было своё любимое местечко — на самом дальнем конце песчаного берега, там, где врос в песок здоровенный чёрный камень с искристыми иззубренными боками. Дальше начинались заросли низкорослого кустарника и жёсткой травы. Камень был рубежом, который отделял от пляжной тесноты и сутолоки. В его тени легко было укрыться в час свирепого солнца.

Сегодня выдался редкий день, когда по какой-то неясной причине вопреки августовской жаре, берег был почти пустым. Лишь вдалеке, в самом центре большого пляжа, виднелись маленькие чёрные фигурки.

Кира лениво повернулась на бок и сказала:

— Есть хочу.

— Пошли в кафе? Или хочешь, принесу чего-нибудь? — предложил Сергей.

— Поехали домой. Наверно, часа три уже есть? Тебе ещё отдохнуть перед сменой надо.

— Твоя товарищеская забота для меня бесценна!

— Не зарывайся, Серенький.

Кира поднялась на колени, скрутила волосы в жгут и высоко заколола тяжёлый узел. Гибко и стремительно распрямилась, и в фейерверке брызг рассекла накатывающуюся волну. Облитая ярким солнцем, среди слепящих бликов, Кира казалась хрустально хрупкой. Тоненькая фигурка сделалась такой же зыбкой и неуловимой, как солнечные чешуйки на воде. Кира себя не видела и не сознавала, как она прелестна в это мгновение. А хоть бы и видела, едва ли осознание своей прелести добавило ей кокетства либо искусственности. Сергей попытался припомнить, а кокетничала с ним Кира когда-нибудь? Она помешала его бесплодным стараниям, обернулас, крикнула:

— Ты заснул?

Он со вздохом поднялся, не спеша пошёл к воде, потом разбежался и нырнул. Он вынырнул, как здоровенный тюлень, отфыркиваясь и мотая головой, обнял Киру за плечи.

— Ох, Кирюшка, и зачем ты такая красивая?

— Э-э, перестань, — недовольно передёрнула плечами Кира, освобождаясь от его рук.

— Хотел бы я посмотреть, кого ты не будешь стряхивать.

— Хорошенько смотри. Вдруг он уже есть, а ты всё проглядишь, — Кира послала в Сергея веер солнечных брызг, но он не выпустил её руку.

— И кому ты это говоришь, врунишка? Нет, вот почему сейчас не то время? Заслал бы я сватов к твоей матушке, попросил бы твоей руки… Кто бы тебя спрашивать-то стал?

— Сейчас, слава Богу, не то время. И если я не хочу замуж, кому какое до этого дело?

— Мне. А ты прям совсем-совсем не хочешь?

— Это я ещё не решила. Может быть, и совсем. Серенький, ты просто не понимаешь, в какую петлю пытаешься засунуть голову. Водолеи — я Водолей, это само-собой да? — так вот, мы своенравные, капризные, независимые. Если на нас давить, мы становимся вообще бешеными. Жуткие же типчики, согласись. Ещё мы холодные, рассудочные. Вот такая жена тебе нужна?

Сергей вздохнул:

— Что же мне делать, если именно такая и нужна? Короче, имей в виду, я всё-таки ещё подожду. В конце концов, ты станешь старой девой, вот тогда и мне будешь рада.

— Дурачок, — необидно сказала Кира.

— Ну, так все сказочные принцессы за дурачков замуж выходили!

— Некоторые — за принцев.

Кира оттолкнулась ногами от песчаного дна и поплыла к берегу.

Едва стих плеск воды и она ступила на песок, как услышала совершенно неуместный здесь звук — диссонансом шороху прибоя и крикам чаек приглушённо урчал мотор. Кира недоумённо обернулась и увидела автомобиль. Он медленно ехал по мокрому песку и, накатываясь, волна длинным языком лизала колеса. И как его сюда занесло? Кира плохо разбиралась в марках автомобилей, но отечественную от иномарки отличить могла. Неосознанное ещё беспокойство толкнулось в сердце, когда она рассмотрела в салоне несколько молодых мужчин. Подобные машины стали частыми на улицах города, но известно, кто разъезжал на них. Встреча с «крутыми хлопцами» не сулила ничего хорошего.

Кира постаралась подавить беспокойство, мимолётно скользнула взглядом по машине и, не замедляя шага, прошла к камню, набросила на плечи большое пляжное полотенце. Сзади негромко хлопнули дверцы, и Кира быстро обернулась: четверо стояли у машины, пятый остался сидеть за рулём. Выставив ногу на песок и откинувшись на спинку водительского сиденья, он неторопливо вынимал сигарету из пачки. И было в этой неторопливости что-то… от чего сердце Киры заколотилось. И снова она постаралась успокоить себя — вот Сергей выходит из воды, к ним идёт, верно знакомые его?

— Здорово, мужики, — доброжелательно улыбнулся Сергей. — Здравствуй, Глеб.

— Здорово, — за всех ответил коротко стриженый крепыш в майке, которая делала доступными для обозрения его, неплохо подкачанные бицепсы, трицепсы и прочее мясо. — Ничего водичка?

— То что надо.

— Собрался уходить?

— Располагайтесь, мы уходим.

— А эта — твоя? — кивок в сторону Киры.

— Моя жена.

— О, хорошо. Ты иди. А она пусть ещё покупается.

— У тебя юмор что ли такой? Ты подскажи, в каком месте смеяться.

— А сам не знаешь? У тебя и с мозгами напряжёнка, не только с юмором, — хмыкнул Качок. — Сваливай, пока не помогли. Мне уж невтерпёж, как охота с твоей длинноногой пообщаться.

— Глеб, унял бы своих шутников, — Сергей посмотрел на сидящего в машине. Тот молча затянулся сигаретой. — Ты же не подонок, Глеб!

— Ты не нервничай, — положил руку на плечо Сергею один из парней. — К тебе лично никаких претензий, геев у нас нет. Давай, не мешай, топай налегке.

Сергей ударил первым, потому что видел их глаза и видел, что терять ему нечего. Качок отлетел и откинулся на песок, двое других бросились на Сергея.

Кира не слышала, о чём говорили у машины, и всё произошло так стремительно, что она оторопела на несколько секунд. Потом непонятная — помимо воли и сознания — сила швырнула её туда, к Сергею. Не помня себя, она вцепилась кому-то в волосы, рванула на себя и даже удивилась раздавшемуся воплю. Потом удар в грудь отбросил её. Боли в тот момент она не почувствовала, тут же вскочила, но сзади обхватили, стиснули так, что она едва могла вздохнуть.

— Пусти! — рванулась Кира. — Пусти, скотина!

— Не напрягайся так, сладенькая, — услышала она хохоток у самого уха. — Ух, сколько в тебе темперамента!

Когда-то, ещё в школе, Сергей попал в общую струю увлечений боевыми искусствами, и с другом пришёл в секцию рукопашного боя. Друг ушёл скоро, а у него увлечение прошло только через три года. Навыки же, отработанные до автоматизма, остались на всю жизнь, и ни раз Сергей с благодарностью вспомнил потом своего тренера. Теперь он довольно легко уходил от кулаков своих соперников и был уверен, что легко управится с ними. Эти опасности не представляли, но двое других… Сергей старался не упускать их из виду. Впрочем, Глеб до потасовки едва ли унизится, разве только размяться захочет. Но чего ждать от невысокого гибкого парня с восточным разрезом глаз? Он стоял в расслабленной позе, и по лицу его ничего нельзя было понять, но вот смотрел он нехорошо — то ли выжидал, то ли оценивал.

— Глеб, оставьте нас. Человек же ты!

И тут Монгол лениво оттолкнулся от машины, начал неторопливо приближаться. Сергей постарался максимально сконцентрироваться… но от молниеносного выстрела ногой в лицо уйти не смог. Его отшвырнуло к машине, он ударился о неё и рухнул в черноту беспамятства.

Руки и ноги у Киры сделались ватными, когда она увидела неподвижно простёртого на песке Сергея. Потом какой-то отрезок времени она всё делала так, будто ею кто-то руководил. Она резко откинула голову назад и изо всей силы врезалась затылком в мягкое. Сзади раздался крик, и тиски ослабли. Кира вывернулась, метнулась к сумке, выхватила пустую бутылку из-под минералки и даже успела мимолётно порадоваться, что бутылка не пластиковая.

Прижавшись спиной к камню, Кира затравленно смотрела, как четверо неторопливо подходят к ней. Пятый продолжал с отстранённым скучающим видом сидеть в машине. Теперь Кира видела, что все они пьяны. Остановившись в трёх шагах, парни с ухмылками обшаривали её глазами. Кира торопливо и сильно ударила бутылкой о камень, едва не выронила её, но теперь в руке осталось горлышко с острыми, неровными краями. В этот момент из машины вышел пятый, небрежно отбросил сигарету и направился к ним. Внутри у Киры всё дрожало, но, как ни странно, страха не было. Никогда прежде она не испытывала такой холодной ярости, когда голова делается абсолютно ясной, и Кира без всякой суеты, хладнокровно оценивала ситуацию. Была только ненависть и брезгливость.

Теперь тот, пятый, самый длинный из них, стоял перед Кирой и рассматривал её, как занимательную зверюшку. Хмельные глаза не шарили по ней, он смотрел в огромные серые глаза, будто испытывал. Губы раздвинулись в медленной улыбке.

— Ты смелая, — проговорил он со странной интонацией: непонятно — вопрошал насмешливо-издевательски, или сообщал, как о факте. — Но вот бутылки под ногами бить не стоит. Да ещё босиком. Сама и проткнёшь ногу.

Теперь, когда он заговорил, глаза его утратили странную гипнотичность, и Кира по-другому увидела это холодное, отстранённое лицо. Она вдруг подумала, что уже видела его раньше. Но мимолётное узнавание мелькнуло далеко, краем сознания.

— Эта бешеная дура мне чуть все волосы не вырвала! — услышала Кира злой голос.

Длинный рассмеялся вдруг:

— Радуйся, что она скальп с тебя не сняла.

— Чо ты развеселился? — Качок тоже был недоволен. — Ей бы заодно с её нервным дружком врезать не мешало.

Это опять рассмешило Длинного.

— Ты как после косметической операции, — повернулся он к Качку: нос у того распух и покраснел, глаза ещё слезились.

Тот выругался, Длинный обернулся к Кире.

— Ты мне нравишься, малышка.

Кира насторожённо следила за ним.

— Не бойся, никто тебя не тронет. — Он перевёл взгляд на горлышко с острыми краями, которое Кира сжимала побелевшими пальцами. — Ты думаешь, что сможешь воткнуть это в человека? Не надо, тебе будет страшно. Лучше брось, порежешься ещё.

Неожиданно он резко качнулся к ней, и Кира стремительно выбросила руку вперёд — от жёсткого удара «розочка» вырвалась из пальцев. Кира вскрикнула от неожиданности и боли, вокруг довольно заржали.

— Значит, смогла бы? — усмехнулся Длинный и, задержав на несколько секунд руку, по которой ударил, проговорил: — Соврал твой приятель, что жена ты ему. Врать нехорошо.

— Ты подонок! Дрянь!

— Не ругайся. Мальчики и так обиделись на тебя — зачем ты их побила? Давай мириться? Поехали с нами, — увидишь, мы совсем не страшные.

— Берём её с собой, Глеб! Там разберёмся, страшные мы или какие, — предложил Монгол.

Глаза Киры нехорошо сузились. Длинный заметил это, насмешливо пропел:

— Эй, хулиган, ты сегодня пьян, убери свои ручонки! Эй, хулиган, что ж ты за болван, не твоя она девчонка! *

— У тебя в репертуаре новая песня?

— Да, про девочку, которая стесняется любить даром.

— А не даром? Неужто оставим такую шоколадку тому козлу? — он положил руку на бедро Кире.

Она отреагировала со стремительностью высвободившейся пружины.

— Убери свои поганые руки, скотина! — выпалила она и полоснула ногтями по его лицу.

— Ах ты, сучонка! — выдохнул тот, замахиваясь.

Кира сжалась в ожидании удара, но Длинный отстраняюще поднял руку.

— Утрись, Кочевник, не перед тобой кобылка копытом бьёт. Этой кобылке другой всадник нужен. Но уж больно резва, придётся тебя наказать.

Взгляд Киры утонул в жёстких, насмешливых, хмельных глазах, во рту стало сухо.

— Иди ко мне, бледненькая моя. Плохие дяди напугали хорошую девочку. Иди, я тебя не обижу, мы играть будем. В плейбой, хочешь?

Он положил руки ей на плечи — сухие пальцы были твёрдыми и горячими. Его глаза ломали Кирино самообладание, ею овладевало отчаяние. Такой веяло от него надменностью, уверенностью в себе, что Кира ясно почувствовала — она ничто перед ним, перед его жестокой силой. В его сузившихся глазах снова всплыло то выражение бесстрастного исследования, и это было хуже всего, всего страшнее. В следующее мгновение он перехватил взметнувшиеся руки, легко развёл их.

— Ну, где мне одному с тобой справиться!

Запястья Киры притиснули к камню. Длинный вынул заколку из узла волос, они тяжело упали на плечи. Он провёл по ним пальцем, потом горячая рука обожгла шею… медленно заскользила по плечу… Движения его были чувственными, неторопливыми… Его пальцы скользнули под узкую бретельку купальника, и вслед за рукой она поползла с плеча. Кира рванулась, обдирая спину и плечи.

— Брось, — ровно проговорил он. — Тебе нравится.

Она сглотнула, подняла на него глаза. Насмешка хлестнула пощечиной. Страх дурнотой подкатил к горлу, и Кира забилась, выдирая руки из тисков, ударилась лицом о его плечо и впилась в него зубами. Он вскрикнул, оттолкнул её. Белые вдавлины быстро краснели, наполняясь капельками крови.

— Ах ты, зверёныш… — впервые сквозь ледяную надменность проглянуло что-то человеческое, интерес, что ли? — Надо же, сколько страсти! Всё, финиш, девочка не знает правил.

— Может, я попробую? — нервно усмехнулся Монгол.

— Не знал, что ты мазохист, Кочевник. Отдыхайте, мальчики.

Монгол скривил тонкие губы.

— Привет, малышка. Увидимся.

— Это он из вежливости. Он сейчас забудет о тебе, верно, Кочевник? — улыбнулся Длинный.

Как в тумане, Кира смотрела в удаляющиеся спины, боясь поверить, что они уходят. О Длинном она на мгновение забыла, он напомнил о себе.

— Скажи теперь, откуда ты такая взялась? — спросил он, скользя взглядом по её обнажённой груди.

Кира поспешно поправила купальник, обхватила плечи руками, чувствуя, как их сотрясает дрожь.

— Уходи… Пожалуйста… — выдавила она через силу.

И в это мгновение ей показалось, что Серёжка пошевелился, и она метнулась к нему. Но Длинный перехватил за руку повыше локтя, несильно толкнул назад.

— Да не торопись, успеешь. — Усмехнулся. — Не переживай так, ничего с ним не случилось. Отключили для его же пользы, чтоб не выпросил больше, чем надо. Послушай, оставь его. Просто пойди сейчас со мной и никому ничего не надо объяснять, он всё поймёт. Он не слабый, но ты не для него. Чтобы такую девочку иметь, надо уметь защитить её. Я бы за такую зубами рвал. — Он покосился на кровоточащий овал на плече, усмехнулся.

Сергей глухо застонал. Кира метнулась было к нему, но тотчас отшатнулась, упёрлась взглядом в тёмные, хмельные глаза. На тонком лице появилась гримаса брезгливости.

— Убери руки, пьяная дрянь! — чётко выговорила она.

Глаза его сделались острыми и жёсткими.

— Как тебя зовут?

— Ненавижу! — побледневшие крылья носа вздрагивали.

— Я найду тебя.

— Ты… — Кира искала слово, которое бы сказало о нём всё. — Подонок… Мразь… Да пусти же!

Кира ударила его по рукам, скользнула мимо него, упала на колени перед Сергеем, бережно приподняла его голову.

— Серёжа!.. Серёженька!..

Длинный присел на корточки, похлопал Сергея по щеке.

— Эй!

Сергей застонал.

— Не бойся, он в порядке. Не плачь, — сказал он, заметив, что Кирины глаза полны слез.

— Пошёл вон! — полоснул по нему ненавидящий взгляд.

— Кира… — едва открыв глаза, Сергей торопливо сел, лицо его болезненно дёрнулось — лоб, висок были испачканы песком и кровью. — Где они?

— Уехали. Успокойся, Серёженька, всё в порядке.

— Они… не обидели тебя?

— Они даже не подошли ко мне. Ты встать можешь?

— Ну чего ты со мной, как…

— Хорошо-хорошо, давай, вставай потихоньку.

Кира осторожно отёрла кровь с его лица, заклеила рассечённую бровь кусочком газеты. Когда одевались, собирали вещи, Сергей увидел у камня осколки бутылки и горлышко в стороне, переменился в лице. Но ничего не сказал, только желваки заходили на скулах. Кира сделал вид, что ничего этого не заметила.

В тот вечер она едва дождалась, когда, наконец, можно будет пойти спать. Она старалась выглядеть, как обычно, но несколько раз ловила на себе испытующий взгляд мамы.

— Кирюша, ты здорова? — наконец спросила она.

— Голова немного болит.

— Дать таблетку?

— Да всё нормально, мам. На солнце пережарилась. Я лучше лягу пораньше. Сейчас и пойду.

— Кира, правда ничего не случилось? Ты какая-то не такая.

— Не придумывай, ма. Перегрелась и все дела.

— С Серёжей не поругалась?

— Мамочка, о чём ты говоришь? Разве с ним можно поругаться?

— А то я не знаю! На ровном месте найдёшь повод обидеть его.

Наконец, не надо было контролировать лицо и глаза. Кира торопливо забралась под одеяло. Хоть и перестала колотить её дрожь, охватившая на пляже, но внутреннее ощущение холода осталось. Кире хотелось поскорее уснуть, чтобы не помнить ничего, но мысли с коварной услужливостью постоянно возвращали в прошедший день.

— Ну знаком же он мне! — прошептала Кира.

Она вызвала в памяти его холодное, высокомерное лицо и тотчас со всей остротой нахлынуло всё, что она тогда чувствовала, ошпарило мучительной горячей волной. Она снова остро ощутила чувство беспомощности и унижения. Кира сжалась в комочек, подтянула ноги к животу, уткнулась в подушку и заплакала.

Больше она не пыталась вспомнить, откуда ей знакомо лицо длинного, сейчас она не могла думать об этом подонке.

Уснула Кира с мокрым от слёз лицом.

А через несколько дней память внезапно вытолкнула то, что хранила где-то в глубине.

Кира возвращалась с работы по весёлым, солнечным аллеям парка. Это был её обычный путь, так до дому получалось совсем близко. Воспоминания о том ужасном дне уже несколько затушевало время, и они перестали быть непереносимо болезненными. И всё же — что бы она ни делала, о чём бы ни думала, где-то на втором плане постоянно маячила недобрая память. Так и теперь — Кира думала о чём угодно, только не о подонках с пляжа, а где-то далеко, в ещё неосознанной глубине, медленно выплывало: «Глеб… Глеб…» И вдруг, как молния — «Глебов же! Не Глеб, а Виталий Глебов!» Кира ясно вспомнила, откуда его лицо показалось ей знакомым.

…Около трёх лет назад, летом она приехала домой в отпуск. Маме она показалась усталой и похудевшей, и они с отцом поставили ей условие: и думать не сметь ни о каких делах — отдыхать! Для неё только солнце, море и фрукты. Кира тогда целыми днями пропадала на пляже. Вот там впервые и мелькнул перед ней Глебов.

— Посмотри скорее вон туда, — неожиданно затормошила её подруга.

Кира подняла голову и увидела молодого мужчину. Он проходил поодаль, направляясь к шумной группе, откуда ему махали руками.

— Как он тебе? — нетерпеливо спросила подруга.

— Недурён, — без особого интереса Кира скользнула по незнакомцу взглядом.

В это время позади Киры кто-то позвал: «Глебов!» Он обернулся, снял большие тёмные очки, и лицо его приковало Кирино внимание. Он был по-настоящему красив, из тех редких людей, на кого хочется смотреть долго и получать эстетическое удовольствие, как от произведения искусства. Всё в нём было завершено именно на той грани, которая делала его совершенным. Абрис чистого лица был жёсткий, без мягкости и нежности, но ощущения грубости не возникало. Может быть, — от безмятежной, почти детской улыбки, которая открывала ровные белые зубы. Тёмные густые волосы блестели на солнце здоровым естественным блеском. Они были длинные и собраны, стянуты сзади шнурком, но ему это шло и тоже казалось естественным, а не пижонским. В нём чувствовалась сила — играли на солнце мускулы, перекатываясь под загорелой кожей.

Кира видела его всего несколько секунд. Он уже смешался с ожидавшими его и исчез, когда подруга почти обиженно переспросила:

— С такой фигурой и лицом — и недурeн? Ну ты даёшь!

— Кто такой?

— Денди местного разлива. Из этих — всё схвачено, за всё заплачено. Славку нашего помнишь? Ну Ки-и-ира… Брат мой двоюродный, я вас знакомила в прошлом году.

Кира кивнула:

— Помню-помню.

— Так вот этот Глебов помогал ему купить машину, когда они были в жутком дефиците. Глебов-то, я уверена, слово «дефицит» вообще не знает.

— Поди ещё местный авторитет?

— Вот чего не знаю, про то говорить не буду. Но типчик ещё тот. И шляется с такими уродами…

Теперь, когда Кира вспомнила, она могла только удивляться, почему не узнала Глебова с первого же взгляда. Пусть даже видела его в тот, первый раз всего какую-нибудь минуту, а в лицо и вовсе пару секунд… Всё равно, такая неординарная внешность хочешь-не хочешь, а запомнится. От переживаний что ли всё из головы вылетело?

Глебов скользнул взглядом по небольшому, уютному залу. Как обычно, свободных мест к этому часу уже почти не осталось. Приглушённые светильники рассеивали неяркий свет. Что-то заставило ещё раз обернуться к столику недалеко от эстрады, где в одиночестве сидел незнакомый парень. И когда тот снял дымчатые очки, Глебов узнал его.

Сергей кивнул на стул рядом.

Освободившись, Глебов подошёл к его столику, сел напротив. Официант поставил перед ним высокий стакан. Некоторое время молчали. Глебов отдыхал, потягивал тоник откинувшись на спинку стула. Потом, не глядя на Сергея, небрежно спросил:

— Ну, звал, чего молчишь?

— Расскажи, что там было.

— Ничего не было. С чего ты взял?

— Почему разбитая бутылка валялась?

Глебов улыбнулся:

— А-а-а… — Хмыкнул: — Это твоя длинноногая собиралась биться за свою честь.

У Сергея на скулах вспухли желваки.

— Так всё же было?

— Ну я же тебе сказал — ни-че-го. Предложили ей себя, она тебя предпочла. И мы тихо, мирно расстались — какая любовь без взаимности.

Помолчав, Сергей сказал:

— Я тебе не верю.

Глебов скривил губы.

— Вы её не тронули?

Глебов недобро усмехнулся:

— Неужели пожаловалась, что не тронули?

Сергей тяжело поднял глаза.

— Я не верю, что было так, как ты говоришь. Я узнаю. Если вы её обидели, я тебя убью.

— Не бери греха на душу — я чист, аки младенец. Сейчас извини, я на работе. Ты заходи ещё.

Глебов встал, потом обернулся.

— Слушай, а женой твоей она не будет. Не по тебе девочка.

— Твоё ли собачье дело?

Сергей бесцельно бродил по городу, не замечая ничего вокруг, на душе скребли кошки. «Кира, Кирюшка, девочка моя маленькая, как мне теперь? Как в глаза тебе смотреть?»

Дорого бы отдал Сергей, чтобы вся эта история оказалась только кошмарным сном. Может и не случилось самого плохого — Глебов издевался, но не врал, Сергей это видел. Но что-то всё равно было! Эта разбитая бутылка… В бессилии сжимал он кулаки, понимая, что уже ничего нельзя изменить и бесполезно терзаться…

Большой пёстрый мяч подкатился к ноге. Сергей обнаружил, что сидит на скамейке в аллее, где Кира ходит домой из института. Меньше всего он хотел сейчас встретиться с ней — это было стыдно. Сергей встал и побрёл прочь, желая забраться в самую глушь, чтобы не было рядом ни одной живой души.

Как он радовался, что Кира возвращается домой! Хотя одновременно мучила совесть за эту радость, потому что причиной возвращения стала смерть её отца. Но он не находил места от радости и ничего не мог с собой поделать. Она снова будет рядом! Её можно будет видеть каждый день, говорить с ней, терпеть вредности и капризы, и надеяться… надеяться… Кажется, он всё же дождался. Он ждал бесконечные четыре года её института, крал у разлуки мимолётные дни приездов. Потом узнал, что Киру после окончание обязательной трёхлетней отработки пригласили остаться работать дальше. Об этом сообщила ему Татьяна Ивановна, мама Киры. Родители были опечалены её решением, но и рады за неё. Для Сергея же это было крахом всех надежд. После жуткой депрессии он дал себе слово забыть несчастную свою любовь и искренне хотел этого, пытался заслонить кем-то другим. Но ничего не получилось. Кира засела в сердце болезненной занозой, которая, казалось, уже срослась с плотью. Время не имело власти над ней, она одна продолжала оставаться единственной, желанной, любимой. Он не мог заставить себя не заходить к родителям Киры, чтобы хоть побыть среди вещей, к которым она когда-то прикасалась, услышать и произнести её имя. И каждый раз Сергей отчаянно боялся, что с ним поделятся новостью: «Кира замуж выходит!»

А потом — эта нежданная беда. Сергей встречал Киру в аэропорту, помнит глаза — беспомощные, с запрятанными, но готовыми вот-вот пролиться слезами. И пронзительную нежность к ней, желание взять на себя заботы, облегчить, если это возможно, тяжёлое горе. Он и взял многое на себя. Приезжие родственники потом удивлялись: «Разве Серёжа не Кирин жених? Что? Только школьный товарищ?»

Через несколько дней она сказала, что не может оставить маму одну, поэтому возвращается домой, и попросила присмотреть за мамой, пока она съездит в Новосибирск, уладит свои дела.

И тогда земля ушла у него из-под ног, радость окрылила — Кира возвращается!

И она вернулась. Вот уже несколько месяцев он рядом с ней, и в их отношениях ничего не изменилось — Сергей обожает её, она позволяет обожать, не давая ни малейшего тому повода, ни капли надежды.

Впрочем, Сергею достаточно уже того, что она здесь, рядом, а не за тридевять земель, и соперника у него нет.

И вот эта холодная недотрога, принцесса — наедине с похотливыми скотами… Сергей скрипнул зубами в бессильном гневе.

• Слова из песни на стихи Василия Попова