опять сводит читателя со злыднем Ярином
С той ночи хворь Иванова переломилась — на поправку он пошёл. Хоть и медленно, трудно, шажочками крохотными, но всё дальше отступал Иван от того предела, из-за которого не возвращаются.
У Алёны глаза сияли, сил стократно прибыло, будто крылья носили её — устали не знала. К омуту ещё дважды бегала воды принести. Ни о чём боле не просила, знала — нельзя. Да и сама теперь твёрдо верила, что справится. Лишь слова благодарности сердечной в тёмную воду всякий раз роняла.
В Лебяжьем глухо говорили о тех, кто над Иваном злодейство учинил. Гадали, вроде, о виновнике. А с другой стороны — только совсем уж глупый не знал, кто он такой есть, виновник-то. Косо глядели сельчане на Ярина. Да не пойман не вор. Ярин ничем не выдал причастности своей к злодейству.
В один из вечеров, ещё до того, как смёртушка от Ивана отступилась, Ярин на игрища заявился. Недобрым молчанием его встретили. Он вроде и не замечал того — то словом кого подначит, то девицу со смехом приобнимет. Тогда сказали ему:
— Весел ты больно, Ярин. Видно, никакой печали на сердце не лежит.
— Верные слова, — рассмеялся Ярин. — Об чём мне печалиться?
— Недавно ещё находил причины.
— Это об Алёне что ль? Да куда она от меня денется? Пастух вот-вот ноги протянет, я и утешу.
— Выходит, горе её так веселит тебя? А не ты ли поспособствовал этому горю?
— Нет, хоть и жаль, что не я, — усмехнулся Ярин. — Сам гадаю, кому эта голь перекатная занадобилась. Разве только какие разбойные люди из лесу забрели ненароком? Избёнка на отшибе стоит, можа, на лёгкую добычу понадеялись, непутёвые. А какой с пастуха прибыток? Вот и осерчали, намяли бока. А мне что? Не бывать бы счастью, да несчастье помогло. Бог не Микишка, всё видит. Вот Любица, она со мной согласная! — со смехом взял он девушку за косу.
Она отшатнулась от него, глядела с ужасом.
— Уходи-ка ты, Ярин, — глухо проговорил кто-то из парней.
— Верно, — поддержали голоса. — Не нравится нам радость твоя злая. Уходи. А не захочешь — подмогнём.
— Знаю я вашу помощь, — расхохотался Ярин, мало тронутый угрюмыми словами. — Я уж так как-нибудь, без неё обойдусь. Любица, может и ты со мной? Может, утешу?
Широкая спина заслонила девушку.
— Иди, Ярин, подобру-поздорову, не гневи Бога.
— Да пошёл уж я. Доброе дело сделать хотел, но коль никому не нужно, так оно и мне без надобности.
Кое-кто дружков его пытать пробовал, да с них толку — то пьяны, то с похмелья. Разум пропит давно, а с ним и совесть. Такие на кого хошь покажут, да велика ли цена тем доказам?
Только Алёне никакой нужды в догадках не было. Она доподлинно знала, кто был в ту чёрную ночь в избушке Ивана, на ком вина лежит — ведовством своим вызнала.
Ничему невозможно случиться в тайне, всегда свидетель произошедшему найдётся. И хоть пред строгие очи судьи не всякого представишь, но спросить всегда есть у кого, и ответ получить. Только надо уметь спросить. Вот и у того лиха свидетель сыскался. Да ни один: Ночь-тёмная, Месяц-ясный, Вода-тихая, Ветер-неугомон. Всё сказали Алёне, всё, как было, показали. Знания своего она не выказывала, чай, не хоругвь, чтоб на вид вешать — схоронила до поры в уголочке души своей. Долго ещё не до злыдней Алёне, но придёт и их черёд.
Правда, с Ярином ей вышло-таки словом перемолвиться. Други-то его Алёны избегали. А с этим — вольно, невольно ли — перекрещивались дорожки. Видно и вправду — тесен им был мир.
Так вот, случилось это, когда Алёна по нужде какой-то домой к матушке забежала и уже обратно торопилась, к Ивану. И в тесном проулке — не враз разминёшься — сошлась с Ярином лицом к лицу. Впрочем, он сейчас так мало мысли её занимал, что прошла бы мимо и через миг о встрече забыла — не глянула даже на него. Ярину её непонятное равнодушие столь удивительным показалось, что невольно и молча принял в сторону, дорогу освободил. Алёна уже почти мимо прошла — в лице не дрогнуло ничего, как мимо камня. Несносно то Ярину стало, аж растерялся, сказал усмешливо, невпопад, первое, что на ум взошло:
— Алёна, будто сердишься на меня?
Алёна шага не сдержала, головы не повернула. Бросила, как камешек с дороги мимоходом носком башмачка отпнула:
— Ты готовься пока, Ярин, — сказала без угрозы, равнодушно.
Но содержалось в той обыденности столько твёрдая непреклонность, что у Ярина из головы вылетело, куда и зачем шёл. В проулке давно уж пусто стало, он всё стоял, будто истукан деревянный. Сошло на него прозрение мгновенное, что Алёне всё до последней мелочи про него известно, и что с рук ему ещё ничего не сошло, что час спроса и ответа ещё впереди.
Открылось ему на миг короткий, что стоит он на узкой хлипкой жёрдочке, а внизу, под ногами — бездна, как чёрный, бездонный зев, как пасть зверя невиданно жуткого… На один только миг Ярин в него заглянул, а забыть потом уже не мог. И днём, и среди ночи распахивался этот зев пред мысленным взором его, и стонала душа в смертной муке, волосы на голове шевелились. С той встречи запил опять Ярин, и никому невдомёк было, что тщится он хмельным разум свой залить.
Алёна же эту встречу с Ярином прочь от себя откинула, думать не думала. Ещё не пришла пора думы свои омрачать. Знала, час придёт, и ей он тоже тяжким будет. Хотя мести Алёна не жаждала, только лишь ответа за содеянное зло.