Юкки попытались обойти лугар, и скоро фланговые отряды вступили в бой. Свист стрел, удары и треск дерева, крики ярости и боли слились в жуткую какофонию битвы.

Андрей установил одностороннюю ТП-связь с командирами всех отрядов и мог контролировать ситуацию. Центральному отряду всё еще удавалось сохранять свое преимущество — наемники не могли преодолеть открытое пространство бывшего поселка, откатывались раз за разом, осыпаемые тучей стрел. Гуцу бросил против центра своих гвардейцев — кочевников с Элька. Их яростные молчаливые атаки накатывались одна за другой с ритмичностью морского прибоя.

Андрей продолжал лежать в укрытие. Он знал — его время еще не пришло, и все же, не уютно чувствовал себя, отлеживаясь за спинами лугар. Лиента, укрытый стволом дерева, стоял в двух шагах от него. Со спокойствием и размеренностью автомата он вынимал из-за плеча стрелу, мощным движением натягивал тетиву… меткости ему было не занимать.

Наемники, наконец, отошли, укрылись за зеленой стеной.

— Что-то готовят, — обернулся Лиента.

Долго томиться в неведении не пришлось — из зарослей выдвинулась шеренга стрелков, они опустились на колено, выставив перед собой высокие щиты, и из-за этой в миг построенной стены в сторону лугар понеслась лавина стрел. Плотность ее была столь велика, что обороняющиеся головы не могли поднять для ответного выстрела. В этот момент между щитами скользнули мечники, стремительно и молча ринулись через открытое пространство, а над их головами неслись стрелы. Когда арбалетчики прекратили обстрел, лугары уже не могли отбросить наступающих — в ход пошли топоры, ножи, мечи.

Пришло время Андрея. Он поднялся с травы, и как будто тяжесть упала с плеч — Андрей почувствовал легкость и силу, азарт боя захватил его, он с нетерпением ждал врага. Но впереди встали четверо лугар — сойдясь плечом к плечу, они надежно перекрыли его.

— «Лиента, твои штучки!?»

Он рассердился и, может быть, именно этого чувства ему пока не хватало. Он оттолкнулся от ствола спиной, сделал над опекунами высокое сальто — удар пяткой пришелся в лоб первому из нападавших, через несколько мгновений рядом с первым рухнуло еще несколько.

— Займитесь делом, парни, — обернулся Андрей к остолбеневшей четверке. — Будете под руками крутиться — задену ненароком.

Андрей испытывал странное удовольствие от того, что делал. Уж, конечно, это было совсем другое дело, нежели на тренажерах. Хотя и раньше при переходах ему доводилось попадать в переделки, но почти всякий раз его страховали и могли выдернуть в случае крайней опасности. Сейчас опасность была реальной. Он дрался за свою жизнь, за тех, кто сражался рядом, и за тех, кто был за спиной, кто надеялся и молился.

— «Дар! Это немыслимо, — то, что ты делаешь! Неужели этому можно научиться!?»

— «Да. И у нас будет время для этого».

В упоении драки Андрей не переставал контролировать себя. Знание биологически активных, жизненно важных точек позволяло ему выводить противника из строя, не отнимая жизни. Даже потом, когда они придут в себя, бойцы из них будут некудышние — крайняя слабость и боли во всем теле сохранятся на несколько дней.

— «Лиента, я к Иланду. У него трудно».

— «Послать помощь?»

— «Пока нет».

Ни друзья, ни враги не могли понять, каким наитием этот человек появляется именно там, где успех клонится на сторону атакующих. С его появлением воины воодушевлялись. Когда он с голыми руками вихрем врывался в гущу врагов и, будто желторотых юнцов, расшвыривал их непостижимыми, сверхъестественными приемами борьбы, шум сражения перекрывали восторженные крики. То, что поднимало дух защитников, врагов повергало в смятенное недоумение.

— Клянусь! Мой меч достал его! Он заговоренный от железа!

Время перестало существовать в его обыденном понимании: часы сжимались в минуты, минута растягивалась в бесконечность. Бездыханные тела покрыли землю так, что приходилось ступать по ним.

Раненые эритяне старались уйти, отползти вглубь джайвы, где попадали в руки женщин и подростков, те помогали раненным переправиться на остров.

День клонился к вечеру, а конца сражению не было видно. Силы защитников и ярость наступающих казались неистощимыми. Остервенело сходились человек с человеком, сталь со сталью, клинок с клинком. От звона дрожал воздух. Закаленные мечи уставали и ломались, люди же оставались не сломленными.

Вдруг импульс боли, как электрический разряд, пронзил сознание Андрея.

— «Лиента!..»

Боль… Только боль в ответ…

Андрей пробивался к нему, когда сознание вернулось к лугарину, и Андрей испытал невероятное облегчение.

— «Остановитесь! Позовите Дара! Дар!»

— «Успокойся, я уже иду».

Из зарослей навстречу Андрею, едва не столкнувшись с ним, выскочил юноша.

— Там Лиента… — едва переводя дух, выговорил он.

— Знаю. Ты ранен?

— Нет, кровь не моя.

— Передохни. И займись другими. О Лиенте я позабочусь.

Лугарин сидел, привалившись к стволу дерева, лицо посерело, рукой он зажимал рану на груди. Между пальцами просачивались скорые алые струйки, и торчал обломок стрелы. Услышав шаги, он открыл глаза.

— Отвоевался… — попытался он улыбнуться серыми губами.

— А хочется еще?

— Да…

— Ну, значит, повоюешь. А теперь молчи, не трать силы.

Прежде всего, необходимо было остановить кровь и снять боль. Андрей прервал все ТП-контакты — сейчас он принадлежал только Лиенте. Размотал с кистей кожаные ремни, пропитанные кровью.

— Закрой глаза, расслабься, ни о чем не думай. Боли от меня не жди, так что не напрягайся.

Десятка секунд было достаточно, чтобы сконцентрироваться и достичь нужного состояния. Он осторожно вошел в тот сектор мозга, который аритмично и судорожно пульсировал, приняв сигнал разрушения. Внутреннему видению Андрея он представился черным аморфным образованием, которое конвульсивно сжималось и разжималось, посылая беспокойные импульсы. Вот эти импульсы методом обратной связи и рождали боль. Андрей осторожно приглушил их.

— Боль прошла… Ты себе взял? Не надо.

— Что ты, ребенок что ли? Спокойно, не напрягайся.

Теперь Андрей сосредоточился на сосудах, привел в активное состояние окружающие их мышцы, заставил напрягаться, стискивать кровеносные каналы, чтобы кровь успела свернуться и закупорить их. Кровотечение постепенно приостановилось, и Андрей вернул сосуды в прежнее состояние.

— Вырви стрелу. Не бойся.

— Учи.

Пришло время заняться непосредственно раной. Стрела пронзила нагрудник, рубаху и застряла между ребер. Хорошую службу сослужила Лиенте его мышечная броня. В момент удара мышцы его оказались в максимальном напряжении, и это было получше нагрудных щитков.

Андрей просканировал рану — положение наконечника его устраивало. Он заставил мышцы постепенно сжиматься у острия, выталкивать инородное тело.

— Что чувствуешь?

— Щекотно… Боже, как это, Дар?!.

Обломок стрелы выпал Андрею в ладонь. Он отшвырнул его в заросли, устало привалился к дереву рядом с лугарином, отстегнул от пояса фляжку. Запрокинув голову, долго пил, потом протянул Лиенте.

— Я совсем ничего не чувствую, — Лиента напряженно прислушивался к себе.

— Тебя куда? На остров? — не открывая глаз, расслабленно проговорил Андрей.

— Зачем?.. Дар, ты великий маг!

Андрей искоса глянул на Лиенту, усмехнулся:

— Черт бы тебя побрал, вождь, со всеми твоими духами и магами!

— Дар, иди к раненым. Подумай, от каких страданий ты их избавишь.

— И ты со мной? У тебя рана смертельная, — негромко сказал Андрей.

— Но теперь уже — нет? — смешался Лиента. — Я не могу.

— Вот и я не могу. А они — мужчины, воины, они должны уметь терпеть боль. Да и не хватит меня на всех.

Кровавая сеча продолжалась. Фортуна, как непоседливый, капризный ребенок, не задерживалась подолгу ни на одной стороне.

Числено эритяне превосходили наемников. Но войско Гуцу было отрегулированной машиной убийства, и управлял ею талантливый военачальник, наделенный проницательностью и хитростью. Эритяне ринулись в бой со всем азартом и яростью, пылая жаждой мести, а наемники тратили силы экономно, не выкладывались в каждом ударе. Кроме того, Гуцу распорядился, чтобы через два часа после их ухода, из города двинулись четыре резервных орда. Таким образом, через два часа сражения к наемникам подошло свежее подкрепление. Эритяне тоже ввели резервы, но они были гораздо малочисленнее, поэтому количественное преимущество эритяне потеряли. Козырем наемников было воинское мастерство, но свой козырь был и у защитников — жажда воздать должное алчным захватчикам, отомстить за муки и смерть дорогих людей, от потери которых еще стонали сердца. Это стремление придавало силу и стойкость — схватка шла с переменным успехом, но на равных. Лица лугар светились огнем веселой отваги, степняки же шли против них угрюмо-сосредоточенными, падали без стонов и криков; идущие следом, не глядя, перешагивали через упавшего. В их одержимой ожесточенности было что-то безумное.

Андрей старался держаться поближе к Лиенте — лугарин заметно слабел. Мышцы Андрея тоже тяжелила усталость, саднили в кровь разбитые руки. Ему пришлось-таки взять в руки клинки, но бил он плашмя или рукоятками — не рубил.

Теперь было слишком расточительно удерживать постоянную связь со всеми отрядами, и Андрей только время от времени прослушивал ситуацию.

С некоторых пор он начал испытывать беспокойство — Гуцу славился коварством, каждое его сражение было отмечено какой-либо подлостью. А сейчас наемники ломились напролом с неослабевающим натиском — за этим что-то крылось. Но что? Несколько раз Андрей пытался выйти на ТП-контакт с Гуцу, но безуспешно. Едва он включался в полевые структуры, куполом накрывающие поле битвы, как на него обрушивалась лавина чужого сознания, боли, агонии умирающих. Каждый из этой массы людей находился в апогее напряжения духовных и физических сил. Черная архитектоника зла и жестокости подавляла, деструктировала собственное поле Андрея, а он был слишком изнурен, чтобы противиться ее вампиризму. После нескольких неудачных попыток Андрей не решился повторить их еще.

Тревога не отпускала, чутье Разведчика сигналило об опасности, но Андрей не увидел ее до мгновения, когда услышал отчаянный крик Ланги:

— Дар!

Далеко за деревьями вспухали густые клубы дыма.

— Остров, Ланга! Бери половину отряда и живо туда!

Свистнул меч степняка и врубился в ловушку скрещенных клинков, высек из них искры.

— Выводи людей на левый край болота!

Неуловимый пируэт клинков вывернул рукоять из хрустнувшей кисти, степняк выронил меч.

— Торопись, Ланга, они сгорят!

Передавать приказ с посыльными времени не было, и Андрей решился на двусторонний ТП-контакт.

— «Я, Дар, обращаюсь ко всем вождям и предводителям ударных групп. Вы слышите мою мысль. Юкки подожгли остров. Из каждого отряда немедленно отправьте часть людей в распоряжение Ланги на остров. Остальным подтянуться к центру и постепенно отходить к болоту, иначе они нас окружат. — Андрею удалось погасить волну страха и оторопи. — Вы получили приказ, выполняйте».

Теперь их стало заметно меньше, и юкки воспряли духом, удвоили натиск, предвидя близкое окончание битвы.

" Не убивать!" — Андрей стиснул зубы. Лезвия двух мечей размазались в два диска и двумя сверкающими щитами прикрыли его. Юкки отпрянули. Андрей подозревал, что Гуцу высоко оценил его голову, потому что, не смотря на очевидный страх, внушаемый им, Андрей чувствовал себя объектом особых вожделений.

Тревожась за Лиенту, он встал с ним спина к спине.

— «Мы продержимся, вождь! Верь мне, мы продержимся!»

«Не бесконечно же это будет продолжаться. Ночи в джайве непроглядные, юкки вынуждены будут отойти. А до темноты мы продержимся».

Каким образом ему удавалось удержаться на хрупкой кромке? Он бил плашмя, рукоятями, калечил, но не убивал. Видимо, это уже происходило интуитивно, на уровне инстинкта самосохранения, потому что были мгновения, когда Андрей от изнеможения и усталости не давал себе отчета в своих действиях.

Оставшимся лицом к лицу с юкки пришлось худо. Они не дали себя окружить, но оказались прижатыми к самому болоту — под ногами чавкала вода, густо разбавленная кровью. Сзади багрово полыхал раздуваемый ветром пожар, освещал искаженные напряжением боя лица зловещими, алыми бликами. Ветер наносил удушливые клубы дыма, выжимал из глаз едкие слезы.

Против ожидания темнота не остановила кровавой сечи — пожарище давало света в избытке, и Андрей подумал, что только полное изнеможение людей положит конец кровопролитию. Силы и так уже были на последнем пределе. Когда юкки шли на особо жестокий приступ, Андрей и Лиента прижимались спина к спине, и Андрей чувствовал, как земля тянет к себе лугарина, как вытекают силы из его многочисленных ран. Впрочем, наемники тоже состояли не из металла, а из плоти и крови. На флангах все же было полегче. Лишь кочевники с Элька держались с упорством фанатиков, питаемые злобой и остервенелостью, патологическим неприятием поражения. Было у них еще одно, очень опасное качество, которым эти воины чрезвычайно гордились. Крики и стоны, вид крови, запах ее, шум битвы — энергетика внешней агрессии так гармонировала с их внутренним состоянием, что становилась мощным допингом. Степняки входили в наркотическую эйфорию. В этом состоянии многие из них переставали чувствовать боль, становились подобны зомби. На раны они не реагировали, останавливало их лишь ранение, несовместимое с жизнью, или смерть.

…У людей уже не хватало сил на крики и ругань. Безмолвие было самым страшным из всех звуков боя. Нервы не выносили этой немоты. Пусть лучше крик и стон разносится над бранным полем. Но безмолвно брызгала алая кровь из-под окровавленных клинков. Люди сходились в смертельной схватке с надсадными хрипами. Короткими стонами прощались с жизнью умирающие. Изнурение притупляло чувства, остроту восприятия, предательская темнота вдруг туманила глаза и без того ослепшие от едкого дыма. Кровь стучала в висках, жгучий пот заливал лицо, из ладоней, скользких от крови, рвалось оружие. Руки налились свинцом, послушное прежде тело выходило из повиновения, становилось неуклюжим, тяжелым.

Заломило виски, и Андрею показалось, что его окликнули… Нет, только показалось. Но тут же снова:

— «Граф!»

— «Что это?! «

— «Андрей!!! Это мы! Мы нашли тебя!»

— Ох, черт! — Андрей вдруг ослабел, и один из мечей тут же выбили из руки.

— «Осторожно, Граф, держись! Мы идем! Продержись пару минут!»

— «Антон!?»

— «Я, командор! И Стефан здесь! Он мне чуть машину не завалил от радости. Представляешь, что сейчас на Базе?»

Волна сумасшедшей радости, щенячьего ликования подхватила Андрея. Видимо, лицо его настолько изменилось, что юкки шарахнулись от него, смотрели со страхом, ожидая невесть чего.

— «Граф, мы над вами. Видим вас».

— «Что происходит на острове?»

— «На острове? — Андрей почувствовал легкое недоумение Антона. — Пожар там».

— «Люди там еще остались?»

— «Да».

— «Отсеките от них огонь».

— «А ты?»

— «Выполняйте. Смотрите только, чтобы никто под поле не попал».

— «Ну, понятно. Ты не против, если мы прекратим вашу заварушку?»

— «Не плохо бы».

— «Гипноизлучение пошло. Прикройся».

Но прикрыться, поставить вокруг себя полевую защиту, Андрею было уже не под силу. Он почувствовал, как неодолимо, словно при перегрузках, наливается тяжестью тело, увидел, как выпадывает оружие, никнут головы, подламываются ноги… Веки сделались свинцовыми…

Когда Андрей пришел в себя, первым его осознанным чувством было удивление. Он поразился, что ничего не болит. Его окружала сфера покоя, тепла и благополучия. Мысли текли медленно. Абсолютно не было желаний, потому что сфера добра заранее их предупреждала. Не хотелось даже глаза открывать, казалось, что-то нарушится в невероятной гармонии его тела с миром.

«Может быть, я уже умер? — лениво и безмятежно подумал Андрей. — Это нехорошо. Если они прикончили меня, у Лиенты спина открыта, долго он не продержится».

Имя лугарина стало ключом, который отомкнул сознание Андрея, — так отдернут тяжелую штору, и в сумеречную комнату обрушится поток света. Андрей вздрогнул, как от удара током, раскрыл глаза и увидел, что реализовалась догадка, мелькнувшая секунду назад.

Он, действительно, вернулся, он дома… Но почему-то это не кажется теперь таким уж важным, и от щенячьего ликования не осталось и следа.

Андрея окутывал кокон биостимулятора. Он с усилием выдрал из кокона руки, высвободился по пояс; чмокнув присосками, отлетели с груди биорегенераторы. К нему бросились товарищи, хватили за руки, за плечи, прижали.

— Что ты делаешь, Граф?! С ума сошел?

— Пустите! — рвался Андрей.

Подошла Линда, салфетками стала вытирать кровь с груди, посмотрела в глаза:

— Не узнаю тебя, командор. Это истерика?

Андрей обмяк, прикрыл глаза ресницами.

— Ладно, всё. Извините. Да не держите вы меня, я не псих.

Помолчав, сказал:

— Мне нельзя было так уходить, я должен вернуться.

— Куда?

— К лугарам.

— Но их нет, Граф. Их нет много тысячелетий.

— Ты права, милый психолог. Ты вовремя напомнила мне, что всё это время я общался с привидениями. Одни пытали меня, другие несли на плечах. С призраком спина к спине я дрался за свою жизнь.

— Андрей, вернись, ты дома. А того ничего нет!

— Ты не понимаешь. Эти — есть. Умерли другие, не эти. Я не хотел, чтобы их убивали и делал для этого всё, что мог.

— Но всего несколько дней…

— А может, в эти дни я сделал главное в своей жизни? Стефан, ты помнишь Лиенту? Ну, еще бы не помнишь! Мы стояли рядом с другими, жадными до чужих страданий и крови, и смотрели, как убивали достославного Лиенту. И я держал тебя за руки. Завидуй, Стеф, судьба сделала мне подарок, она дала мне возможность отвести от него ту жуткую смерть, и я сполна использовал свой шанс. И Лиента, осторожный, недоверчивый Лиента поверил мне, и еще сотни людей мне поверили, и на мне ответственность за их жизни. Там столько всего завязалось на мне… Сейчас я не Андрей Граф, я — Дар. Я должен вернуться, немедленно.

— Андрей, это неправильно!

— Стеф, я ушел в тот момент, когда Лиента доверил мне прикрывать его спину, а вчера клялся, что буду с ними до тех пор, пока нужен. Хорошо, я останусь. Только прежде пусть кто-нибудь из вас скажет, что способен в самую черную минуту предать меня, или Мирку, или Линду, любого, а потом сможет с этим жить. Кто? Антон? Ты, Арне? Стефан? Выходит — только я? Отпустите меня к ним, я могу не успеть. Сколько я здесь?

— Не спеши, — Антон положил руку на плечо Андрея. — Наемники ушли, мы провели гипновнушение, хотя не имели права.

Андрей усмехнулся:

— А я имею. Я дал себе это право и намерен им еще воспользоваться. Я возвращаюсь.

— Нет, так это делать не следует.

— Силой удержите? Мне во благо? Я знаю, что вы сейчас думаете — надо помешать мне совершить грубейшее нарушение, за которое наказание — дисквалификация без права восстановления. Но если так случится, я уйду к ним совсем. Я там нужнее.

— Это так серьезно для тебя, Граф?

— Да. Не думайте, что я не в состоянии оценить то, что вы для меня сделали. Когда услышал Антона… да я никогда в жизни не испытывал большей радости. Я понимаю, вы сделали нечто, чего в принципе и быть не должно. И вы знаете, что я сейчас чувствую. Сказать об этом у меня нет времени, и нет времени бороться с инструкциями и инстанциями. Я должен быть там, я совершенно в этом уверен. Быть сейчас, не потом. И у вас тоже нет времени, вы должны решать — со мной вы или с параграфами правил. Я не в шоке, с психикой у меня всё в порядке, и я даю себе отчет в том, что делаю.

Андрей обвел глазами свою немногочисленную команду. Они молчали. Потом Стефан сказал:

— Возьмешь с собой?

— Увязнешь. Назад ходу не будет.

— Двое не один. Разделим шишки.

— Не пожалеешь? А отстранят?

— Весь Отряд не отстранят, — буркнул Мирослав. — Куда они без нас? Придется им заподозрить вспышку неизвестной инфекции, запрут в карантин в худшем случае.

Андрей коротко рассмеялся, протянул руку раскрытой ладонью вверх. На нее легла рука Мирослава, Антона, Стефана, еще и еще.

— Славно! — широко улыбнулся Андрей. — А одежда моя где?

— Она иссечена вся, мы ее в утилизатор хотели.

— Какой такой утилизатор, безумцы! Быстро ее сюда!

— Андрей, как насчет БИСа? Ненадолго, а?

— Не может быть и речи. Стефан, у тебя только пятнадцать минут, почему ты еще здесь? Быстро на Комплекс, переодеваться. Задержишься, ухожу один. Загоните в камеру глейсер, погрузите в него побольше комплектов СМП и… ну что у нас в медблоке из экстренной помощи? Там много всего понадобится. Линда, пятнадцать минут.

— Мало.

— Так не теряй времени. Я помогать тебе буду. Работаем.

БИС — биостимулятор, без сомнения, был гениальным порождением медицинской инженерии. С больными в нем происходили удивительные вещи, — чудеса, буквально. Несколько часов, проведенных в нем реабилитировали организм идеально. БИС успешно заживлял всевозможные внешние и внутренние повреждения, корректировал энергополе пациента, и снимались стрессы, депрессии, усталость. При необходимости больной мог получить подпитку донорской энергетикой. Но психотерапевтическими способности его далеко не ограничивались. И что не менее важно — в биококоне человек был избавлен от всех неприятных ощущений, не испытывал ни боли, ни неудобств — только лишь целительный покой и легкую эйфорию.

Для Андрея в его состоянии не могло быть ничего лучше БИСа, но за пятнадцать минут, которыми он себя ограничил, машина не в состоянии была ему помочь. Поэтому всё, что он мог себе позволить — лечебный сеанс с Линдой.

Андрей закрыл глаза, расслабился. Стало горячо ладоням, потом тепло потекло к плечам, медленно охватило грудь, заструилось вниз, к ногам. Тело приобрело легкость, и в неуловимый момент исчезла боль.

— Пятнадцать минут, Граф, — издалека донесся голос Линды.

— Всё, — Андрей стряхнул с себя оцепенение, поиграл мускулами. — Молодец, Линда. Так, как ты, никто не умеет. Где Стефан?

— Здесь.

— Граф, я тоже с вами, — вдруг сказала Линда. — Что там один Стефан сделает? А тебе нельзя с полями работать, ты своё плохо держишь, тебя самого подпитывать надо.

— А переодеться?

— У меня здесь найдется.

Когда молочная зыбкая сфера растаяла, они увидели, что их вынесло в заросли колючего кустарника — глейсер пружинил на подмятых упругих ветках. Стефан вывел его из кустов и опустил на траву. Раскрылся прозрачный купол, и сразу стали слышны голоса — стоны, плач. Стоял резкий запах гари, наплывала удушливая завеса дыма. Они оставили глейсер в зарослях и пошли на голоса.

Усталые грязные люди расположились огромным беспорядочным лагерем почти на самом краю болота — ветер относил дым в сторону, а джайва у болота всё же пореже была. Вырубили кустарник, отсекли лианы, растащили валежник, и получилось довольно сносное место для ночевки.

Первым Андрея увидел дозорный.

— Дар! — резкий громкий крик перекрыл все остальные звуки. — Дар с нами!

— Дар! Дар пришел! Дар с нами, слава Милосердному! — радостная весть не затихая, катилась дальше.

Линда и Стеф увидели, как изможденные, хмурые лица светлеют улыбками. К Андрею с плачем бросилась молодая женщина:

— Дар, они убили Гойко!

Андрей молча прижал к себе ее голову, гладил по волосам. Она рыдала, уткнувшись ему в грудь. Прошло несколько секунд, прежде чем эритяне смогли переключить внимание с Андрея на чужих за его спиной. Андрей понял это по изменившимся лицам. Что это за люди? Откуда они взялись? Где были во время сражения? Но… как похожи Дар и эти двое!.. Люди отрывались от дел, чтобы проводить незнакомцев взглядами, однако ни страха, ни враждебности в тех взглядах не было — ведь Дар спокоен. Да и вид незнакомцев, приветливые лица — располагали. Но как неожиданно и необъяснимо их появление, очень уж они другие среди грязных, закопченых, окровавленных людей.

Скоро Андрей увидел за деревьями Лиенту и Алана, спешащих навстречу, и словно камень с души свалился — живы!

— Слава Хранящему, ты здесь, живой, с нами! Я послал отряд за юкки, боялся, что они забрали тебя с собой.

Лиента вопросительно повел глазами в сторону Стефана и Линды.

— Дар? Это люди твоей страны?

— Это мои друзья. Линда. Стефан.

Стеф поднял к плечу раскрытую ладонь.

— Я приветствую вас, славные воины. Мы пришли с миром.

— Рад приветствовать друзей нашего друга. Я рад за него — он вновь обретет потерянную родину, наша земля не была к нему доброй. Жаль, он унесет о ней тяжелые воспоминания.

Андрей посмотрел на лугарина, но всегда прямой взгляд теперь ускользал.

— У тебя короткая память, вождь? Я помню свое слово. Примите моих друзей и верьте им, как мне.

— Почему ребенок так плачет? — перебила Линда.

Приглушенный расстоянием крик рвал сердце.

— Сильно обожжен, — ответил Лиента.

Линда скользнула коротким, цепким взглядом по серому лицу, по повязке на груди, взглянула на неловко прижатую к боку, кое-как замотанную руку. Другой он тяжело опирался о дерево. И то ли сказала, то ли распорядилась:

— Идемте. Вы можете говорить на ходу.

И снова люди, не отрываясь, смотрели им вслед. Один их вид заставлял обо всем забыть на время, они выделились бы в любой толпе. Андрея они уже считали своим, но теперь увидели — нет, он принадлежит племени этих удивительных людей. Они не шли — шествовали по задымленной, израненной земле, высокие, стройные, прекрасные в своем физическом совершенстве. Лица их были приветливы, и веяло от них такой силой и уверенностью в этой своей силе, что казались они не гостями на чужой земле, а полноправными хозяевами.

— Потери большие? — спрашивал между тем Андрей.

— Да. Но меньше, чем можно было ожидать, — ответил Алан. Он уже почти справился с замешательством, только никак не мог заставить себя не прислушиваться к легким шагам за спиной и едва справлялся с желанием обернуться, удостовериться, что не померещилась женщина с золотыми волосами. — Иланд убит. Ланга обгорел. Обожженных много. И раненых. Табор тяжело ранен.

— Надо уходить в пещеры Ставра, под землю. Здесь нам не выстоять. И где мы укроем людей, когда Гуцу вернется? — глухо проговорил Лиента.

— Сражений больше не будет, — ответил Андрей. — Гуцу не вернется. Я и мои друзья позаботимся об этом.

— Вы трое? — с сомнением проговорил Лиента.

— Что-то случилось, из-за чего ты перестал мне верить?

Лиента коротко улыбнулся.

— Что ж, погодим готовиться к смерти, будем думать о жизни. Забот выше головы. У женщин даже котлов нет, чтобы воду согреть. С болота едва успели людей вывести, не до скарба было.

— Почему загорелось?

— Сестра сказала — стрелы принесли огонь, загорелось сразу всюду. Они выследили раненых.

Ребенок плакал где-то совсем близко и, пройдя еще десяток шагов, Андрей увидел его. Над ним склонялась Майга, ей помогала Адоня, рядом, с мокрым от слез лицом сидела мать. Здесь все были так заняты и озабочены, что на пришедших не обратили внимания. Линда опустилась на колени перед обожженным, и мать увидела ее, вскрикнула, качнулась к ребенку. Линда властным жестом остановила ее, строго сказала:

— Не мешай мне.

Властный незнакомый голос привлек внимание — Майга подняла осунувшееся лицо, вскинулась Адоня, просияла широко открытыми глазами, но ее сейчас же заслонили, окружили Андрея:

— Дар, помоги моему мужу!.. Мой ребенок умирает, спаси его, Дар!..

— Успокойтесь. Вот мои друзья, они займутся раненными и сделают всё, что надо. Не мешайте им и слушайтесь беспрекословно.

— Здесь не все раненные, — сказал Стефан, — если сюда снесут всех, нам будет легче — не будет тратиться время впустую и можно контролировать их состояние.

— Да, верно. Алан, займись этим. А у нас, Лиента, будет другое дело. Стефан, поработай с ним немного, чтоб на час еще хватило. Потом я доставлю его к тебе, Линда, им надо серьезно заняться.

Продираясь сквозь заросли, Андрей говорил:

— Нет времени долго объяснять и подготавливать тебя, но ты воин, а не пугливая девица, примешь всё как надо. Помнишь, я говорил — нам помогают разные устройства. Одно из них принесло сюда моих друзей, и сейчас оно будет нам помогать.

Лиента положил ему руку на плечо, и Андрей остановился, обернулся.

— Зачем ты беспокоишься, что меня может что-то испугать? Оно служит тебе, а тебе я верю, как себе — я видел тебя в бою.

— Я знаю. Идем.

— Погоди, Дар, — Лиента сжал плечи Андрея. — Если я скажу, что рад снова видеть тебя, я ничего не скажу. Когда я очнулся и увидел, что юкки исчезли, но с ними и ты, я подумал, что случилось худшее. И в душе я возроптал против Справедливого и усомнился в его справедливости. Я отобрал лучших воинов и послал их вслед за проклятыми юкки. Я приказал — если юкки захватили Дара, отбейте его. Но если вы позволите себе умереть прежде, чем Дар будет свободен, на вас ляжет проклятие людей. Да простит мне Великий Тау — ты с нами… Я не усомнился в твоем слове… но ты был уже с ними, другой… уже не с нами. Я испугался, что сейчас ты снова уйдешь, и понял, что так и должно быть, это правильно.

— Нет, не правильно. Но поговорим об этом позже, у нас с тобой опять нет времени.

— Куда мы идем?

— А никуда больше не пойдем, — выходя на крохотную прогалину, сказал Андрей, включил ТИСС и вызвал глейсер. — Смотри вверх, он оттуда придет. Это… летун.

— Он умеет летать?

— И унесет нас туда, где можно хоть что-нибудь найти — посуду, котлы, одеяла. Можно в трущобах поискать, ты сам скажешь, куда нам отправиться.

— Дар, я вижу что-то!

— Это он.

Наблюдая за лугарином, Андрей поразился его самообладанию. Глейсер медленно опустился к ним, мягко светящаяся полусфера раскрылась. Вслед за Андреем Лиента без колебаний ступил на чуть качнувшуюся платформу, с интересом осмотрелся, погладил подлокотники кресла, в которое сел по указанию Андрея. Андрей отдал команду, и машина плавно и беззвучно пошла вверх, легко раздвигая прозрачным куполом широкие жесткие листья густых крон. Потом над ними осталось только глубокое, непроглядное небо с бесчисленной россыпью звезд. Вдруг внизу мягко засветилось, и Лиента увидел под собой вершины деревьев, машина легко скользила над ними. И тогда сквозь невозмутимость сфинкса прорвалась улыбка восторга и детского упоения чудом. Потом Андрей выключил свет, и они растворились в темноте, слились с ней. Глейсер стремительно набрал скорость.

Андрей грузил в камеру под платформой то, что находил в лачугах Лиента, когда с ним связалась Линда.

— «Граф, я на всякий случай осмотрела тех, кого приготовили к погребению. Двое живы, их можно попытаться спасти. Что будем делать?»

— «Понадобится стационар?»

— «Разумеется, здесь мы их не выходим».

— «У меня, вообще-то, уже есть один кандидат на стационар. Где один, там и три. Только не представляю, как мы их туда поместим».

— «Некоторое время можно продержать их у нас в медблоке. На время твоей драки за них», — Андрей почувствовал улыбку Линды.

— «Ты умница. И раз уж мы взялись спасать, надо быть последовательными, не возлагать же на погребальный костер живых».

— «Представляю, какие аргументы ты предъявишь нашим оппонентам. Граф, а что сказать родственникам?»

— «Не надо им ничего объяснять, я сам с ними поговорю. Сошлись на меня, скажи, что я так велел».

Навстречу Андрею бросились женщины.

— Дар, почему ты не разрешил хоронить Гойко?!

— Почему мне не отдают моего мальчика, Дар?!

«Значит, один из них — Гойко? Бедный парень, ему нельзя было лезть в эту заваруху, ему не хватило сил».

— Сначала успокойтесь, иначе я не стану с вами говорить. Да, это я не позволил возложить на костер Гойко и твоего сына вместе с другими. Как его зовут?

— Мэт! Его зовут Мэт. Он один у меня был.

— Нет, он и есть пока еще. Они не мертвы. Жизнь еще их не оставила, но ее так мало, что нет никаких признаков. Мы хотим попытаться помочь им. Лота, не надо на меня так смотреть, я не могу сказать тебе, что Гойко непременно будет жить, раны его слишком тяжелы. Я только говорю, что они не умерли. Доверите ли вы их нам?

— Зачем ты спрашиваешь про это, сынок? — тихо проговорила Марта. — Даже если потребуется вдохнуть в сына мою жизнь, ты и тогда не услышишь ропота.

— Еще условие. Вы их не увидите столько времени, сколько нам понадобится. Встреч не будет, но я обещаю рассказывать о них.

— О Боже, Дар! Все, что ты скажешь! — глотая слезы, проговорила Лота.

— Теперь будьте с ними, пока мы не заберем их. Разговаривайте, не отпускайте в страну Ночи, они слышат вас.

За нескончаемой чередой дел Андрею не удавалось и мельком увидеться с Линдой и Стефаном. Время от времени их связывал ТИСС, и Андрей был в курсе их дел. Он знал, что у них всё в порядке, хотя работы столько, что их даже на ТИСС не хватало — после короткого обмена информацией они отключались первыми. Раненых непрестанно подносили в «лазарет». Поработав с Лиентой, Линда категорически отправила его в постель — его попытка возразить, совершенно не прозвучала. Лишь за одним человеком Линда признавала право говорить с ней безапелляционно — за своим командором.

Андрей добрался до их хозяйства, когда лагерь затих, крайняя усталость и сон свалили людей. Дети спали на застланных лохмотьями ворохах листьев и веток, здесь же прикорнули чутким сном женщины. Мужчины спали прямо на земле, положив руку на оружие.

…В тишине стали слышны жуткие звуки пиршества, которое устроили хищники на обагренной земле недавнего поля брани…

Но на поляне, куда снесли раненых, к этим звукам не прислушивались, об отдыхе там еще не помышляли. В котелках и кувшинах носили воду, очищали, процеживали, кипятили на кострах, чтобы обмыть раны. Здесь Андрей увидел много знакомых лиц: здесь трудились Майга и Марта, поодаль над раненым склонялась Адоня рядом с Неле. Андрей увидел неподалеку еще одну знакомую, подошел к ней.

— Дэя, рад видеть тебя. — Он присел, помогая управиться с раненым, которого она перевязывала. — Устала?

— Дар… — теплый свет вскинутых глаз объял его. — Я тоже… очень рада! — она скользнула взглядом по ссадинам и кровоподтекам на лице. — В прошлый раз ты был немножко другим.

— В джайве деревья слишком тесно растут и жутко колючие при том!

Дэяна улыбнулась.

— Такой ты еще красивее. Но если хочешь, я буду обламывать колючки по всей джайве.

Закончив работать с юношей, у которого было рассечено плечо, Линда устало выпрямилась, отвела локтем волосы со лба, улыбнулась Андрею.

— Как ты, Граф?

— Нормально. Распотрошил один СМП и съел весь спорамин. Как вам, тяжко?

Линда повела глазами вокруг. Многие раненные уже спали, не было ни криков, ни стонов.

— Сюда бы всех наших.

— Надолго тут еще?

— Не меньше часа.

— На стационар, я думаю, еще набрала?

— Крайне необходимо пятерым. Здесь они обречены.

— А мой пациент?

— Шестой.

— Забирай их и возвращайся на Блок. Глейсер перебросишь сюда.

— Без меня?

— Вернешься утром. Отдохни, мы со Стефаном управимся.

— Да, ты управишься. Ты, похоже, утратил способность объективной самооценки.

— Не груби старшему по должности, — устало сказал Андрей. — Что тут ночью делать? Ладно, смотри сама. Глейсер нужен в качестве сторожевика.

— Хорошо. Где твой шестой?

Несмотря на бесконечный день, отнявший все силы, сон не шел — сказывалась передозировка спорамина. Стефан рядом тоже не спал.

— Стеф, — позвал Андрей. — Как вы нашли меня? Вы уже на Земле узнали, что я ушел?

— Нет, к счастью, мы задержались на орбите. Крутились несколько часов. И Линда решила тебя вызвать — может, ты уже закончил свои дела. И вдруг — нет импульса. Знаем, уйти не мог, на такое даже наши высоколобые фанаты не станут уговаривать. Значит, остается только один вариант, самый невероятный и чудовищный. Попадали мы в шлюпы и назад. Показалось, целую вечность назад шли. По крайней мере, мне кажется, каждый успел тебя раз десять похоронить. Мы в глаза друг другу боялись смотреть. Примчались на Блок — камера черная, оплавленная, но к счастью — пустая, значит, успело тебя выбросить из нее. Сначала обрадовались, к центральному компьютеру кинулись. Вот тогда точно руки опустились. Где ты? Где искать тебя? Я знаешь, что в тот момент для себя понял? Я бы тебе не сказал, если бы не твои слова, что к лугарам уйдешь. А мы? Сейчас я понимаю, насколько тут всё серьезно и не так, как нам представлялось. И ты прав, ты им нужен. Но нам тоже. Знаешь, мне в детстве игрушку подарили… Вижу, вроде бы сборная, но, вроде, и нет — ничто не сдвигается, как монолит. И вдруг я за какой-то стерженек потянул — она взяла и рассыпалась на фрагменты. Вот ты в нашей команде тот стержень.

— Стеф, — поморщился Андрей, — ты как-то нехорошо о ребятах…

— Нет, постой, не возражай мне, я о ребятах очень хорошо думаю. Но каждый из нас… Как бы тебе сказать… У каждого есть свои пустоты — чего-то не хватает. А ты обладаешь талантом эти пустоты заполнять, и каждый становится сильнее, способным гораздо на большее, — это ведь счастье. С другим руководителем мы были бы другими. Понимаешь ли ты меня?

— Ты говоришь лишнее, Стеф, и не по делу. Нервы, что ли? Прекрати.

— Ладно, как скажешь. В общем, в тот же день к вечеру мы уже всех перебудоражили, все наши институты на ноги поставили. А к утру впали в отчаяние — ни проблеска надежды. Есть какие-то долгосрочные программы, да и то, в них больше гипотетического, на воде вилами писано, как говаривали предки. Тогда мы потребовали дать о тебе сообщение по всем информационным каналам, вдруг кто-то ведет частные исследования. Какие именно — понятия не имели, никто из нас не знал, что именно мы ищем — искали шанс. И вот когда эта информация прошла по всем системам, с нами запросил связи лаборант какой-то станции, черт знает где расположенной, на каком-то астероиде, что ли. Это и оказался твой спаситель. Мы его когда на экране увидели — чуть не отключились с досады — пацан лопоухий, представляешь — в очках! Но после нескольких его слов мы готовы были экран лобызать, тут же затребовали для него спецрейс. Глебом его зовут. Поступал в наше заведение, причем непременно в хронотрансаторы, сразу получил отвод по физическим данным и с горя попросил работу в глубоком космосе. Но на нашем деле он сдвинутый, а от этого уже не уйдешь. Продолжал работать над темой, которую еще в колледже начал, называется «Остаточные полевые возмущения, спровоцированные энергетическим пробоем хронополей». У парня не было элементарного оборудования, но были гениальные мозги и потрясающая интуиция. Убей не пойму, как в таких условиях он сделал теоретическую разработку прибора, регистратора этих возмущений. Ну, ты понимаешь? После перехода в хрональном поле вроде энергетической стрелочки остается, показывает был переход.

— Здорово! Помнится, что-то я об этом слышал, но на уровне гипотезы.

— Вот! Это и оказалось то самое, что мы искали! Надо было собрать этот его прибор и молиться, чтобы он заработал. Времени было в обрез, и мы работали, как черти, препараты горстями глотали — возмущения-то эти имеют тенденцию исчезать со временем.

— Хлебные крошки клюют птицы.

— А?

— Сказка такая есть. Но, выходит, вы хорошо молились, — засмеялся Андрей.

— Не знаю, кто как, а вот пацан тот, похоже, в самом деле молился. Причем, знаешь на кого? Портрет мы твой поставили, ну вроде как с нами ты. Так он на тебя смотрит, и губы шевелятся. Вообще, Глеб этот, гениальный парнишка, я не преувеличиваю. Доводку на ходу делал. Ты заметил, когда мы тебя на Блок вернули, там только наши были? Это потому, что часов на десять еще работы было. А Глеб посидел с компьютером, покумекал и говорит: «Делаем так и так». Мы часа в три уложились и включили. И самое удивительное — заработало! И этот его аппарат, приставочка махонькая, вывела нас прямо на тебя.

— Значит, когда я на Блоке буянил, Глеб там был?

— Ну конечно!

— Я никого не видел посторонних.

— Небось, за кресло куда-нибудь забился, — засмеялся Стеф. — Граф-громовержец гневаться изволил.

— Кхм-м, — смущенно кашлянул Андрей. — Неловко вышло. Уж его-то я обязан был поблагодарить.

— Для него лучшей благодарностью будет, если ты в Отряд его возьмешь. Пусть работает и учится. Он уже наш человек. Для него хронсаторы — Боги, а Разведчики, так вообще Олимп. И талантище у него к нашему делу от самого Бога, точно. Если он тебе с первого взгляда не покажется, так я лично им займусь. Слово даю, я ему такие мускулы наращу! Возьми его, Граф.

— Возьму, — рассмеялся Андрей, — с таким протеже как не взять. Если успею.

Стефан поскучнел.

— Думаешь, в самом деле, уволить могут?

— Хочу думать, что нет. Ты мне вот что скажи: значит, обо мне сообщали по всем каналам, тотальная информация была?

— О-о! — простонал Стефан. — Тотальнее не бывает! Как они нам мешали первое время! Откуда только не запрашивали информацию посвежее. В конце концов мы наорали на Калныньша — мы злые были, он нас трогать боялся, — и ему пришлось срочно сочинить приказ о формировании специальной информ-группы. Они регулярно выходили на все каналы с сообщением о ходе событий.

— Вот это хорошо. Значит, я имею право потребовать референдума, и есть шанс, что люди меня поддержат.

— О чем ты?

— Да всё думаю, что мне делать с лугарами. Ты мне хорошую мысль подкинул.

— Никакую мысль я тебе не кидал. Какой референдум? О чем?

— Хватит на сегодня, Стеф. Всё ты узнаешь, куда я без вас? Только прежде я должен хорошо подумать.

На рассвете вернулась Линда, передала Стефану новые пакеты СМП, и он ушел к раненым. Андрею было довольно одного взгляда на нее, чтобы понять — на Базе что-то случилось.

— Куда раненых поместили?

— На Блоке. Были некоторые сложности, пришлось поработать. Сейчас все нормально. Сообщать о них пока не стали.

— Похоже, у тебя было время пожалеть о своем порыве?

— Похоже, у тебя дурное настроение? Что ты посмурнел?

Андрей неопределенно повел плечом.

— Устал что-то.

— Только ли? Беспокоишься?

— Не без того.

Линда ободряюще улыбнулась.

— Прорвемся, командор.

— У меня выбора не было. А вас зря втянул.

— За нас со Стефаном тебе отвечать не придется.

— А кому?

— Не обижай. Будто наше решение ничего не значит. Мы бы всё равно пришли, не сейчас, так позже.

— Сама знаешь, если бы я не позволил, вас бы тут не было. Приказал бы — и не пикнули. А я не приказал. Ты ничего не хочешь сказать?

— О чем?

— Чего еще не сказала. Про обработку, например.

Линда глянула сердито.

— Зря ты так, не было никакой обработки. Понятно, начальство от твоего взбрыка в восторг не пришло… — Поколебавшись, Линда сказала. — Знаешь, наш поступок они восприняли как вынужденный — тебя невозможно было удержать и чтобы не потерять снова, мы со Стефаном пошли с тобой, понимаешь?

Андрей рассмеялся.

— Прекрасно! У меня камень с души свалился! Пусть они так и продолжают думать.

— Ничего не прекрасно! — рассердилась Линда. — Мне не поверили, посчитали, что выгораживаю тебя! Андрей, — жалобно проговорила она, — что дальше? Я не вижу выхода. Сейчас я понимаю, просто так ты отсюда не уйдешь. Но это же тупик. Тебе запретят, прикажут уйти. И что тогда?

— Не паникуй, Линда. Выход будет.

— Ты его знаешь?

— Да. Но сначала будет драка.

— Какой выход?

— Не сейчас.

— Я с тобой в твоей драке.

— Я знаю, Линда. Спасибо.

— Еще насчет пояса, Граф. Зачем ты его снял? Зачем тебе лишние минусы?

— Этот плюс-минус уже ничего не решит.

— С тобой хотели говорить.

— Пусть говорят через тебя.

— «Рад, что могу говорить с тобой, Граф».

— «Илвар Регимантович? Прошу вас держать связь со мной через Стефана или Линду».

— «Что так? Ты стал пугливым?»

— «Скажем, осторожным. Мне пока рано возвращаться, поэтому пояс не надену. Предполагаю, что вы обеспокоены моим психическим здоровьем и посчитаете во благо выдернуть меня отсюда даже вопреки моей воле. Это лишнее, я вернусь сам. Терпение ваше испытывать не стану, встретимся сегодня. При условии, что Линда и Стефан останутся в это время здесь».

— «Принято. Я не ослышался — сегодня?»

— «Да, после полудня я буду на Базе».

Андрей понимал, что вернувшись к лугарам, он начал играть против правил и знал, что ему поставят это в вину. Но беспокойство за себя существовало где-то на заднем плане — он сделал то, что должен был сделать и, значит, он прав и сожалеть не о чем. Гораздо важнее другое — эритяне, их он должен отстоять, чего бы это ему не стоило. У Андрея появилась мысль, и он вынашивал ее, холил, оттачивал, желая подать так, чтобы ее поняли и приняли те, от кого теперь много будет зависеть.

После полудня Андрей, как и обещал, застегнул на себе пояс — широкий, грубой кожи. Это был имитатор, начиненный сложнейшей, многофункциональной микроаппаратурой. Андрей настроился на возвращение в исходную точку пространства и времени.

Когда отодвинулась тяжелая заслонка-экран, и он шагнул из камеры, его встречал весь Отряд. Он обвел глазами их лица. Понял, что говорить ничего не надо. Андрей положил руки на плечи стоящим справа и слева, они замкнули свое ритуальное кольцо. Снаружи, в стороне остался незнакомый ушастый парнишка.

— Глеб, — сказал Андрей, — встань с нами.

Кольцо разомкнулось, чтобы принять новое звено.

— Мы вместе, Граф, — сказал Мирослав, и за этими словами было много.

В тишине все услышали, как Глеб вздохнул громко и прерывисто. Андрей рассмеялся, подошел к нему, взял за плечи.

— Похоже, в ближайшие часы меня отстранят от руководства Отрядом. Но пока еще я командор… Кто не слышал приказа о зачислении Глеба…

— Ильина, — подсказал кто-то.

— Глеба Ильина в отряд Разведчиков-хронотрансаторов в должности ученика?

— Не глухие, — красного и счастливого Глеба со смехом хлопали по спине, по плечам.

— Спасибо… Граф, — звенящий от волнения голос дрогнул.

Андрей улыбнулся.

— Не беспокойся, приказа этого никто не отменит. Позже я дам тебе рекомендацию в университет.

— Больше никаких приказов не будет?

Андрей обернулся на знакомый голос. Перед ним стоял Калныньш, его руководитель. Как всегда безукоризненно одетый, немного чопорный, серые глаза казались холодными. Новички его побаивались. Сейчас глаза были усталыми.

— Здравствуйте, Калныньш, — сказал Андрей.

Не отвечая на приветствие, глубоко спрятав руки в карманы брюк, тот осмотрел Андрея с ног до головы.

— Хоро-о-ош. Ни одна драчка без тебя не обошлась? Отвел душу?

— Отвел, Илвар Регимантович.

— А ну, как на тебе теперь отведут? За всю нервотрепку, которую ты нам устроил?

На этот вопрос Андрей решил не отвечать.

— Кашу ты крутую заварил, Разведчик. Как расхлебывать будешь? — Он шагнул к Андрею, обнял его. — Рад, что живым тебя вижу, чертушка ты этакий! — отстранился. — Ну, пошли теперь?

Вот где понадобилась Андрею выдержка Разведчика. Он упрятал свои эмоции, остался лишь холодный, расчетливый разум. Он сумел говорить о Лиенте, Дэяне, Адоне и десятках других, кого готов был собственной жизнью от беды прикрыть, как об отвлеченном, абстрактном материале научного исследования. Он заставил себя не сбиваться на горячность, спокойно выслушивать чужие доводы.

— Да, согласен, я должен был оставаться профессионалом. Но как именно? Поставить на себе крест ради сохранения установки на пассивное наблюдение? В чем мой непрофессионализм? Что на экстраординарное событие ответил нестандартным поведением? Что сделал их параллельщиками? Но как профессионал, я знаю — они не жизнеспособны. От нас не потребуется даже минимума усилий, чтобы ликвидировать всякие последствия моего вмешательства. Для этого надо всего лишь оставить их агрессивному прошлому Планеты, оно само с ними расправится. Агрессивное энергоинформационное поле их задушит, они не сумеют оказать на него сколько-нибудь значительное воздействие, их слишком мало, а время и вовсе сотрет всякий след их существования.

Я хотел вернуться, мне нужен был шанс. Этим шансом я сделал их. Вы нашли другой ход, — Андрей пожал плечами. — Могли и не найти. Кстати, мой был вернее. Ваш вектор исчезал по истечении времени, а мой становился заметнее.

— Ну, хорошо, — заговорил с экрана Станов, руководитель Центра Исследования Внеземных Цивилизаций. — Действительно, коллеги, едва ли правомерно требовать стандартных решений в экстремальной ситуации. Будем считать, что сами обстоятельства освободили вас, командор Граф, от соблюдения принятой установки. К тому же, сейчас вы были весьма убедительны. Мы снимаем обвинение в не санкционированном активном вмешательстве. Да, собственно, мы его и не предъявляли, хотели лишь выслушать вас. Но второе ваше нарушение? Что вы о нем скажете? Тут ведь уже не шла речь о вашей жизни?

— Мой второй уход? Я даю себе отчет в серьезности этого нарушения. По существу, я создал временную петлю — подтянул их прошлое к нашему сегодняшнему дню и этим все усложнил. Но я действовал не вопреки логике. Поймите, эти люди не принадлежат прошлому, это не те, что жили когда-то, они другие. Этих, по существу, создал я. Я и они находимся сейчас на перемычке. Понимаете? Есть прошлое, настоящее и перемычка, где соединились в одно два хрональных поля. Эту аномальную петлю необходимо разорвать, но как — решать нам. Допустим, я совсем возвращаюсь в свое время — перемычка рвется. Эритян, как не нужный, отработанный материал отбрасывает в их время. Что там произойдет, я уже говорил, мы обречем их на смерть. А ведь они меньше всех виноваты в том, что произошло — в создании петли они никак не участвовали. Ее затянули: я, когда не захотел смирно дожидаться помощи, и вы, когда нашли меня.

— Ситуация не простая, не однозначная, — вступил в разговор Румовский, глава администрации научно-исследовательского Комплекса планеты (попросту — Базы). — Но вы сами, Граф, искали выход из нее? У меня ощущение, что имеется некий скрытый лейтмотив за каждым вашим словом.

— Мне кажется, я знаю выход. Он на удивление прост, его подсказывает логика развития событий. Но на первый взгляд он может показаться неприемлемым, поэтому прошу уважаемый совет не отвергать его априори.

— Заверяю, мы отнесемся внимательно к вашему предложению. Итак, вы видите выход…

— Решение, действительно, лежит на поверхности, — неожиданно заговорил молчавший до сих пор Калныньш. — Мы вытянули эритян на временную перемычку, так сделаем следующий шаг и переведем их в наше время.

Повисло молчание. Даже Андрей опешил, не зная, как расценить вмешательство своего руководителя. Он взглянул на Калныньша, и тот неожиданно едва заметно задорно подмигнул ему.

Калныньш союзник! Об этом Андрей и не мечтал. Теперь он испытал такое чувство, как если бы посреди болотных зыбунов под ногами вдруг оказалась надежная твердь. При всем внешнем спокойствии и уверенности, на душе у него было совсем не спокойно.

— Просчитайте все возможные варианты — этот будет самым логичным и единственно правильным с точки зрения этических норм, — снова заговорил Калныньш. — Все мы, кто работает с хрональными полями — со временем, проще говоря — прекрасно знаем Закон причинности и следствия: случайностей не бывает. Каждое «вдруг» чем-то подготовлено и обусловлено. В нашем случае эту связь и искать не надо — всё, как на ладони лежит. Завершен проект «Реанимация», планета возрождена для жизни. Для чьей? И тут «вдруг» появляются эти люди, с которыми мы не знаем, что делать. А ведь это законные хозяева планеты. Так давайте вернем хозяевам их дом.

После продолжительного молчания, когда никто не торопился высказаться, обдумывая неожиданное предложение, медленно заговорил Станов:

— Предложение столь неожиданное и кардинальное, что я, признаться, еще не могу хоть сколько-нибудь однозначно определить свое отношение к нему.

— А вы не забываете, что в проекте «Реанимация» мы имели дело с мертвой планетой? — сказал представитель Комитета Этического Контроля. — Теперь вы ведете речь о живых людях, причем их цивилизация весьма низка, а психика чрезвычайно ранима. Боюсь, что Комитет может наложить вето.

— Разве у нас нет опыта работы с молодыми цивилизациями? — проговорил Андрей. — Предположение же о ранимости психики эритян довольно спорно. Хочу предупредить: если Комитет наложит вето, я потребую всеобщего референдума, у меня есть на это право.

— Да, действительно, по любому факту, ставшему достоянием тотальной информированности человечества, может быть проведен референдум. Каждый человек получит право участвовать в решении проблемы, то есть в определения судьбы эритян, — усмехнулся Станов. — Но не надо ультиматумов, командор Граф, я надеюсь, до референдума мы дело доводить не станем. Однако, на данном этапе, как я понимаю, вы нам выбора не оставляете — либо проблемой занимаются на самом высоком уровне, либо референдум? И еще по одному моменту проясните: если потом, позже, при просчете всех вариантов откроется нечто, отчего именно в интересах эритян их нельзя будет переместить во времени, вы примите это?

— Разумеется, подобного нельзя исключать, хотя, думаю, такая вероятность ничтожно мала. Я не безумец и, безусловно, должен буду это принять. Если сочту абсолютно доказанным, а не притянутым за уши в качестве перестраховки, как действует иногда Комитет по Этике.

— Позвольте! — возмутился представитель, но Станов примиряющим жестом прервал его.

— Согласен с вами, Граф. Теперь, что касается ваших подопечных. Независимо от будущего решения, сейчас мы должны позаботиться о безопасности эритян. А то пока обсуждаем их судьбу, как бы сам объект обсуждения не исчез. Надо создать для них что-то вроде карантинной зоны, что ли. Что вы можете предложить, командор Граф?

— Создать режим полевой границы между лагерем и городом. Повесить вдоль реки энергобуи и опустить полевой заслон. Ну и, разумеется, вести постоянный контроль. Чтобы в случае надобности буи можно было перераспределять, переносить заслон.

— Вы имеете ввиду, если понадобится уберечь от контакта с энергобарьером разведчиков и сторожевые посты эритян?

— Нет, я подразумеваю только опасность со стороны войск Гуцу. С эритянами проблемы не будет. Я всё объясню Лиенте, и не будет никаких разведчиков и сторожей.

— Надеетесь, что он вас поймет и вот так спокойно оставит лагерь без всякой охраны?

— Он верит мне. И не сомневаюсь, поймет.

Станов хмыкнул:

— Ну, если Лиета так безоглядно верит, что ж нам-то остается, коллеги! Хорошо, там мы и сделаем. А теперь о вас, Граф. Полагаю, вам надо серьезно заняться своим здоровьем. Конечно, вашим физическим данным остается только завидовать, но сколько же можно испытывать себя на излом?

— Да, Андрей, — поддержал Румовский, — тут двух мнений быть не может. Ты ввел к эритянам двух своих сотрудников, они будут продолжать контакт, а ты отправляйся в распоряжение врачей, им надолго работы хватит.

— Я готов отдать себя на врачебное обследование и четко выполнять курс лечения, но не стационарно. Я останусь с эритянами до тех пор, пока не решится их судьба.

— Для вас существует понятие дисциплины Граф?

— Оставим его в покое, — вмешался Калныньш. — Наверно, так для всех будет лучше. У эритян теперь будет спокойно — почти курортная зона. Обяжем его регулярно проходить медконтроль, но уж если доктора заметят ухудшение — слышишь, Андрей? — тогда не обессудь, под арестом заставим лечиться.

— Согласен, — разулыбался Андрей.

— Ну, что ж, — недовольно проговорил Румовский, — будь по вашему.

— Я должен кое в чем признаться, — сказал Андрей.

— Неужели еще не всё? — Станов на экране недовольно заворочался в кресле.

— У нас на Блоке находятся шесть коматозников. Один из них ребенок.

— Эритяне? Вы переправили на Блок эритян? — нахмурился Румовский.

— Да.

Повисла пауза. Румовский сердито сказал:

— Меня поражает, с какой легкостью вы идете на нарушения, Граф. Вы отдаете себе отчет в своих действиях?

— Спокойно смотреть на погребальный огонь, зная, что в нем горят живые? — резко сказал Андрей. — Я исходил из обстоятельств. Сделай я тогда запрос по всем правилам, разумеется, мне ответили бы отказом. Практически — смертельным приговором для шестерых. Будто там мало смертей. Я считаю, что мой поступок адекватен обстоятельствам. Впрочем, формально, я, безусловно, виноват и готов нести наказание.

— Формально, он, видите ли, виноват! — проворчал Станов. — Илвар, будь другом, отвесь ему затрещину вместо меня.

— Да он и так весь битый.

— Ну что ж, как говорили наши мудрые предки, за одного битого двух небитых дают. Свободен, народный любимец, отдыхай.

— Я… не отстранен от руководства Отрядом?

Члены Совета переглянулись.

— Иди, пока не передумали, — улыбаясь, посоветовал Калныньш.

— Только впредь постарайся всё же помнить о правилах, — не удержался Станов.

— Я постараюсь, — серьезно сказал Андрей.