Наконец, Татьяна Ивановна вернулась домой. Чувствовала она себя прекрасно, а на второй вечер неожиданно спросила:
— Кира, а что за человек помогал тебе лекарство добыть?
— Откуда ты о нём знаешь? — опешила Кира.
— Сообщили, и даже ни раз. Оказывается, городская знаменитость?
— Да, пожалуй, — нехотя согласилась Кира.
— А ты как с ним знакома?
— Случайно, — Кирино замешательство было едва заметно.
— Нельзя его к нам пригласить?
— Это ещё зачем? — вырвалось у Киры.
— Он, считай, мой спаситель. Тебе странно, что я хочу поблагодарить его?
— Нет, не странно… Я не знаю, мне всё же не хотелось бы… Это не совсем удобно…
— Почему? — удивилась Татьяна Ивановна. — Просить помощи удобно, а в гости позвать — неудобно?
— Нет, если ты хочешь, разумеется…
— Да, пригласи, будь добра. Когда ты к нему съездишь?
— Позвоню. Вон его телефон записан.
— А я гадаю, чьи координаты тут увековечили. Так когда мы будем ждать гостя?
— Тебе так не терпится?
— Почему бы завтра не пригласить, если он не занят?
Вскоре Татьяна Ивановна отправилась отдохнуть, а Кира подошла к телефону. Сняла трубку и замешкалась, кусая губы, прислонилась лбом к стене. Знакомо-томительной болью сжало сердце. «Может, его и дома нет? Хорошо бы». Кира медленно, нехотя набрала цифры. Его запись смотреть необходимости не было — они давно уже помнились наизусть.
— Слушаю, — знакомым голосом отозвалась трубка, сердце бухнуло колоколом и заколотилось где-то в горле.
— Здравствуйте, Виталий.
— Неужели вы, Кира?
— Я хочу пригласить вас к нам в гости. Мама хочет познакомиться с вами, своим спасителем.
— Похоже, у вас замечательная мама. Я тоже с удовольствием познакомлюсь с ней.
— Завтра вы сможете?
Кира так нервничала, открывая ему двери, что сама не поняла, как у неё вырвалось:
— Здравствуй… те, Виталий, — она смешалась оттого, что так неловко поправилась, покраснела.
— Здравствуй, Кира…
Глупая фраза получилась у него неожиданно смешно, обнажив пустячность Кириных переживаний. Она рассмеялась:
— Проходи.
На плече у Глебова висела объёмистая сумка, в руке он держал три великолепные розы. Сумку оставил в кухне.
— Это Виталий, мама.
— Здравствуйте, Татьяна Ивановна. Вы замечательно выглядите. Это вам.
— Ох, какие розы! Давно мне не дарили цветов. Кира, поставь в вазу и о чае побеспокойся. Вы не спешите, Виталий, посидите с нами?
— С удовольствием. Как вы себя чувствуете?
— Очень хорошо. Благодаря вам. Я рада, что вы к нам пришли. Кира мне о вас говорила.
Кира как раз вносила высокую хрустальную вазу с розами и на несколько озадаченный взгляд Виталия ответила очаровательной улыбкой.
Кира казалась оживлённой, вносила свою долю в общий разговор. Они так заболтались, что совершенно забыли об оставленном на плите чайнике. И когда Кира подскочила со словами: «Ох, чай!», Глебов сказал:
— Сумку там освободи, пожалуйста. Торт и конфеты сюда неси.
Кира ушла в кухню и скоро позвала оттуда Глебова.
— Что я должна освободить? — с недоумением спросила она, указывая на сумку.
На стол был извлечён торт и большая коробка конфет, но там ещё оставалось полно продуктов: полсумки занимал пакет с фруктами, а вторую половину заполняли всевозможные баночки, пластиковые упаковки и пакеты с яркими, незнакомыми надписями. Виталий поморщился и плотно прикрыл за собой двери.
— Ну, что тебе непонятно? Как это делается?
Он вытянул пакет с фруктами, выставил несколько банок, остальное просто высыпал, опрокинув сумку над столом.
— Зачем вы всё это принесли? — Кира начала сердиться.
— Во-первых — «ты»! — Глебов назидательно поднял палец. — Во-вторых, насколько я понял, у нас сегодня перемирие, так что не выпускай коготки раньше времени. В-третьих, это для Татьяны Ивановны, ей надо хорошо и разнообразно питаться.
— По-твоему, я не в состоянии купить маме продукты?
— Это меня совершенно не касается.
— Хорошо, — недовольно сказала Кира, — сколько я тебе должна?
— Никогда не смей говорить мне о своих долгах! Может, снова предложишь натурой с тебя взять? — безжалостно напомнил он.
Кира вспыхнула до корней волос.
— Не порть мне удовольствие делать тебе подарки.
— Послушай, не надо мне никаких подачек! Тебе не кажется, что ты оскорбляешь меня? Опять только с собой считаешься, а мне какую роль отводишь?
— Тебе? — Глебов улыбнулся. — Удивительной. Великолепной. Недоступной. Которая принимает подарки жестом снисхождения. И насчёт того, что я только со своими желаниями считаюсь, ты не права. Ох, какие подарки я хотел бы тебе дарить! Я дарил бы тебе драгоценности, шикарные платья. Не делай такое лицо, ты видишь, я ограничиваюсь какими-то несчастными апельсинами. Не бойся, через грань дозволенного я не перейду, ты научила меня знать свое место, и слишком ценно для меня твоё расположение, даже временное, чтобы рисковать им. Но уж то, что я делаю, я считаю разумным и вполне приемлемым. Ничего чудовищного я не совершил, если принёс кое-что вкусное.
— Ох, Глебов, ну почему с тобой так… трудно?
— Все, Кира, давай мириться? — Глебов шутливо поднял руки вверх.
С тортом и конфетами он пошёл из кухни. В дверях обернулся.
— Мы чай ждём.
Кира прикрыла глаза. Чёрт бы его побрал, этого Глебова! С ним, действительно, постоянно на грани. Вроде бы надо рассердиться и рассердиться невозможно. Потому, что чувствует себя обязанной? Нет, не только. Что за власть у него над нею? Кира прикусила губку, на глаза навернулись слёзы. Она не хотела его власти над собой! Но ведь сейчас она позвала его, чтобы решительно отказаться от этого его подношения. И что получилось? Он отчитал её, наговорил Бог знает чего и ушёл… И какое он имеет право так разговаривать с ней! Или он имеет это право?.. Кира гневно сжала губы — даже Серёжке она не позволила бы ничего такого!
— Кира, тебе помочь? — спросил из зала Глебов.
— Я уже иду, — поспешно ответила она, не желая и секунды оставаться с ним наедине, шмыгнула носом и начала ставить на поднос чайные чашки.
Виталий в этот вечер был само обаяние. Они с Татьяной Ивановной очень быстро нашли общий язык и болтали, как две подружки. Кира давно не видела маму такой оживлённой, у неё даже румянец появился — это после больницы-то! Они вроде и не замечали, что Кира теперь почти не принимает участия в разговоре. Зато Татьяна Ивановна расспрашивала Глебова обо всём на свете. В какие-то моменты Кире даже становилось неловко — прежде она всегда восхищалась врождённой маминой деликатностью и чувством такта, — не в пример сегодняшнему вечеру. Но к её удивлению, Глебова это ничуть не смущало — он одинаково охотно отвечал абсолютно на все вопросы. В этот вечер Кира узнала, что Виталий рано остался сиротой — в четырнадцать лет. Отец его был офицером, мама — классическая офицерская жена. Они погибли в одну секунду в автокатастрофе. И осталась у Виталия только бабушка, замечательная бабушка. Не стесняя свободы, она заменила ему родителей, помогла выбраться из жуткой ямы горя. Теперь Кире стало понятно, о чём говорил в тот вечер Виталий.
Он оказался прекрасным, артистичным рассказчиком. Кира не могла удержаться и вместе с мамой смеялась над его историями и забавными случаями. Потом речь зашла о работе Виталия, и он сказал:
— Если бы была гитара, я спел бы вам.
— А есть гитара, — немедленно откликнулась Татьяна Ивановна, и Кира поразилась: к папиной гитаре мама относилась, как к святыне, буквально пылинки сдувала с неё. Даже находясь в клинике, беспокоилась, спрашивала Киру, не забывает ли она ухаживать за гитарой — в другое время это была исключительно мамина привилегия. Ей казалось — инструмент хранит тепло рук мужа; она ласково трогала гриф — струны, как живые, отзывались едва слышным стоном.
И теперь Кира не верила своим ушам — мама позволяла Глебову воспользоваться папиной гитарой!
— Кира, принеси.
Виталий нежно провёл рукой по деке, легко тронул струны, проверяя их звучание. Татьяна Ивановна грустно улыбнулась:
— Это гитара мужа… Он прекрасно исполнял романсы.
Глебов начал тихонько перебирать струны, запел вполголоса:
— Плесните колдовства в хрустальный мрак бокала…
Что сделалось с маминым лицом? Оно как будто раскрылось навстречу прекрасным словам, даже морщинки разгладились. Оно сделалось — удивительно красивым! Татьяна Ивановна повернулась к Кире, желая что-то сказать, и Кира тихонько кивнула в знак того, что поняла, и встала. Мама хотела, чтобы горели свечи — именно так она любила слушать папины романсы.
Это было волшебно. Они, как зачарованные, слушали дивные слова. А как замечательно он пел, сколько чувства было в его голосе! В тот вечер, у него, Кире почудилась в его манере петь какая-то ироничная отстранённость, он будто с усмешкой смотрел со стороны и, забавляясь, играя, выделывал голосом чёрт-те что. Теперь ничего не было от игры. Сейчас он не просто исполнял написанные кем-то песни — слова шли через его сердце, его пронзительной нежностью наполнялись и потому звучали, как впервые, только что рождённые. И каждая песня становилась раздумьем наедине с собой, когда нет нужды ничего скрывать…
Подсвечник с двумя свечами стоял на столике перед Виталием, освещал его открытое одухотворённое лицо, руки, а Кира сидела в кресле в глубине комнаты, заворожёно слушала его, смотрела. Она впервые вот так, долго, не отрываясь, смотрела на него, рассматривала. Да, он был потрясающе красивым. Широкий, свободный разлёт бровей… высокий лоб… тёмные волосы мягко спускаются по сторонам лица двумя крыльями… И Кира пыталась, как наваждение, стряхнуть с себя это любование им, чтобы увидеть другое лицо, то, которое видела однажды, и никак не могла найти хищной жёсткости, высокомерного самолюбования. Да полно, он ли там был?
Виталий опустил руку — звук медленно угас. Все молчали.
Татьяна Ивановна мыслями была где-то далеко. Наконец, глаза её ожили, она посмотрела на Виталия.
— Сейчас ты сделал мне бесценный подарок. Спасибо тебе, Виталий.
— Рад, что вам понравилось.
— Да разве это слово уместно? Чудный, чудный голос! Не жаль тебе по кабакам его тратить?
— О большой эстраде говорите? Это не для меня. Я не тщеславный.
— Этого не может быть.
— Тогда, если угодно — ленив, — засмеялся Виталий. — Престижные конкурсы, эстрада меня никогда не манили. Мои способности для меня чисто прикладное значение имеют. А делать из них ступеньку к славе — зачем она мне? Талант, это не входной билет на эстраду, там бесталантным тесно. У кого раскрутка круче, тот на глазах постоянно, на слуху. Даже если таланта полный ноль.
— Значит, раскрутка — проблема?
— Нет, не проблема. Поэтому мне не интересно этот рубеж брать. Что эстрада? Она фасада хороша, в прожекторах. А за сценой просто бизнес. Бизнес меня вполне устраивает тот, что имею, тут, по крайней мере, нет волчьей конкуренции.
— Вероятно, ты прав.
Глебов посмотрел на часы.
— Жаль уходить, но мне пора. Сегодня ещё работать.
— А ты приходи к нам. Если не скучно в нашем бабьем царстве.
— У вас удивительно хорошо. Мне так только у бабули бывает.
И Глебов стал бывать у них. Кира не могла сказать, что он злоупотребляет данным ему правом, но приходил он довольно часто. Иногда исчезал на несколько дней, снова появлялся.
Кира подозревала, что Татьяна Ивановна в таких случаях оказывалась более посвящённой, — знала заранее, придёт он или нет.
Если по всем комнатам плыл запах изумительных маминых пирогов, можно было безошибочно предполагать — мама ждёт гостя. Она знала уже кулинарные пристрастия Глебова. Татьяна Ивановна даже старалась принарядиться к его приходу — вновь на свет появилась белая ажурная шаль с длинными кистями. А в другой раз она могла с утра до вечера проходить в стареньком, уютном халате — знала, что гостя не будет?
А несколько раз было так — Кира приходила с работы, а в вазе уже красовались великолепные цветы.
— Виталий приходил, — мимоходом сообщала Татьяна Ивановна.
И Киру преследовало ощущение его присутствия. Она не могла отделаться от него. Ей казалось, что в этот день их маленькая квартира хранит какую-то иную атмосферу, чем обычно — благоухающие ли цветы создавали её, или чай с изысканным лакомством (Глебов оставался верен себе), или мамино настроение? Квартира дышала им.
Изредка Глебов предлагал Кире — и Татьяна Ивановна активно поддерживала его — провести где-нибудь вечер. Поддаваясь двойной атаке, Кира внутренне напрягалась, боялась, что Глебов не преминет заговорить опять на неприятную ей тему. Но всякий раз он был с ней предупредительным, корректным, внимательным и не более. Прогулки эти, в конечном счёте, не были ей тягостны, но расслаблялась она только дома.
Однажды он встретил Киру у института.
— Сегодня я тебя похищаю. С ведома Татьяны Ивановны.
— Что за необходимость меня похищать? — без восторга приняла Кира это сообщение.
— У меня к тебе большая просьба. И необычная. Никто кроме тебя помочь мне не может.
— Считай, заинтриговал меня. Ну, излагай просьбу.
— Дело в том, что я — любящий внук.
— Помню я про твою горячо любимую бабушку.
— Иронизируешь? Зря. Я, в самом деле, очень её уважаю и люблю. Она ведь мне и не бабушка совсем.
— Как? А кто она тебе?
— Да почти никто. У моего деда был брат, Станислав, намного моложе его. Так Клавдия — жена Станислава. Когда арестовали деда и бабушку, Станислав забрал в свою семью осиротевшего племянника — моего отца. Но вскоре Станислава тоже забрали, никто из них не вернулся. Клавдия и мой отец выжили чудом. На неё тоже дело уже завели, да и вела она себя слишком дерзко — входила в кабинеты, в которых вообще показываться нельзя было, требовала ответа, за что мужа арестовали. Была она молода, отважна и хороша собой. Наверно, следователь пожалел её, предложил компромисс: он закрывает дело и оставляет ей маленького вражёныша, а она пообещает, что будет ниже воды, тише травы. Не знаю уж, для чего он так рисковал, но благодаря ему, Клавдия и мой отец не сгинули, выжили. А потом ей пришлось и меня растить, когда мама с отцом погибли.
— У неё не было своих детей?
— Похоронила дочь семи лет.
— Как с ней судьба жестоко обошлась.
Да, жестоко. Поэтому теперь она имеет право на покой и комфорт, я могу ей дать это. Но ты должна помочь мне кое в чём, что от меня мало зависит. Дело в том, что Клавдия всерьёз обеспокоена моим будущим. Она уверена, что меня, в конце концов, окрутит девица с ещё более чудовищной репутацией, чем моя — уж извини за терминология бабули. По её мнению, меня и близко не подпустит к себе порядочная девушка.
— Я что-то не улавливаю, при чём здесь я? Чего ты от меня хочешь?
— Поехать со мной к ней в гости.
— Ах, вот как! — изумлённо воскликнула Кира. — И что за роль я должна буду играть? Безумно влюблённой в тебя?
— Если тебе этого хочется. Вообще-то я не собирался просить тебя что-то изображать. У меня и в мыслях нет её обманывать. Будь собой. Пусть она увидит, что такие удивительные девушки не шарахаются от меня, и, значит, я не совсем пропащий. Это её успокоит. Я, в самом деле, её люблю и не хочу доставлять ей неприятности.
— А ты уверен, что твоя бабушка воспримет меня как «удивительную»?
— По крайней мере, — серьёзно сказал Глебов, — в тебе довольно мало вульгарного.
— Ну, спасибо! Оставь себе свои шпильки!
— А что же ты на комплимент напрашиваешься? — усмехнулся Виталий.
— Ты будешь острить или меня уговаривать?
— Мне кажется, ты уже согласна.
Кира метнула в него сердитый взгляд.
— Послушай, — сказала она, — когда девушку знакомят с близкими, это… определённый ритуал, ну… с подтекстом.
— Ты знаешь, что тебя это ни к чему не обязывает.
Помедлив, Кира проговорила:
— Мы что, прямо сейчас к ней поедем?
— А почему нет?
Усаживаясь в машину, Кира увидела на заднем сиденье цветы и коробку с тортом.
— Ты не сомневался, что я соглашусь?
— С тобой я никогда и ни в чём не уверен. Но мне, действительно, нужна твоя помощь.
Виталий открыл дверь своим ключом.
— Бабуленька, — позвал он, — встречай гостей!
— Иду! — донеслось из глубины квартиры, и в дверях появилась маленькая, изящная старушка в тёмном трикотажном платье с белым кружевным воротничком.
— Здравствуй, — Глебов наклонился и коснулся губами её щеки. — Познакомься, это Кира.
Старушка ласково провела ладонью по щеке Виталия, улыбнулась Кире.
— Здравствуйте, Кира. Меня зовут Клавдия Львовна.
Они расположились в просторной солнечной комнате.
— Виталий, ты будешь ухаживать за дамами. Мы бы выпили кофе.
— Кофе вам вредно, милая дама, а чай в самый раз. Тем более, что мы привезли замечательный торт.
— А торт мне не вреден! Ты издеваешься! Знаете, Кира, он всякий раз привозит мой любимый торт. Естественно, я борюсь с собой до конца, пока не останется ни одного кусочка. Но я не хочу превратиться в толстую бабку!
— Ты никогда не станешь ею, Клавдия, — рассмеялся Глебов. — Не в коня корм.
— Ну, никакого почтения к сединам! Мог бы хоть вид сделать, негодник!
Кира с улыбкой наблюдала за шутливой перебранкой. Видно было, что это их обычный стиль общения. Одновременно Кира незаметно рассматривала хозяйку, понимая, что и сама находится под неназойливым, но проницательным взглядом. В Клавдии не было ничего о тех старушек, что часами просиживают у подъездов. Видно было, что она привыкла следить за собой и умеет это делать: строгое платье, со вкусом украшенное воротничком, маленькие холёные руки, гладкая причёска — Кира не ожидала такого и даже оробела сначала. Когда настало время уходить, Кира чувствовала себя очарованной маленькой женщиной. Не утраченная жизнерадостность и остроумие, какая-то старинная, прекрасная манера разговора, безвозвратно потерянная современниками, несуетность, особая атмосфера комнат — всё это производило впечатление. Кира чувствовала искреннее сожаление, расставаясь с удивительной хозяйкой.
Впрочем, было в этой женщине нечто, чего Кира не разгадала. Позже, дома, когда Кира думала об этом визите, чувство недосказанности усилилось. Кира поняла, что Клавдия не так проста, как и сам Глебов. И Кира неожиданно подумала: «Вот и хорошо, что нам больше не придётся встречаться».