неожиданный визит
Теперь Гретхен хотела бы как можно скорее покинуть Тополиную Обитель, и вздумай кто-то обвинить её в трусливом бегстве, она и не подумала бы возразить, согласилась бы: «Да, я трусливая, неблагодарная, я знаю, пусть. Но я хочу бежать отсюда, от всех этих добрых людей потому, что не по заслугам мне их доброта…» Может быть, Гретхен надеялась убежать не из дома Кренстона, а от укоров собственной совести, но сейчас она не могла, не хотела разбираться в своих чувствах — ей было плохо, и она искала спасения
А на дворе стояло зимнее ненастье, и все, будто сговорившись, в один голос твердили, что нет никакой возможности пускаться сейчас в дорогу, равно, как и необходимости делать это. Джоберти категорически заявил, что они должны остаться в Тополиной Обители самое меньшее на три недели, потому что дороги местами абсолютно непроходимы, и только самые неотложные дела вынуждает людей покидать в это время тёплый и надёжный кров. Услыхав это, Гретхен беззвучно застонала. О, нет! Три недели! Это вечность!
Дороти и слов тратить не захотела в обсуждение этой темы. Она бесстрастным голосом, но совершенно безапелляционно заявила, что гости оставлены на её попечение. Она отвечает перед господином Кренстоном за их благополучие, и, естественно, за здоровье. Потому она не позволит им покинуть дом и уйти в дождь, слякоть, в ледяной ветер. Да помилуйте, о чём тут говорить?!
Гретхен же хотелось вопреки всем разумным доводам умолять Ларта: «Уедем! Пожалуйста!» Но нет, она не умоляла, настолько у неё ещё хватало сил и самообладания. Да Ларт, скорее всего, сам понимал её невысказанные желания. И если не считал нужным им потакать, значит так тому и быть. Он заботится о ней самой, о её здоровье и безопасности — Гретхен оставалось только горько усмехаться про себя: она менее всех понимает, что ей хорошо, а что плохо. А то, что она утратила сон, что она боится встречаться с людьми, ожидая в любую минуту упреков — ведь рано или поздно должны они понять про её лживость… Нет, нет! Конечно, она не права. Окружённая добротой, зачем она ищет в людях неискренность? Всё дело в ней, в том, что она утратила душевный покой, стала болезненно нервной. Надо просто верить Джоберти, Ларту, ведь они и в самом деле, знают, что для неё лучше. Вот в последние дни Ларт просит её за ужином принимать какое-то лекарство, растворённое в бокале вина. Почему-то она почти обиделась на него из-за этого: «Я абсолютно здорова! Мне не нужны лекарства!» Хорошо хоть не высказалась вслух, хватило ума промолчать. Да ведь молчание бывает красноречивей слов. Глупая, неблагодарная, напыщенная гусыня. Что же это с ней происходит? Неужели она, виноватая перед Кренстоном, Дороти, Джоберти… перед всеми, пытается уверить себя, что это они виноваты перед нею, не понимают её, обижают… Стыдно… Стыдно…
В таком хаосе чувств и мыслей пребывала теперь Гретхен, не находя себе опоры, сомневаясь во всём, в себе самой прежде всего, и в своём решении. От этих мучительных размышлений и острого недовольства собой даже ночью покоя не было. Видно, неспокойная совесть навевала плохие сны.
Но всё проходит. Всё. И наконец-то Ларт объявил ей, что завтра они могут отправиться в путь. Правда, пока только до побережья, а там опять надо ждать, когда хорошая погода установится надёжно. Но это Гретхен пропустила мимо ушей, это было не важно. Они уедут из этого дома! Гретхен знала, что рада, она очень хочет уехать, она так ждала… Только вот отчего же хочется плакать?
В ночь накануне отъезда Гретхен никак не могла заснуть. Только-только дремота опускалась на веки, Гретхен испуганно вскидывалась от того, что казалось, будто дождь стучится в окно, — сон моментально отлетал прочь, и она испуганно вслушивалась в тишину ночи. Облегченно переведя дыхание, она снова опускала голову на подушку, но исподволь подкрадывались мысли о том, не передумает ли Ларт ехать, или что-то случится, и им скажут: «Вы сами видите, нельзя пускаться в дорогу». Или, скорее всего, утром за окнами опять безутешно заплачет дождь, омывая стёкла окон печалью…
Потом она на какое-то время забылась некрепкий сном, и когда истончился раздел между сном и реальностью, испуг опять вырвал её из объятий бога сновидений: Гретхен испугала бредовая мысль о том, как же это она заснула, ведь теперь непременно случилось что-то плохое. Она распахнула глаза и увидела лунные квадраты на полу — небо совсем очистилось от облаков. Гретхен лежала, смотрела на эти светлые квадраты, а по переносице медленно сползла слезинка, упала на подушку. «Тимотей… — горько прошептала Гретхен, — ну зачем так всё…»
Кажется, о Кренстоне она и не думала, и вырвалось это неожиданно для неё самой. В действительности же Гретхен думала о нём постоянно. И мысли о нём были столь горьки, что горчила от них любая радость. Радости просто не было места среди печали и горечи. Для тонко чувствующей Гретхен с её обострённым эмоциональным восприятием мира, был слишком тяжек подобный внутренний разлад, душевная дисгармония. Ей никогда не приходилось поступаться своей совестью. Иногда она думала, что жизнь щадит её, не ставит перед ней соблазна пойти на компромисс, договориться с совестью. И вот теперь она чувствовала себя именно в такой ситуации — совесть беспокоила её, состояние тревожности не проходило.
Она закрыла глаза, и слезинка опять впиталась в подушку.
— Гретхен… — вдруг прошелестел в комнате приглушенный голос.