остров Маннестерре и его губернатор
А тем временем фрегат «Кураж» достиг своей цели, его долгий путь закончился. Когда «Кураж» отошел от берега Флориды, Ал да Ланга распорядился проложить курс к одному из крупных островов в Карибском море, но не объяснил, чем мотивировал этот выбор.
…Во времена, когда к берегам Нового Света хлынул поток переселенцев из Европы, Ала ла Ланга посетила однажды замечательная мысль. Сначала довольно легковесная, она мелькнула и ушла, но вскоре Ал вернулся к ней, а за год или два случайная мысль трансформировалась в намерение и созрела до возможности воплощения. Тогда по поручению Ала в Америку отбыл его доверенный с инструкциями, широкими полномочиями и возможностями. За океаном доверенный Ала должен был законным путем приобрести землю в собственность и обустроиться на этой земле. Да Ланга в то пору еще не очень четко представлял, зачем ему этот клочок в неизведанной дали, и даже не был уверен, увидит ли когда-нибудь свое заокеанское владение. Но он располагал достаточными средствами, чтоб без ущерба позволить себе такую прихоть. Будущее непредсказуемо, да еще при достаточно рискованном образе жизни морехода, потому тайное убежище может оказаться вовсе не лишним. Местонахождение его да Ланга держал в столь строгой тайне, что об американских владениях капитана не подозревал даже Шах-Велед.
Теперь до острова Маннестерре оставалось пройти всего каких-нибудь сотню миль, но путь этот лежал в водах, о которых Даниэль де лос Бекалькасар совершенно справедливо предупреждал Тимотея Кренстона, что они чреваты сюрпризами. И в самом деле, фрегат да Ланга недолго оставался в одиночестве. Вскоре впередсмотрящий крикнул с марсовой площадки, что он видит на горизонте судно. Безусловно, «Кураж» тоже был замечен, мало того, незнакомый корабль резко сменил курс, увеличил скорость и начал сокращать расстояние. Его намерения никак не располагали к благодушию.
Шах-Велед на тот момент опять исполнял обязанности капитана, так как после происшествия у водопада самочувствие Ала резко ухудшилось. Отчаянный крик Гретхен вызвал у него обычную реакцию на опасность — организм моментально пришел в состояние готовности к немедленному действию: участилось сердцебиение, произошел резкий и мощный выброс крови… Для Ала это было катастрофично, и последствия такой встряски сказались на его самочувствии немедленно. Ухудшение состояния произошло сразу, как схлынула волна горячки. До шлюпки его уже пришлось нести.
Таким образом, на капитанском мостике стоял Шах-Велед, рассматривая незнакомое судно в подзорную трубу. Именно такой случай предвидел да Ланга и распорядился доложить о нем немедленно.
Шах-Велед спустился в каюту капитана, и тут последовало очень странное распоряжение: да Ланга приказал убрать паруса и лечь в дрейф, позволяя незнакомому судну приблизиться.
— Капитан, судя по всему, это пиратский корабль!
— Возможно. И скорее всего, так оно и есть. Однако я повторяю еще раз: сделайте все в точности, как я приказал, и проследите, чтобы команда сохраняла полное спокойствие. Сообщите мне, когда корабль будет не далее, чем в миле от нас.
Когда стало возможно переговариваться с преследователями с помощью рупора, Шах-Велед, вопреки своей тревоге, вынужден был исполнить следующее распоряжение капитана и от имени Ала да Ланга пригласить капитана пиратского судна с визитом на «Кураж». В том, что судно пиратское, у Шах-Веледа к тому времени сомнений никаких не осталось. Они развеялись, когда на мачте корабля-преследователя затрепетал «Веселый Роджер», в то время, как судно резво шло к фрегату. Вероятно, его остановку расценили там, как покорное ожидание своей участи, подобное гипнотическому обмороку кролика перед удавом.
Обращение Шах-Веледа вызвало некоторое замешательство на чужом корабле. Старший помощник предположил, что французский язык мог остаться непонятым, и повторил приглашение на английской языке и испанском. Однако по прошествии нескольких минут с корабля ответили именно по-французски, уведомив, что капитан Джейк Гарлэнд приглашение принял.
Да Ланга принял капитана Гарлэнда в своей каюте, и старший помощник остался в неведении относительно содержания приватной беседы двух капитанов. До Гретхен тоже мало что донеслось — да Ланга говорил тихо, задавая тон беседе. Впрочем, позже нетрудно было догадаться, о чем шла речь: в результате переговоров пират раздумал следовать своим прежним курсом, и его судно сопровождало фрегат до самого острова Маннестерре. Следуя в кильватере пиратского судна, «Кураж» безо всяких приключений дошел до острова, определенного Алом в качестве конечной цели. За время пути еще несколько раз появлялись в поле зрения неизвестной принадлежности парусники, но присутствие корабля сопровождения снимало все вопросы, а при необходимости в переговоры со встречными вступал капитан Гарлэнд, с легкостью избавляя «Кураж» от навязчивого любопытства.
Расстались они с искателем удачи Джейком Гарлэндом и его командой, когда бросили якорь в большой гавани острова Маннестерре. Гавань была превосходна. С десяток кораблей стояли на рейде и у причалов. Но обширная гавань могла бы вместить судов в несколько раз больше, и надежно защитить их от штормовых ветров и шквалов.
Ал да Ланга отправил на берег письмо с тем, чтобы оно немедленно было доставлено по указанному на письме адресу. Команде приказано было не покидать фрегат.
Гретхен продолжала пользовалась некоторой свободой и в сопровождении Шах-Веледа в образе юноши могла подниматься на палубу.
— Как вы думаете, почему мы не встали у причала? — спросила она, глядя на лежащий перед ними берег. — Да Ланга чего-то ждет?
— Вероятно, ответа на свое послание. Ничего другого я вам сказать не могу. Но мне кажется, он готовит для нас что-то неожиданное.
— Вы слышали прежде об этом острове?
— Никогда не слышал. При мне капитан ни разу не упоминал о нем.
Гретхен рассматривала берег. На причале было многолюдно. Работали грузчики, одни корабли разгружались, другие наоборот, принимали груз на борт. Чуть в стороне от причалов стояли ряды длинных строений. Судя по всему, то были склады, которые могли арендовать торговцы и судовладельцы.
— Вы видите, там на горе — как будто крепость? — спросила Гретхен.
Рельеф острова был гористым, по крайней мере, в части, прилегающей к гавани. Господствующее положение над всей местностью занимала большая гора. Крутые склоны ее поначалу покрывал лес, но по мере подъема он редел, и наконец, из зарослей взмывали голые скалы, устремляясь вверх. Там, на самом верху, на скалистой вершине виднелись строения, плохо различимые за высокой стеной. Шах-Велед направил на них подзорную трубу.
— Судя по всему, оттуда ведут непрерывное наблюдение — я вижу людей на сторожевых вышках. С их позиции мы как на ладони — и океан, и гавань, и порт. Похоже, это действующая крепость… Да… без сомнения… Я вижу, там размещена пушечная батарея. Надо признать, что тот, кто обживал этот остров, устроил это очень толково.
Позже они убедились, что первоначальное впечатление увиденного с палубы фрегата было не только верно, но увиденное оказалось лишь малой частью продуманной системы защиты острова и его населения. Энтони Мюррей, доверенный да Ланга, должен был не просто создать комфортные условия жизни на острове, но прежде всего — обеспечить безмятежное существование на нем, не сопряженное с ежеминутной угрозой пиратского нападения.
Форт, увиденный Гретхен и Шах-Веледом, выстроен был с целью защитить гавань от вражеских кораблей. Стоял он на одной из скал и был неприступен, потому что на тропе, ведущей к нему, едва могли разойтись два человека. В сам форт же можно было подняться только при помощи лестницы, которая легко убиралась. В случае надобности защитники форта располагали целым складом оружия, а вскоре была оборудована удобная площадка для батареи. Разумеется, имелись и склады продовольствия, позволяющие большому количеству людей пережить в крепости довольно долгую осаду. И что особенно важно, прямо на территории форта удалось вырыть колодец, вода в который поступала из родника, и, таким образом, колодец был изолирован и совершенно недоступен извне, против него невозможны были никакие враждебные манипуляции и диверсии.
Одновременно со строительством форта внизу, у подножия горы росло поселение, в котором обосновались переселенцы. Одни прибыли из Европы вместе с Энтони Мюрреем, а другие, гораздо более многочисленные, привезены были с американского побережья. Уже на следующий год вокруг зазеленели плантации, на которых стали выращивать табак и фрукты.
И этот форт над гаванью был далеко не единственным на острове. Еще несколько подобных воздвигли в труднодоступных местах побережья по периметру острова так, чтобы ни один корабль не мог приблизиться к Маннестерре незамеченным. Вкупе с продуманной системой оповещения это приводило к тому, что незванных визитеров всякий раз ожидал горячий, но далеко не радушный прием. К тому времени, как в гавань вошел «Кураж», давно уже не было повода приводить оборону острова в боевую готовность. Лишь в первые годы не было недостатка в желающих испытать боевой дух новых обитателей острова. А затем, опять же, следуя указаниям да Ланга, губернатор острова принялся налаживать добрососедские отношения со всеми, с кем рядом приходилось теперь жить, будь то племена с близлежащих островов или джентльмены удачи. Кстати, именно пиратские корабли, бороздящие Карибские воды вдоль и поперек, доставляли больше всего хлопот на первых порах. Ни один раз пытались они распробовать лакомый кусочек, в который превращался Маннестерре, особенно когда увидали, как живо и энергично принялся хозяйничать новый владелец. Деятельность, которую он развернул, была лучшим свидетельством тому, что человек располагает немалыми средствами, а следовательно, представляет собой столь же немалое для многих искушение поживиться.
Однако в довольно короткое время ситуация вокруг Маннестерре и его обитателей поменялась, и над островом как будто распростерлась аура покоя и доброжелательности. Произошло это, разумеется, не в один прекрасный день, а в результате продуманной стратегии и тактики Энтони Мюррея. Одних подкупили гостеприимность и хлебосольство нового хозяина по отношению к гостям званным. Другим внушила уважение способность новоселов Маннестерре постоять за себя. Третьих утихомирили свои же лихие братья, которых губернатор острова, по сути, нанял с этой целью и платил за исполненную работу на удивление щедро.
И очень скоро все убедились, что пребывать в дружеских отношениях с хозяином Маннестерре еще и выгодно. Обширные связи и знакомства привели к тому, что Мюррея просили выступать посредником в щекотливых ситуациях, на что он охотно соглашался, и посредничество его, как правило, приводило к обоюдному удовлетворению сторон. И еще немаловажное обстоятельство — у него всегда можно было получить выгодный денежный заём.
И вот тут, при составлении долговых расписок, начало всплывать имя Ала да Ланга. Это был следующий этап задачи, стоявшей перед доверенным Ала — имя капитана да Ланга должно было стать широко известно в Карибских водах и пользоваться безусловным уважением. И в долговых расписках значилось, что заём получен от губернатора острова Маннестерре Ала да Ланга, через посредника и исполняющего обязанности губернатора Энтони Мюррея. Естественное любопытство к новой таинственной фигуре Мюррей охотно удовлетворял, рассказывая о своем патроне в столь уважительной манере, что у всякого складывалось об капитане да Ланга именно то впечатление, которого и желал достичь преданный соратник Ала. Вот в этом и заключалась разгадка того странного влияния на первого же встреченного в Карибском море пирата, которое увидали, но не могли объяснить Гретхен и Шах-Велед. А если бы сэр Тимотей Кренстон от берегов Флориды взял курс на юг и попытался бы в первом же поселении спросить о капитане Але да Ланга, он наверняка услышал бы о нем немало интересного и легко напал бы на верный след.
Что касается Энтони Мюррея, то столь верная служба и преданность его Алу да Ланга объяснялась легко. Прежде всего, их связывала многолетняя дружба. Ни раз прошли они плечом к плечу сквозь смертельно опасные испытания, вверяя друг другу свои жизни. К несчастью, в одном из морских сражений Мюррей получил серьезную рану, и хоть остался жить, но охромел, здоровье к нему не вернулось и прежний образ жизни вести он уже не мог. Оставалось морскому волку бросить якорь в каком-нибудь идиллическом местечке и тосковать по соленому ветру, вспоминая единоборства с бурями и грохот былых сражений… Как непереносимо было даже думать об этом Мюррею, такому же авантюристу и искателю приключений, как сам да Ланга. Вот тут Ал и предложил старому товарищу новое приключение, и Энтони Мюррей с облегчением и благодарностью за это предложение ухватился. Так какие же чувства он должен был испытывать к Алу, когда только благодаря ему жизнь старого морехода опять наполнилась смыслом, остротой ощущений и опасностями, веселящими кровь.
После того, как Энтони Мюррей отбыл с нелегким поручением в Новый Свет, прошел ни один год и не два. Но для да Ланга посыльный не оставался в безвестности. Старый товарищ использовал малейшую возможность, чтобы отправить капитану отчет. Хотя эти письма случались не часто, зато были исчерпывающими. В них Мюррей прилежно описывал положение дел на острове, а также и то, что происходило вокруг него. Писал о людях, пользующихся наибольшим влиянием в Карибском бассейне, о тех, на кого да Ланга мог бы здесь положиться, случись такая необходимость, а кому не очень-то следует доверять; о племенах и вождях, сообщались названия кораблей и имена их капитанов… Таким образом, Ал да Ланга, ни разу не бывавший в этих местах, тем не менее, почувствовал себя здесь довольно уверенно. Потому отношения, в которые он вступил с капитаном пиратского судна, конечно, содержали долю риска, но гораздо большая доля приходилась на холодный расчет. И Ал не ошибся.
Сначала капитан Джейк Гарлэнд был изумлен, услыхав имя легендарного губернатора. Разумеется, Джейку имя это было знакомо, но слишком уж нежданно прозвучало оно с незнакомого корабля. Ни раз в праздной компании Джейк рассуждал с приятелями, каков же человек, носящий его? Богатый, как крёз, любимец фортуны? Или же он идет по жизни напролом и сам вырывает у судьбы удачу, не дожидаясь ее благоволения, не зная ни к кому жалости и пощады? Или какая-то невероятная удача дала ему в руки нечто… В одном сходились все мнения: Ал да Ланга невероятно богат, а потому его влияние и возможности переоценить трудно… Именно такой образ ни один год создавался в их представлении хитрым Энтони Мюрреем…
И после того, как Ал да Ланга превратился едва ли ни в легенду, так вот запросто встретиться с ним нос к носу? Тут до Джейка Гарлэнда дошло, какая выпала удача ему самому, если он первым увидит этого человека, и более того, удостоится встречи с ним! А возможно, сумеет даже заручиться расположением губернатора да Ланга, и как знать, не сулит ли случай чудесные перемены в жизни Джека -искателя удачи…
Встреча и беседа с да Ланга ни в малейшей степени его не разочаровали. Изумление только возросло, когда он обнаружил, как да Ланга между делом выказывал полнейшую осведомленность о многих обстоятельствах местной жизни. Походя называл имена, и упоминал о каких-то примечательных общезначимых событиях… Затем Ал да Ланга посетовал, что никак не оправится от раны, полученной в недавней стычке, что команда устала от долгого похода. И за большую честь почел для себя Джейк Гарлэнд принять предложение легендарного губернатора, когда тот сказал, что был бы чрезвычайно признателен, если бы капитан посчитал возможным избавить их от дальнейших забот, и препроводить до острова.
И вот теперь Гретхен стояла на палубе и терялась в догадках, куда привел да Ланга фрегат, почему, и что за странное — причем явное — влияние имел он на капитана первого же встреченного ими пиратского судна. И почему Ал держал в тайне цель их путешествия даже от Шах-Веледа? Если не доверял, то какие на то были у него основания? Только лишь досадная дружба старшего офицера с Гретхен? Но что изменилось бы, знай Шах-Велед про этот остров? Ничего не изменилось бы. Так по какой причине да Ланга хранил свою тайну?
Гретхен тревожилась напрасно. Разгадка была очень проста. Да Ланга желал преподнести сюрприз и предвкушал удовольствие, которое испытает при этом. К сожалению, ему не пришлось насладиться в полной мере, из-за плохого самочувствия. Возвращение недомогания тревожило его. А вместе с необходимостью опять лежать в опостылевшей постели лишало всякой возможности радоваться жизни и ввергало в дурное расположение духа. При этом Ал все-таки старался сдерживаться и не выплескивать раздражение на тех, кто был к нему ближе всего.
Но теперь, когда долгий путь подошел к концу и, в целом, прошел он вполне благополучно, Ал да Ланга воспрянул духом, заметно ожил…
Шах-Велед о чем-то негромко говорил, когда Гретхен услышала приближающиеся шаги у себя за спиной и отвернулась к борту, скрывая лицо. Человек остановился и обратился к офицеру:
— Я прошу прощения, господин старший помощник, но господин капитан просит вас и вашего спутника спуститься сейчас к нему в каюту.
— Что ж, идемте, — позвал Шах-Велед. — Может быть, мы услышим, наконец, что-то интересное?
Он оказался прозорливым. Чтобы поскорее пролетело время ожидания ответа от губернатора острова, да Ланга решил пояснить ситуацию Гретхен и Шах-Веледу. Пришла пора узнать им о вещах удивительных, и, разумеется, предвкушения да Ланга не были беспочвенными — они оба оказались потрясены открывшейся истиной.
— … Авари, я надеюсь, ты не станешь обижаться на меня за то, что оказался не посвящен в эту мою маленькую тайну? Я лишь хотел удивить вас.
— В таком случае, нет никакого повода обижаться. — Шах-Велед усмехнулся: — Я уж, было, подумал, ты боялся, что остров поменяет координаты, если о нем узнаю я.
— Брось, Авари, не дуйся!
— Так вы здесь ни разу не были, да Ланга? — спросила Гретхен.
— Совершенно верно, тут мы с вами на равных — я тоже здесь впервые.
— Не боитесь, что окажитесь нежеланным гостем?
Ал да Ланга рассмеялся и в шутку погрозил Гретхен пальцем:
— Хотите, чтоб я усомнился в друге Энтони, в его преданности? Да, разумеется, он не ждет нас. Я ведь не имел возможности предупредить его, что намерен объявиться, наконец, на своем острове. Однако от нашего доброго капитана Гарлэнда я узнал, что на острове все благополучно, а Мюррей в добром здравии. Стало быть, с минуты на минуту мы получим от него весточку.
…Гретхен с тоской повела глазами по своему новому жилью. По всему видно было, что на благоустройстве женских покоев устроитель дома средств не экономил.
Большая комната с выходом на просторный балкон была выдержана в красно-белых тонах. Сама Гретхен предпочла бы цвета более спокойные и мягкие. Нежно-розовый бархат с разбросанными по нему мотивами белых роз затягивал стены комнаты. Поверх него были развешаны роскошные сирийские гобелены с богатыми кистями — драгоценные шпалеры, вытканные затворницами-искусницами. Может быть, ткали их на заказ, потому что в растительных сюжетах мастерицы использовали те же самые красно-белые тона. Или комнату оформили именно под эти шпалеры?
Ступни нежились в пушистом ворсе ковров, устилающих пол. Были они такого насыщенного темно-розового цвета, что казалось — ногам должно быть горячо от одного прикосновения к ним.
Мебель красного дерева: комоды, туалетный столик, огромное трехстворчатое зеркало, кровать под шелковым балдахином на возвышении — все деревянные поверхности были покрыты тонкой резьбой и украшены инкрустациями из перламутра и слоновой кости. Вблизи туалетного столика стояли большие мягкие кресла, обитые штофом в тон коврам на полу. Кроме них, вдоль стен — мягкие кушетки с разбросанными на них подушками. Низкая кушетка с приподнятым изголовьем — в восточном стиле, — стояла перед большим камином, и ее покрывала огромная шкура. Золотисто-рыжий мех ловил блики пламени свечей и искрился. Над всей этой роскошью витал тонкий, чуть горьковатый аромат жасминового экстракта.
Мысли Гретхен были невеселы. Неосознанным жестом она положила руку на живот. Жест этот давно вошел в привычку, как будто Гретхен постоянно испытывала потребность защитить своего ребенка от тех обстоятельств, в которых оказалась сама и еще нерожденное дитя. Обнаружив это, слабо улыбнулась и вздохнула — обычно, когда она думала о малыше, то испытывала острый прилив нежности, но сегодня даже мысли о нем не прогнали озабоченности. Впервые к Гретхен пришла горькая мысль, что, возможно, ребенок Ларта родится вдали от отца, здесь, на этом чужом, уже ненавистном ей острове.
Оказавшись на острове, Гретхен почувствовала себе так, будто из-под ног ее ушла опора. Пусть она была зыбкая, ненадежная, но вот теперь и ее не стало, и Гретхен не знает, за что ухватиться, чтоб остаться на плаву. Ведь как бы то ни было, она надеялась, что с помощью Шах-Веледа сможет вырваться от да Ланга…
Островная тюрьма… Известно, такие тюрьмы считаются самыми надежными, из них невозможно бежать. А если и случаются побеги, то их относят на счет невероятной удачи, невероятного, счастливого стечения обстоятельств… Ждать такого редкого случая? Но она не может ждать!.. Времени, когда она еще позволит себе решиться на побег, остается совсем мало… Месяц? Два? Позже она ни за что не станет рисковать здоровьем, а может быть, и жизнью дитя, которого носит. А после его рождения? Ни безумие ли бежать с младенцем на руках?!
Пока не прибыли на остров, Гретхен смутно воображала, что, достигнув побережья, в первый же удобный час, при поддержке и под опекой Шах-Веледа она сможет бежать от да Ланга… Заранее уговориться с капитаном какого-нибудь корабля или добраться до ближайшего порта и там найти быстроходное судно, и на всех парусах устремиться прочь, в океан… Пусть погоня, опасность, но поди, отыщи их на океанских просторах! И вот они на суше… А вокруг, по-прежнему, океан. Куда ни беги из этого дома, все равно останешься на острове. Где порт и капитаны, согласные оказать любую услугу, лишь заплати? К кому обратишься без риска, что тебя тут же не выдадут, когда у Ала да Ланга здесь авторитет и уважение на грани преклонения? Как улизнуть незаметно из-под носа Ала, когда неусыпные стражи в сторожевых фортах держат под контролем все прибрежные воды?..
В последнее время Гретхен уже почти не думала о том, что Ларт идет за ними по пятам и вот-вот нагонит. Слишком много времени прошло, чтоб продолжать тешить себя этой надеждой, слишком сложная задача стояла перед Лартом, чтоб быть успешно решенной. Да, он способен сотворить чудо. Само его появление той далекой полночью в замке Ланнигана было подобно чуду. И потом — сколько раз противостоял он таким обстоятельствам, что оставалось лишь изумляться. Но сколько же можно? Сколько можно ждать и надеяться: «Ах, Ларт сделает даже невозможное!» Ведь он только человек…
А те странные сны, которые случились в самом начале пути… Гретхен теперь еще более, чем когда-либо, сомневалась, надо ли им верить. И чем дальше увозил ее да Ланга, тем более ослабевала вера Гретхен в истинность того, во что она почти верила. Но даже при этих крохах призрачной надежды, случись подобный сон опять, Гретхен поспешила бы назвать место, где окончательно бросил якорь корабль вора — услышат ее, не услышат… кто знает… Но не скажет, не сможет. Сон не повторится. Если Гелла и впрямь была способна дотянуться до нее, то теперь нить порвалась. Гретхен, оказавшись на другой стороне земли, даже во времени не совпадает с Геллой, а ясный полдень мало располагает к медитациям. Да к тому же, смешно было бы рассчитывать, что настоятельница регулярно продолжает «ждать» ее, сидя в той темной комнате…
Следующий день прошел в чуть суматошной атмосфере, которая бывает всегда, если людям приходится осваиваться в новом месте, где предстоит им жить. Да Ланга едва ли ни весь день был занят беседой с Мюрреем. Гретхен за короткое время знакомства с ним в первый день даже не разглядела его как следует, однако составила впечатление о нем, как о человеке бесхитростном, искреннем, который в действительности был чрезвычайно рад их прибытию на остров.
На второй день Гретхен даже мельком не видела его, знала лишь, что он явился с деловым визитом к да Ланга. Самой ей нанесла визит экономка, ведущая весь дом, и Гретхен, которую естественным образом приняли за хозяйку, волей-неволей пришлось знакомиться с домом, с прислугой, со своей горничной. Когда же педантичная дама повернула разговор на домашнее хозяйство и попыталась окончательно замучить Гретхен цифрами прихода-расхода, та решительно прервала докучливую домоправительницу и сказала, что на сегодня с нее хватит хозяйственных забот, и она желает выйти в сад, ознакомиться с ним. Экономка тут же вызвалась сопровождать, чтобы давать пояснения о фруктовых плантациях и огороде, и Гретхен пришлось вежливо, но категорически утихомирить ее рвение.
Сад понравился Гретхен тем, что был большим, со множеством тенистых тропинок, скамейками и беседками, скрытыми в густой зелени. Здесь можно было уединиться от всякого назойливого общества, и отыскать ее потом в этом переплетении дорожек среди буйных зарослей было бы не так-то легко. Кроме того, со вкусом оформленные цветники, множество удивительных цветов и растений не могли не развлечь Гретхен, заставляя забыть грустные мысли.
Долгая прогулка и непривычно жаркое солнце утомили ее. После обеда Гретхен ушла к себе, велела горничной задернуть плотные шторы и не беспокоить ее ни по какому поводу. Потом она сладко уснула в прохладном сумраке… Так незаметно и прошел первый полноценный день пребывания во владениях Ала да Ланга.
На следующий день за завтраком да Ланга сообщил, что собирается пригласить к обеду Энтони Мюррея и еще трех-четырех человек, которые во всем поддерживали временного губернатора и оказывали всяческую помощь.
— Не могли бы вы, моя дорогая, проследить за составлением обеденного меню и приготовлениями в малой гостиной.
— Уверена, вам лучше попросить об этом вашу экономку, — сказала Гретхен, с вызовом глядя в глаза да Ланга. — С какой стати вы решили, что мое пребывание в этом доме налагает на меня какие-то обязанности? Я чувствую себя здесь в точно таком же плену, как в каморке за вашей каютой, капитан да Ланга.
— Гретхен!.. — воскликнул да Ланга, но умолк… и через несколько секунд проговорил иным тоном: — Могу я просить вас присутствовать на этом обеде?
Обед назначен был на четыре часа пополудни, и за час до этого времени в комнату Гретхен доставили большую красивую коробку. Она сняла крышку и увидела сверток, упакованный в тонкую бумагу. Сверху него лежали белая роза и карточка. Гретхен прочла: «Смиренно прошу принять мой скромный подарок и выйти в этом платье к обеду». Гретхен развернула бумагу, вытащила платье и расправила его на кровати. «Скромный подарок…» — усмехнулась она. Платье было настолько нарядным и дорогим, что Гретхен даже удивилась, как и где смог да Ланга раздобыть такое.
Лиф из плотного шелка нежного кремового цвета расшит был мелким жемчугом, уложенным поверх витого шнура, что делало шитье выпуклым и необыкновенно красивым. Белые, с едва уловимым розовым оттенком брабантские кружева пеной окутывали глубокое декольте. Верхняя юбка из дымчатого, тонкого шелка такого же цвета, что и лиф, была украшена нежнейшим кружевом воланов и оборок, с мерцающими в них крохотными жемчужинами.
Задумчиво склонив голову, Гретхен рассматривала платье, потом подошла к плательному шкафу и, небрежно передвигая вешалки, почти наугад выбрала одно из платьев.
Когда она вошла в гостиную, глаза да Ланга встретили ее искренней радостью — видимо, он вполне допускал, что Гретхен может не выйти к обеду; но в следующее мгновение радость сменилась разочарованием, граничащим с обидой. Однако он ничего не сказал и не спросил, представил ее собравшимся своей «любимой женщиной», не покривив против истины, но и не сказав правды.
За обедом он был в меру радушен и хлебосолен, пришелся по душе гостям, развлекал их забавными историями из собственной жизни и оставил впечатление обаятельнейшего человека.
Затянувшийся обед подходил к концу, мужчины поднялись, чтобы выкурить на веранде послеобеденную сигарету, и слуги приготовились накрыть стол для чая. Гретхен же любезно попрощалась с гостями.
— Конечно, моя дорогая, — да Ланга с улыбкой поцеловал ей руку. И, повернувшись к гостям, извинительным тоном проговорил: — К тропическому климату нужна привычка. Он бывает утомителен для человека, родившегося в умеренных, более прохладных широтах. Вас проводить, дорогая?
— Благодарю вас, в этом нет никакой необходимости. Останьтесь с гостями.
Гретхен поднялась к себе, раздраженная навязанной ей ролью, манерами да Ланга по отношению к ней, необходимостью поставить его на место и определить свое место в доме… Вот последнее — Гретхен чувствовала — от нее зависело мало. Атмосфера сгущалась, готовая вот-вот разразиться скандалом, и для Гретхен было жизненно необходимо взять в этом скандале верх. При этом она не видела ни единого средства влиять на капитана. Ее даже то беспокоило немало, что теперь стало затруднительно давать Алу ежедневную дозу снадобья Геллы… Насколько легко это было на судне, настолько же сложно теперь.
Допустим, завести порядок, чтоб непременно вместе завтракать. Да тут и заводить никаких порядков не надо, именно так и будет. Но сидя по разные стороны стола, когда напитки подают слуги… как это поможет приблизиться к решению задачи? Дружески сблизиться с кем-то из прислуги, войти в доверительные отношения… бред! доверительность не возникает между чужими людьми на следующий день после знакомства! А риск выдать себя столь велик, что Гретхен тут же отказалась от мелькнувшей идеи.
Она стояла у окна, где кто-то предусмотрительный поставил точеное креслице с алой бархатной подушкой, обшитой золотым галуном, и с пяльцами для вышивания.
Равнодушно скользнув по ним глазами, Гретхен с тоской глядела вниз, в сад… И вдруг ощущение чужого взгляда возникло настолько ясно, что Гретхен быстро пробежала глазами вокруг так, как если бы ее окликнули снизу. Она вспомнила, что вчера в саду у нее появилось то же самое чувство. И она даже тихо позвала: «Шах-Велед?» Ответом был только спокойный шелест листьев, и Гретхен поняла, что ей пригрезилось, тут же и забыла об этом. И вот опять… кто-то смотрел на нее, скрываясь в зарослях. И едва ли это был Шах-Велед, совсем не похожа на него манера прятаться в кустах.
Гретхен стало неприятно, тревожно, и она быстро отошла вглубь комнаты.
Ал да Ланга поднялся к ней тотчас, едва тепло распрощался со своими гостями. Слегка приоткрыл дверь, позвал негромко: «Дорогая?.. — Не получив ответа, открыл дверь чуть шире и тихо спросил: — Вы спите?..» И встретил устремленный на него взгляд Гретхен, полный негодования.
— Да Ланга, даже когда я была в большей степени вашей пленницей, вы не позволяли себе вломиться ко мне без стука!
— Я не хотел стуком разбудить вас…
— Будем считать, что так оно и было, — резким, неприязненным тоном проговорила Гретхен. — И еще. Можете и впредь называть меня дорогой, если вам угодно размахивать красной тряпкой перед глазами быка. Но не сетуйте, что бык никак не проникнется к вам теплыми чувствами.
— Доро… Гретхен… неужели я так и не заслужил хоть капельку вашего расположения?
— На корабле, да… если не расположение, то чувство сострадания к вам у меня было. Но здесь вы переменились. Вы ведете себя отвратительно! — Гретхен чувствовала, как злость на да Ланга переполняет ее сердце, заставляет его колотиться и грозит выплеснуться жгучей, как перец, волной. Она не знала, хочет сдержаться или нет.
— Да чем же я переменился?! — с искренним недоумением воскликнул Ал.
— Ну, хотя бы в отношении Шах-Веледа. Почему он не был приглашен к обеду? Разве не было ему места среди этих людей, кого вы сочли нужным назвать друзьями? Из-за МЕНЯ этот человек перестал быть вашим другом и соратником?! Что вы возомнили себе, да Ланга? Шах-Велед — единственный человек, кто скрасил мне долгие дни заточения, единственный собеседник, и интересный к тому же. Понимаю, вы охотно взяли бы эту роль себе. Увы… прежде всего я вижу в вас человека, разрушившего мое счастье.
— Разве Шах-Велед не принял в этом участия? — с мрачной усмешкой напомнил да Ланга.
— Он верил вам, а вы не сказали ему правды. Не так ли?
— Так вы обсудили это?
— Как вам не покажется странно, но ЭТО беспокоило меня больше всего, — язвительно сказала Гретхен. — Так вы намерены отказать ему от дома?
Ал да Ланга молча смотрел на нее, на скулах играли желваки.
— Может быть, мне поторговаться с вами? — скривив губы, спросил он. — Может быть, если вы получите своего Шах-Веледа, я получу что-то взамен?
Гретхен вспыхнула как порох, глаза полыхнули гневом.
— Гадко! Гадко! Пойдите прочь, низкий человек! Убирайтесь немедленно!
— Бога ради… простите… — да Ланга мучительно потер лоб пальцами. — Гретхен… доро… простите. Когда я вижу рядом с вами Шах-Веледа… как дружески вы смотрите на него, как славно и просто говорите… я мучительно ему завидую… Нет, я ни разу не увидел в ваших глазах, обращенных к нему, большее, чем дружеское расположение. Но эта искренность… почему не ко мне?.. Да, я знаю — почему… Но мне непереносимо видеть, как вы можете быть другой — милой, слабой… мне больно, когда он с вами рядом. Пощадите, Гретхен.
— Неужели вы думаете, что я стану лелеять ваше больное самолюбие?! Вам угодно было поставить себя в такое положение, так вкушайте этих удовольствий полными ложками! В угоду вашим воспаленным собственническим чувствам я должна поступиться и теми малыми крохами тепла, что обнаружила здесь??? Да с какой стати?! Вы не имеете ни малейшего права ни на меня, ни на мои добрые чувства! А если хотите хоть чуточку уменьшить мою неприязнь, поступайте достойно. Докажите, что вы достойны хотя бы уважения.
— А что мне сделать, чтоб заслужить вашу любовь?.. Научите.
Гретхен усмехнулась:
— Вольно вам тешить себя несбыточными фантазиями! Как я могу полюбить вас, чем? когда сердце мое всецело отдано Ларту!
— Вы и вправду бессердечная… Но Ларта нет и никогда больше не будет в вашей жизни. А я здесь, близко, живой и любящий, — он взял Гретхен за локоть и притянул к себе, обнял за плечи. — Вы тоже — живая, юная женщина. Я уверен, он пробудил в вас вкус к плотским радостям. Вы думаете, сможете устоять перед их зовом, маленькая, самонадеянная гордячка?
Гретхен, откинув голову, смотрела на него с насмешкой. Помедлив, спросила:
— Ну как? Много ли отзывается во мне на ваш зов, самоуверенный варвар? — резко отпихнула его, уперлась потемневшим взглядом: — Никогда… никогда! вы слышите?! не смейте прикасаться ко мне! Иначе…
— Ну?.. Так что — иначе?
— Не вынуждайте меня заканчивать фразу. Вы и без того знаете, что я не остановлюсь ни перед чем…
Ал да Ланга помолчал… потом проговорил устало:
— Разумеется… разумеется, все будет так, как вы хотите… И игрушку свою любимую вы получите… Об одном я могу вас просить? Помните хотя бы, что я безумно люблю вас, что вы — счастье всей моей жизни. И если я веду себя недостойно… варварски… так потому лишь, что теряю голову от вашей холодности, от этой ледяной стены между нами, которую не могу, не умею пробить… Хотя бы чуть-чуть, в пустяках вознаграждайте меня благосклонным кивком. Я ведь уже и от этого буду счастлив.
Он взглянул на платье, все еще лежащее на кровати.
— А вы, напротив, не упускаете ни малейшей возможности причинить мне боль… Почему вы не надели это платье? Если бы вы знали, чего мне стоило раздобыть его!
— Послушать вас, так я только и делаю, что ищу, чем вас уязвить! Платье не надела лишь потому, что мне не нравятся брабантские кружева.
— Но я именно с ними хотел!.. Ведь они во всем мире признаны как самые драгоценные!..
— Не люблю с тех пор, как Ларт рассказал мне способ их производства. Вы знаете его?
— Нет…
— Брабантские кружева выплетают изо льна, который растет только лишь на полях Брабанта. А нить для кружева доверяют прясть исключительно девочкам, только их нежные пальцы могут вытянуть наитончайшую нить. И еще есть необходимое условие, при котором нить получится эластичной и тонкой — льняная кудель должна быть влажной. Вот и сидят маленькие прядильщицы в сырых подвалах целыми днями, без солнца… все для того, чтоб кто-то мог похвастаться этой роскошью на платье…
Да Ланга только развел руками, поклонился и молча вышел из комнаты Гретхен.