Переживания за мужчин, ушедших на войну, то, как трудно стало управиться в крестьянском хозяйстве без их рук… — ах, если бы это было единственной бедой русских немцев. Германия стала врагом России. Как бурно всплеснул великорусский шовинизм! Будто грибы после дождя растут националистические организации и разжигают антинемецкую истерию. С печатного станка вылетают брошюры: «Немецкое зло», «Немецкое шпионство», «Мирное завоевание России немцами», где пишут: «Нам, русским, надо одолеть внутреннюю Германию, которая просочилась в нашу жизнь, которая двести лет влияла на нашу политику, внешнюю и внутреннюю, на развитие нашей промышленности, на строй нашей школы».
Видные представители российских немцев: члены Государственной думы, крупные предприниматели, учёные, деятели культуры и другие заявили о своей преданности России. Депутат Государственной думы Лютц заявил, что российские немцы «всегда считали своей матерью и своей родиной великую Россию и за честь и достоинство этого великого государства они все, как один, сложат свои головы».
Саратове немцы-колонисты на свои средства открыли госпиталь для раненых. Колонисты собирают средства на нужды армии, опекают лазареты и госпиталя.
Однако антинемецкие настроения цветут махровым цветом. Немецкоязычных подданных русского царя подозревают в шпионаже. Угрозы поступали даже императрице Александре Фёдоровне, супруге Александра II, немки по происхождению.
В Петербурге разгромили германское посольство, квартиры и конторы немцев. Погромы прошли в Москве, в Нижнем Новгороде, Астрахани, Одессе, Екатеринославе… В селах колонистов начали грабить, поджигать их дома, захватывать землю. Психологическое, а порой и физическое давление, было столь сильным, что немцы, в том числе и высокопоставленные, начали менять фамилии. Так, военный губернатор Фельдбаум стал Соколовым-Соколинским.
А что же правительство? Да оно вроде бы и защищало своих граждан. Министр внутренних дел Маклаков запретил журналистам касаться темы «немецкого засилья», потребовал прекратить травлю. Но он же направил всем губернаторам секретный циркуляр, в котором рекомендовал переименовать селения «кои носят немецкие названия с присвоением им названий русских», что и было сделано. Были переименованы тысячи немецких сел в Поволжье, Причерноморье и прочих регионах. Столица Санкт-Петербург стала Петроградом.
Через три месяца с начала войны Председатель Совета Министров Горемыкин направил Верховному Главнокомандующему русской армии великому князю Николаю Николаевичу (дядя последнего русского царя) секретную телеграмму, в которой предложил ряд мер по решению «немецкого вопроса» в тылу русских войск. Последствием этой телеграммы для колонистов стало: «…всю немецкую пакость уволить и без нежностей — гнать их как скот». То есть, было приказано очистить от колонистов прифронтовую полосу в 150 вёрст шириной. Речь шла о ликвидации более чем 20 тысяч крестьянских хозяйств и о депортации свыше 200 тысяч человек в Сибирь и Заволжье. Отобранная у немцев земля была передана Крестьянскому банку, ею предполагалось награждать русских офицеров и солдат.
Это была первая массовая депортация населения в истории России, при царе в разгар Первой мировой войны.
Порядок депортации — «в вагонах III класса за собственный счёт под стражей, причём в местах, назначенных для их жительства, они должны довольствоваться в смысле жизненных удобств лишь самым необходимым». С собой разрешалось брать багаж весом до 20 фунтов (9 кг). В условиях войны и разгоравшегося экономического кризиса это превращалось в неизбежное разорение вынужденных переселенцев. «Лучше пусть немцы разорятся, чем будут шпионить,» — так на третий месяц войны высказался начальник штаба армии генерал Николай Янушкевич.
Чтобы избежать лишних проблем и сопротивления, в каждом немецком поселении приказано было взять заложников, главным образом из учителей и пасторов, один на тысячу человек немецкого населения, и до конца войны заключить их в тюрьмы.
Военные власти забирали у колонистов всё, у чём нуждалась армия, оставляя минимум, лишь дотянуть до нового урожая. За отказ сдать хлеб, фураж или принять беженцев заложники подлежали смертной казни. Это — редчайший в истории пример, когда заложников брали от населения своего же государства.
Широко процветало самоуправство местных властей. Главный начальник Одесского военного округа генерал Эбелов приказал высылать немцев за контакты с иностранцами, за издание газет, книг, объявлений и за разговор на немецком языке. Месяц спустя он запретил богослужения на немецком языке и всякие скопления немцев на улицах. Екатеринославский губернатор Колобов запретил «сборища взрослых мужчин немцев более двух, как в своих жилищах, так и вне их». Получалось, семья не имела права собраться и похоронить умершего родственника, не говоря уж о богослужениях, свадьбах и прочем.
К осени 1915 года всплыли проблемы, возникшие из-за депортации немцев.
Проводить её приходилось при помощи войск, чтобы провести массовую депортацию, надо было отвлечь на это большие воинские контингенты, а на фронте к тому времени положение сложилось тяжёлое. Поезда, которыми перевозили немцев вглубь Империи, крайне нужны были для снабжения армии, транспорта стало не хватать, резко ухудшилось снабжение.
В стране стали ощутимы осложнения с хлебом, ведь именно немецкие области снабжали зерном индустриальные районы России, они же обеспечивали значительную часть пшеницы, что шла на экспорт. Против «ликвидационного закона», по которому немцев лишали земельных владений с последующей депортацией в Сибирь, выступили российские помещики. Их испугал сам факт, что частную собственность, оказывается, могут так запросто отнять.
Правительство попыталось унять поднятую им же самим антинемецкую волну. «Настоятельно прошу воздержать войсковых начальников от подъёма населения с места», — телеграфировал начальник штаба Верховного Главнокомандующего своим подчинённым. МВД России тоже было обеспокоенно тем, что во внутренние губернии России хлынул огромный наплыв вынужденных переселенцев, оставшихся без средств к существованию, и тоже приняло свои меры. Масштабы депортации значительно сократились, хоть и продолжалась ещё в следующем 1916 году.
Немцам, депортированным в тыл, пришлось тяжело. Даже если они попадали на жительство к своим, в Поволжье, например. Селили их в общественных зданиях, либо на квартирах. Жили впроголодь на скудном пособии — 2 рубля 65 копеек в месяц для взрослого. В марте 1916 года оно было уменьшено наполовину. Переселенцы и рады бы сами заработать на жизнь, но почти все они были крестьяне. Их сорвали с земли-кормилицы, а обзавестись собственным хозяйством на новом месте было не на что. Оставалось одно — наниматься к местным на самую тяжёлую и неквалифицированную работу.