Страница Раисы Крапп - Проза
RAISA.RU

Глава сорок шестая

Тимотей Кренстон задает вопрос о Ларте

Гретхен, в самом деле, испытала некоторое облегчение, когда разговор был неожиданно прерван. Но она не посчитала возможным снова откладывать его на неопределённое время. И какой в том был смысл? Она готова рассказать сэру Кренстону о бароне Ланнигане и о несчастье быть его женой. А события последнего времени… Гретхен не знала, что и как говорить о них. С момента появления Ларта в её жизнь вошло что-то удивительное, несовместное с обыденностью, заставляющее усомниться в его действительном существовании. Ведь она сама так долго не верила Ларту, его «фантазии» не вызывали в ней ничего кроме усмешки недоверия и неприязни к лжецу. И ей так и не довелось ничего увидеть своими глазами, она узнала лишь самого Ларта, и этого оказалось достаточно, чтобы она стала верить каждому его слову. Но это её вера, а перескажи она историю Ларта постороннему, здравомыслящему человеку… Гретхен боялась, что реакция такого человека будет однозначной: он немедленно заподозрит Ларта в неблаговидных намерениях, а её — в наивности и излишней доверчивости.

И Гретхен была абсолютно права в своих опасениях. Подсознательно, не давая себе отчета в собственных ощущениях, она чувствовала, что её искренность может иметь далеко идущие последствия. Боль её не затихала. Не было и дня, чтобы Гретхен не думала о Ларте. Она не знала даже, сможет ли вообще заговорить о нём. И возможно, было бы лучше, чтоб не смогла. Потому что малейшее сомнение Кренстона в порядочности Ларта, одно лишь слово неверия в чистоту его намерений могло вызвать в душе Гретхен бурю чувств, способных разрушить возникшие между ними отношения. Имя Ларта стало для неё неприкасаемым, и от собеседника потребовался бы большой такт, деликатность, чуткость, если он не хотел вызвать в Гретхен резкую неприязнь к себе, антипатию, а то и ненависть.

Рассказывая о Ланнигане, Гретхен ещё не знала, заговорит ли о Ларте, и не представляла, чем закончится их разговор.

Оказалось, что в её жизни было не так уж много событий, и рассказ о них получился не длинным. Она умолкла и стояла, опершись ладонями о перила, рассеяно глядя на мокрый сад. Дождь прекратился и даже проглянуло солнце сквозь поредевшие облака. Помолчав, сэр Тимотей проговорил:

— Теперь я понимаю, о чём вы говорили. Утром, о тех людей, которые нуждались в моей помощи. Вам было легко увидеть себя на их месте. — Гретхен всё так же безучастно смотрела вниз. — Сколько времени вы замужем?

— Три года, — равнодушно ответила она.

— У вас не было ребенка?

Гретхен отрицательно покачала головой. Кренстон взял её за плечи, повернул к себе.

— Гретти… — она быстро и тревожно вскинула глаза на него, — душа моя стонет от боли, когда я думаю, что всё это происходило с вами. Я потрясён, я не могу представить негодяя, который целенаправленно истязал вас, доводя до сумасшествия. И рядом с вами не нашлось никого, кто захотел бы защитить вас? Что я могу сделать для вас? Как мне сделать вас счастливой настолько, чтобы вы позабыли о тех страшных днях? О, Гретхен, милая моя Гретхен! — Он осторожно привлёк её к себе, обнял за плечи, будто хотел охранить её от самой памяти о прошлых невзгодах. Кренстон бережно держал её в своих руках, она была так близко, но он уже почувствовал ту неуловимую перемену, которая произошла в ней. Она не отстранилась сама и не оттолкнула его — она замерла, застыла. Впрочем, может быть, она боялась потревожить его рану.

Помедлив, сэр Тимотей чуть отстранил её, посмотрел в лицо.

— Расскажите мне о нём, Гретхен.

— О ком? — он скорее угадал вопрос в движении губ, чем услышал его.

— О Ларте. Или я недостоин знать о нём? Моё знание осквернит вашу память?

Она закрыла лицо дрожащей рукой.

— Гретхен? — встревожился Кренстон.

Она остановила его, уже не скрывая выражения боли в лице и глазах.

— Ради Бога, простите меня, я не хотел прибавить вам страданий…

— Вам сказал доктор?

— Да. Но я прошу вас, не браните его. Он сделал это из-за искреннего участия к вам. И, кроме того, я услышал о Ларте гораздо раньше, из ваших уст.

— Нет… — Гретхен растерянно помотала головой, и, будто собралась с мыслями, добавила увереннее: — Нет! Я не говорила вам!

— Как и о вашей встрече с Немым Пастором, вы рассказали много раньше, чем захотели — в ночном бреду. Тогда же вы призывали Ларта.

— Ах… вот как… Ларт… Это человек, с которым я бежала от мужа, — она попыталась улыбнуться онемевшими губами: — Что может быть банальнее. Не так ли?

— Гретхен, пожалуйста… Не надо ни о чём говорить сейчас. Вы не можете.

— Всё равно… Ни сейчас и ни потом… Всё равно…

— Минуту назад я готов был поклясться, что никогда не заставлю вас страдать! Гретхен, не нужно ни о чём говорить, я не хочу такой цены! Пожалуйста, успокойтесь!

— Я очень мало могу рассказать вам о Ларте, сэр Кренстон, — проговорила Гретхен, будто не слыша его. Но теперь голос её звучал гораздо спокойнее, только в нём слышалась бесконечная усталость. — Наверное, ничего кроме одного только — впервые в жизни я встретила человека, который стал мне другом. Он и ещё одно существо, — слабо улыбнулась Гретхен, — Урс, здоровенная чёрная зверюга и самое доброе создание, беззаветно преданное, самоотверженное. Собака Ларта. Они спасли меня тогда, в море. Урс не дал пойти ко дну, а Ларт вытолкнул в шлюпку. А потом… потом… я помню только крики… боли и отчаяния… — лицо Гретхен исказилось.

— Довольно, Гретти!

Она посмотрела на него с усмешкой отчуждения:

— Вы исследуете меня?

— Нет! Почему?..

— Так называл меня только он… — перебила его Гретхен. — Ларт не был моим любовником, сэр Кренстон, как вы могли подумать.

— Пожалуйста, Гретхен, хватит…

И в этот момент она почувствовала такую всепоглощающую усталость и равнодушие, что ей стало абсолютно безразлично, что с нею станет сейчас или завтра, или через год. Ноги ослабели, и Гретхен подумала, что единственное её желание — опуститься на пол прямо здесь, и чтобы все оставили её. Вероятно, это опустошение стало результатом того, что Гретхен, наконец, высказала всё, что грузом лежало на её сердце. Теперь она сказала почти всё, но остальное уже не представлялось важным сейчас, об этом можно было не говорить.


Что дальше?
Что было раньше?
Что вообще происходит?