Татьяна Ивановна прекрасно отдохнула в семье золовки, с которой у неё были отношения, как с родной сестрой. Смена обстановки, долгие разговоры с близким человеком, сама возможность выговориться подействовали на неё очень благотворно, и она вернулась другим человеком — оттаяла душой, ожила и уже не пугала Киру застывшим, отстранённым взглядом в пространство. Она снова, как прежде, стала живо интересоваться Кириными делами и друзьями, знала всех её коллег и любила, когда Кира рассказывала о работе. Татьяне Ивановне нравилось, когда к дочери заходили друзья. Тогда тихая квартира оживала, наполнялась негромкой музыкой, молодыми голосами, бесконечными разговорами, шутками и взрывами смеха. И Кира в такие минуты радовалась, думала, что время и вправду лечит — мама становится почти прежней: бесконечно доброй, заботливой, расположенной к людям. Скорбь по ушедшему раньше её мужу ушла вглубь, в тайники души. Но только Кира всё равно видела морщинки, которых раньше не было, и совершенно поседевшие волосы. В такие минуты сердце щемило от пронзительной нежности и жалости к милой, неумолимо стареющей маме. Приходило горькое сожаление. Кире казалось, что раньше она не достаточно любила её, была эгоистичной, чаще вперёд думала о себе. Они как будто поменялись ролями: мама стала слабой, стала нуждаться в заботе, в любви, во всём том, что совсем недавно отдавала дочери. Теперь то же самое делала для мамы взрослая, молодая и сильная дочь. Только Кира боялась не успеть отдать маме всё тепло своего сердца и нежность, которую теперь испытывала. Но в последние месяцы горькая печать беды начала стираться и одновременно уходила Кирина тревога.
Тем страшнее и неожиданнее был сердечный приступ, случившийся у Татьяны Ивановны в начале весны.
Они только что вышли из-за стола — ужинали, потом долго пили чай, оживлённо и весело болтали о чём-то. Татьяна Ивановна чувствовала себя прекрасно. Стали убирать посуду. Когда Кира услышала звон бьющихся тарелок и вбежала в кухню, Татьяна Ивановна оседала на пол, хватая ртом воздух.
Кира закричала, попыталась поднять её, но маленькая, худенькая мама вдруг стала страшно тяжёлой, вялое тело выскальзывало из рук. Кира бросилась к телефону, дрожащим пальцем набрала 03.
Татьяну Ивановну забрали в больницу. Кире поехать с ней не позволили, и она осталась одна в квартире, сделавшейся до ужаса пустой. Ночь чёрными проёмами окон-глазниц смотрела на неё — беспомощную перед свалившимся горем.
После обхода больных врач вышел к ней, снял очки, устало потёр двумя пальцами переносицу.
— Порадовать нечем, — откровенно сказал он, — положение сложное. Сердечко очень слабое. Всё, что от нас требуется сейчас — дать ему передохнуть, для этого нужны щадящие стимуляторы-лекарства. Хуже всего, что мне нечем лечить. Мы, конечно, что-то сейчас делаем, но это всё не то, практически, мы её лечим тем, что ей не идёт. То есть оно не вредит, но и пользы мало, долго она на этом не продержится. Если сможете, доставайте лекарства. Я вам уже и бумажку с названиями приготовил. Если бы вы смогли вот это добыть, ей бы оно сейчас, как живая вода.
— Релактинол, — прочитала Кира незнакомое название. — Очень дефицитный?
— Увы. Препарат импортный и дорогой.
— А в аптеки поступает?
— Какая-то часть доходит, вероятно. Но без связей вы не узнаете даже, куда его дали.
— А остальные лекарства?
— Это, как говорится, на безрыбье.
Кира кивнула и пошла к выходу.
— Девушка, — окликнул её врач, — если вам посчастливится релактинол найти, несите его сюда хоть среди ночи. Энтузиазма в его голосе Кира не услышала.
Ровный влажный ветер с моря нёс морось. Сапоги промокли, куртка набухла влагой, тяжело давила на плечи — изломанный ветром, бесполезный зонтик лежал в сумке. К вечеру похолодало, и дождь превратился в колючую крупу. Прохожие торопились мимо, прятали в воротники хмурые лица. На губы скользнула слезинка, расплылась солоноватой влагой. Кира смахнула её, прерывисто вздохнула. «Кажется, эта женщина искренне хотела помочь. Она так сочувственно выслушала, пыталась звонить куда-то, и голос у неё был виноватый, когда сказала, что не в силах помочь. Но если уж заведующая аптеки… Что можно ещё сделать? Ведь невозможно просто сидеть и ждать. Неужели во всём огромном городе нет ни ампулы? Просто я не умею искать. Но как? Где?» По щеке снова скользнула слезинка. Кто-то заглянул в лицо:
— Вам плохо? — голос участливо-безразличный.
— «Гена, Гена, тебе плохо? — Нет, мне не плохо, Чебурашка, не плохо. Мне кранты», — ни с того, ни с сего возник в голове дурацкий анекдот. — Да плохо мне, плохо! Но чем ты поможешь моей беде, прохожий? Встать посреди улицы и кричать?" Кира шла по зебре перехода, не задумываясь, куда идёт. Увидела кабинку уличного телефона.
— Света, есть новости?
— Пока ничего. Но Максим поехал к бывшему своему однокласснику-коммерсанту, вот-вот должен вернуться.
Кира ответила вздохом.
— Ты где сейчас?
— В Старом городе. Из последней аптеки вышла.
— Кира, бесполезно это — аптеки.
— Знаю. А что мне делать, Свет?
— Поезжай домой и ложись спать. Не хватало тебе самой свалиться.
— Я не могу домой.
— Так к нам давай.
— Я не могу ничего не делать.
— Послушай меня, тебе необходимо отдохнуть. Я по голосу чувствую, какая ты. А я буду звонить, если что.
— Хорошо, я домой.
В квартире было пусто и тихо. Кира прилегла на диван, закрыла глаза. Тишина навалилась, она казалась мёртвой, такой, как если бы в доме был покойник. Кире стало жутко, она быстро села. Нет, невозможно лечь и уснуть, надо что-то делать! Кира встала, заходила по комнате. Это нечестно, несправедливо! Мама умирает оттого, что у Киры нет нужных знакомств? Все её друзья — прекрасные, добрые, умные люди, но у них, как и у Киры — ни связей, ни денег.
И опять выплыла подспудная мысль, от которой Кира упорно отказывалась, бежала от неё, делала вид, что нет её, этой мысли. Да, у неё есть нужное знакомство, но Кира изо всех сил пыталась забыть о нём. И вдруг теперь — пойти? Заломило виски, Кира закрыла лицо руками, замотала головой. «Нет, только не он!»
Она села на диван, обхватила голову руками. Нет, к Глебову она не пойдёт, это невозможно! Кира откинулась на спинку дивана, застонала, потому что знала — сейчас встанет и поедет к Глебову, она знала это с самого начала. Поедет и будет умолять помочь и вытерпит любое унижение, только бы уйти от него с лекарством, потому что мама умирает, и потому что она потеряла надежду найти то лекарство, минуя Глебова.
Кира поднималась по лестнице, с каждой ступенькой сапоги её становились все тяжелее и тяжелее. Она остановилась перед дверью. Единственное, чего она сейчас безумно хотела — повернуться и бежать отсюда. Но бежать от этой двери ей было некуда, она должна через это пройти. Рука поднялась вопреки желанию и вдавила кнопку звонка. Кира услышала приглушённую мелодичную трель и сразу — голос, от которого по её лицу пробежала гримаса боли.
— Открыто!
Кира толкнула дверь и шагнула в полумрак прихожей.
— Сюда, — позвал голос из глубины квартиры.
Из дверей комнаты лился свет, и на полу прихожей лежал яркий прямоугольник. Неожиданно оттуда, из светлой комнаты донёсся негромкий женский смех. Кира закрыла глаза, прислонилась к стене, чувствуя, что не может сделать ни шагу.
— Ну, кто там застрял?
Кира испугалась, что он сейчас выйдет и увидит её, остолбеневшую в прихожей. Страх придал силы. Кира переглотнула и шагнула в светлый прямоугольник.
Посередине большой комнаты, откинувшись на спинку стула, спиной к Кире сидел Глебов. На коленях у него стоял большой лист белого картона, на котором он рисовал. А напротив, на широком, рыхлом диване, подобрав под себя ноги, сидела хорошенькая девушка. И из одежды на ней была только большая ажурная шаль, живописно накинутая на одно плечо.
Девушка насмешливо улыбнулась и сказала:
— Обернись, милый, кажется, твоей гостье нехорошо.
Глебов обернулся. И медленно встал — картон упал на пол. Виталий подошёл к Кире, внимательно посмотрел ей в лицо, потом взял за руку, увёл в другую комнату и усадил в кресло.
— У вас что-то случилось?
— Помоги… мне… — еле выговорила Кира.
— Конечно. Успокойтесь. Через минуту вы мне всё расскажете, хорошо? — он погладил Кирину руку и вышел из комнаты.
У Киры вдруг вырвался короткий нервный смешок, и она быстро прижала ладонь к губам. «Только истерики не хватало! Надо немедленно взять себя в руки. Хорошо, что он ушёл. Или он специально для того и ушёл? Господи, скорее бы всё кончилось!»
Когда Глебов вернулся, она уже достаточно овладела собой, только сердце колотилось бешено.
— Рассказывайте.
— Мама в реанимации. В кардиологии. Нужно лекарство. Я все аптеки объездила, говорят — нет такого.
— Мы обязательно найдём.
— Очень срочно надо.
— Разумеется, такие вещи всегда срочно.
От спокойного, уверенного голоса, от улыбки Кире неожиданно сделалось легче — будто часть тяжести свалилась с плеч. Глебов вышел и вернулся с трубкой радиотелефона. Сел в кресло напротив Киры, спросил:
— Как лекарство называется?
Кира вынула из сумки записную книжку, непослушными, озябшими пальцами отыскала нужную страницу.
— Ого! — Глебов смотрел на соседний листок с длинным списком аптек города. — Вы что, во всех были?
Кира кивнула.
— Для начала разыщем Антона. Это мой сосед. Он детский врач, но что-нибудь непременно подскажет.
Глебов набрал номер.
— Девушка, мне нужен Славский. — На консультацию? Это где? — Телефон можете дать? — Да, спасибо, пишу. — Будьте добры, помогите найти доктора Славского. — Да, у вас должен быть. — Хорошо, давайте сделаем так: вы тихонько шепните ему, что звонит Глебов. Если он подойти не может, пусть позвонит, как освободится, я буду ждать звонка. — Антон? Что, в самом деле, очень занят? — Тогда слушай, крайне нужен релактинол. — Да, сердечное. — У-у, с каких это пор ты таким меркантильным стал? — Не понимаю, какой такой пример перед тобой маячит? — Рассмеялся: — Ладно, принято. — Не шучу. Да, кстати, чтобы вдохновился, — Виталий замешкался, коротко глянул на Киру. — Кхм… лекарство будешь искать для оригинала. — Нет, для матери. — Ну понятно наврал. Всё, Антон, если будут хорошие новости, звони, ждём. Я ещё пару звонков сделаю.
Глебов нажал кнопку сброса, улыбнулся.
— Вы поняли, да? Этот педиатр заочно с вами знаком. Правда, до сих пор он страдал о том, что вас не существует. Он думал, что вы только фантазия. — Глебов засмеялся. — Немного потерпите и я всё-всё вам объясню.
Пальцы снова побежали по кнопкам.
— Привет, крошка. — Точно, я это. Хозяин где? Соображает ещё? Ну зови какой есть. — Здравствуй, Седой, извини, что кайф ломаю, мне твои источники понадобились. — Нет, колеса мне не требуются, мне нормальное лекарство надо. Авторучка близко есть? Пиши: ре-лак-ти-нол. Написал? Читай, что получилось? — У меня что получилось? — Глебов хмыкнул. — Читай, шутник. — Да, так. Подними своих гонцов. — Уже? Умница. Результат нужен сегодня. — Виталий поморщился. — Это не в тему, Седой. Да и говорили уже. Не помощник я тебе. Знаешь ты, что я про это думаю. Самостоятельно счёты с жизнью своди, ладно? Без меня. Всё. Жду.
Он посмотрел на Киру.
— Препарат импортный?
Она кивнула.
— Мишель? Здравствуй, милая. — О-о-о, а я-то как рад! Позволишь с твоим международником пообщаться? — В такую рань ты его уложила? — А, понятно. И куда рейс? — Обратно когда? — Прекрасно. Запиши название лекарства: релактинол. — Сердечное. — Нет, тебе не пригодится. — Так у тебя этот орган напрочь отсутствует. Мы твою анатомию при встрече обсудим, идёт? — Зелень найдётся? — Ну, чудненько. Пока, малышка. Пусть он мне завтра из аэропорта позвонит.
— Ну, пока, кажется, всё.
— Я правильно поняла, — Кира кивнула на телефон. — Вы о валюте говорили? У меня сейчас нет.
— У меня есть.
— Я завтра же поменяю и верну.
Глебов иронически посмотрел на нее.
— Позвольте мне сделать то, ради чего вы пришли. Ни о чём не беспокойтесь. Теперь устраивайтесь поудобнее, будем ждать. Давайте сюда вашу куртку. Вы сегодня ели?
— Да, что-то ела.
— Пирожок на ходу?
— Нет, — улыбнулась Кира, — беляш.
— Я на кухню. А вы снимите сапоги, наверняка они насквозь мокрые — сегодня на улице такая слякоть.
Кире сделалось страшно неловко — оказывается, она влезла в комнату прямо в сапогах.
— И если чулки мокрые, тоже снимайте и на батарею. Не гримасничайте, а то я сам помогу. Не хотите же завтра с гриппом свалиться, вам нельзя сейчас, так давайте уж без глупых церемоний, — он улыбнулся: — К тому же мы не первый день знакомы. И вы, наконец, у меня в гостях, извольте слушаться.
— Не заставляйте меня пожалеть об этом, — Кира подняла голову, и встретила смеющиеся глаза Виталия.
— Не пожалеете. Я очень постараюсь.
Когда он вернулся с подносом, Кира сидела босая.
— Оказывается, мы можем прекрасно ладить, — улыбнулся Глебов. — Теперь забирайтесь в кресло с ногами.
Он достал из шкафа большой мохнатый плед, укрыл им Кирины колени.
— Так вам удобно?
Придвинул к креслу маленький столик и переставил на него тарелки.
— Жаль, не могу предложить ничего горячего, я не готовлю дома. Вот кофе сварить могу. Но сначала вам просто необходимо кое-что другое, — он открыл дверцу, за которой оказался бар.
— Пить я не собираюсь, — поспешила Кира опередить его предложение.
— А я и не собираюсь вас поить, — ответил Глебов, наливая маленькую стопку. — Это лекарство.
Из бара он прихватил тарелку с фруктами, вместе со стопкой поставил перед Кирой.
— Нет, — помотала она головой, — вы напрасно наливали, пить я не буду.
— Надо же вам согреться, — Глебов вдруг опустился перед Кирой на колени, взял её руки в свои. Кира невольно вжалась в спинку кресла. — Пальцы до сих пор не слушаются? — мягко сказал он и подышал в ладони. — Пейте, не опьянеете от пяти капель.
— Опьянею, — кивнула Кира. — Я устала и…
— …голодная, я знаю. Ну, даже если так, это что, криминал? Да и не опьянеете, согреетесь только. Да расслабьтесь вы, Кира, не съем я вас.
— Перестаньте… Я выпью…
Кира подумала о том, что от нее сейчас ничего не зависит, все будет решать Глебов. Она ведь в душе уже согласилась с этим, когда решилась прийти к нему, — стать умненькой и покладистой. И Глебов это, конечно, понял. Кира подняла глаза и посмотрела прямо на него. Несколько секунд он всматривался в их глубину, потом отошёл и сел в кресло поодаль от Киры с чашкой кофе в руках.
— Ешьте, все равно надо подождать звонка. Потом съездим за лекарством, если нам его не привезут, и я отвезу вас домой.
— Вы думаете, лекарство уже сегодня будет?
— Разве нам не срочно?
— Очень срочно, — прошептала Кира, благодарная ему за то, что он сказал — нам.
Виталий отпил кофе и поставил чашку на стол.
— Пристегнём-ка мы к этому делу ещё одного делового, — сказал он, поднимая трубку, — пусть повертится. Станислав Маркович, Глебов здесь. — Да, верно, о долге напомнить хочу. — Отсрочку я вам, безусловно, оставляю, но, может быть, вам будет интересно моё предложение. Мне понадобилось лекарство и настолько срочно, что я готов аннулировать ваш долг в обмен на него. — Да, весь ваш долг. — Релактинол, сердечное. — Нет, о неделе я разговаривать не стану. Впрочем, вот такой ещё вариант есть: сегодня вы можете погасить весь свой долг, завтра — пятьдесят процентов, ну, а потом, соответственно — сорок, тридцать, двадцать. Позже лекарство перестанет меня интересовать. — Договорились. Желаю удачи.
Кира слушала, и ей становилось страшновато — что-то больно легко прощал Глебов долг и, по всему видно, не маленький. Или теперь она — главный должник?
— Ну вот, этот паучок в лепёшку расшибётся, а добудет нужное, — усмехнулся Глебов. — К тому же мохнатых лапок у него тьма тьмущая.
— Однако, хватка у вас…
Глебов внимательно посмотрел на Киру, сощурив глаза, сказал:
— Договаривайте. Как у волка? Наоборот, он счастлив возможности легко отделаться.
— И всё же вашим должникам не позавидуешь.
— Не терпится испугаться? — проговорил насмешливо Глебов, не отводя от неё странного взгляда. — Успокойтесь.
— А я не беспокоюсь, — ровно проговорила Кира. — Со мной, как с должником, у вас проблем не будет.
— А если мне Бог знает что в голову взбредёт? Проблем не будет?
Теперь на Киру смотрел Глебов из того ужасного дня. Он смотрел жёстко, в упор, и Кира вся сжалась внутри, окаменела под этим взглядом, но заставила себя сказать:
— Не будет.
Что-то дрогнуло в его лице, будто он удержал в себе смех… или боль. Или почудилась Кире мимолетная гримаса? Глебов помолчал, потом сказал:
— Вы пришли ко мне за помощью. Но это никак не мешает вам думать обо мне, как о мерзавце.
Лицо Киры залилось краской, она вскинула растеряно глаза, но Виталий не смотрел на неё. К ира не знала, что она должна сказать или сделать, как исправить ситуацию, а он не хотел помочь. Она похолодела от мысли, что всё испортила, что сейчас он просто выставит её и сообщит своим знакомым, что лекарство больше его не интересует… Телефонный звонок заставил Киру вздрогнуть. Глебов поднял трубку, сухо проговорил:
— Слушаю. — Да, пишу. Тополёвая… квартиру ещё раз… это где? — Ты им звонил? — Ага… Хорошо.
Он положил трубку и посмотрел в напряжённое Кирино лицо.
— Что? — выдохнула она.
Он ткнул в листок.
— Вот адрес, где есть лекарство.
Кира переглотнула, и голос порвался, когда она спросила:
— Вы… дадите мне его?
— Ох, Кира… — покачал он головой, отводя глаза от неё, протянул блокнот. — Вы не найдёте одна, это окраина… Потерпите меня ещё?
— Простите. Я не хотела вас обидеть. Правда… Не сердитесь… — смущённо пробормотала она.
Глебов вздохнул, улыбнулся.
— Поехали?
Уже совсем стемнело. Свет фар выхватывал стремительные рои сухой снежной крупы, которые гонял ветер, посвистывал, бросал пригоршнями в стекла. В машине было тепло, покойно и уютно. Сытым котом приглушенно урчал мотор. Кира сжимала колени, чтобы унять или хотя бы скрыть неприятную нервную дрожь. Она боялась поверить, что через несколько минут будет держать в руках то, что спасёт маму от смерти.
Кира не давала себе отчёта, что произошло с той минуты, как она пересилила себя и, будто в пропасть, шагнула навстречу Глебову. Она не осознавала, что он не просто помог ей в поисках столь необходимого лекарства, не просто разделил с ней заботу — он снял её беду и переложил на свои плечи. И Кира не понимала, отчего исчезла тяжесть, что теснила грудь со вчерашнего вечера, больно давила на сердце — теперь, наконец, она смогла свободно дышать.
Ехали долго. Уже начался пригород. Наконец, Виталий сказал:
— Это где-то здесь должно быть, — остановил машину. — Останьтесь здесь. Я скоро.
Кире показалось — его не было целую вечность. Стало страшно, — а вдруг что-то не сложилось, и рано она обрадовалась. Не в силах сидеть на месте, она вышла из машины, не чувствуя пронизывающего ветра, секущей лицо снежной крупы. «Господи, ну почему так долго? Неужели лекарства нет?! Боже, — молила Кира, — пусть всё будет хорошо!»
Наконец, хлопнула дверь, и из подъезда вышел Глебов. Кира порывисто шагнула ему навстречу.
— Всё в порядке, — он поднял над головой длинную упаковку.
Кира облегчённо перевела дыхание, посветлела.
— Переволновалась?
— Вас не было ужасно долго. Я думала, что-то не получилось.
— Все в порядке, — повторил он, — лекарство у нас.
— То самое? — веря и не веря, проговорила Кира, бережно принимая в ладони пластиковую упаковку.
— Релактинол, как заказывали, — улыбнулся Глебов..
— Так просто… — голос Киры дрогнул. — Я же весь день… Уже не знала, что делать, — голос прервался, она прикрыла глаза рукой.
— Теперь всё будет хорошо, непременно.
— Не надо, не говорите ничего… а то я расплачусь…
Виталий открыл дверцу, и Кира села, вытерла глаза, шмыгнула носом, виновато улыбнулась:
— Раскисла я… Не обращайте внимания.
— Все в порядке? — ободряюще улыбнулся ей Виталий.
— Можно ещё попросить вас?
— Разумеется.
— Давайте, отвезём в больницу. Врач сказал — в любое время.
— Так обязательно надо отвезти.
В вестибюль вышел дежурный врач.
— Вы действительно привезли релактинол?
Кира протянула упаковку.
— Как мама сейчас?
— Не хуже. Я вам не хочу ничего обещать заранее — лучше не испытывать судьбу, но это очень хороший препарат. Он многим бы спас жизнь, окажись вовремя под руками. Вот только для полного курса этого маловато.
— Это только на первое время, — сказал Глебов. — У вас будет столько, сколько понадобится.
— Отлично.
— Вы сразу начнёте лечение? — спросила Кира.
— Да, сейчас же, назначение есть.
— Тогда мы не будем вас задерживать.
Ветер не стихал, порывы доносили вздохи неспокойного моря. Кира вдруг остановилась, закрыла лицо руками. Виталий поднял руку к её плечу, но, помедлив, сунул в карман, опустил голову. Кира справилась с собой, подняла вверх лицо с влажно блеснувшими глазами, вздохнула:
— Господи, как это тяжело… Я её очень люблю… — Повернулась к Глебову. — Спасибо вам, Виталий.
— Вот это открытие! — улыбнулся Глебов. — Вы знаете моё имя.
Они сели в машину.
— Вы не против где-нибудь поужинать? — спросил Виталий.
— Но уже так поздно!
— Ещё нет восьми.
— Неужели? — не поверила Кира. — Сегодня бесконечный день.
— Пасмурно, вот и кажется что поздно. Так что вы скажете?
— Право, не знаю. Я ужасно выгляжу.
— Я повезу вас туда, где никому не будет до нас дела, есть такое отличное местечко. Вы же голодны.
Кира колебалась.
— А больше всего я боюсь, что вы опять исчезнете на долгие месяцы, — признался Глебов. — Побудьте со мной ещё немного.
Он, в самом деле, считает, что она вправе исчезнуть? Или играет с ней, как кошка с мышкой? Кошка ведь тоже дарит иллюзию свободы, отпускает мышь от себя. Чуть-чуть. Что будет, если она откажется с ним поужинать? Ничего не будет — он понимает, что сегодня из благодарности она согласится с его желаниями, что отказаться она просто не может.
— Хорошо, — кивнула она. — Едем в ваше отличное местечко.