последняя встреча на снежном целике
— Что ж это ты делаешь? Ведьмачка ты поганая! Что такое ты делаешь-то? — бормотал Ярин, бредя по бездорожью. И дорога, и тропка давно выскользнули из-под ног, а он всё шел и шёл, упрямо месил рыхлый, убродный снег. И нёс он в себе такую глухую тоску… волчью, от которой только и спасение, что завыть в полный голос.
Звонкий морозец красил щёки, солнце слепило глаза, снежная целина искрилась сахарной россыпью. А Ярину чернота глаза застила, весь свет в ней сгинул. Да он по сторонам и не глядел, взглядом под ноги себе упёрся, но видел лишь злобность свою непомерную, оттого и черно ему было.
— Ну и где ты? И что бы тебе не окочуриться где-нибудь насовсем! Ух, как же я тебя ненавижу!
И тут вдруг встал Ярин, будто снежный целик стеной перед ним вздыбился. Не понявши ещё, с чего остановился, голову набыченную поднял. И увидел.
— А-а, вот она! Долгожданная!
— Звал, я и пришла.
— Ишь ты! «Зва-а-ал»! Может теперь тебя с поклоном приглашать надо?
— Для чего? Для чего ты меня ждал? Для чего звал? Кончилось время разговоры говорить. Ни стращать, ни уговаривать теперь не стану. Раньше всё сказано, там все вопросы и все ответы.
— Ты мне зубы-то не заговаривай, нечисть поганая! Отвечай, что делаешь со мной?!
— Не ори, бестолковый. Я тебя и безголосого слышу.
Ярин тяжело смотрел на неё исподлобья, стоял, покачиваясь, как пьяный. Хотя, не сразу бы и вспомнил, когда пил в последний раз, не тянуло к чарке.
— Это как? — не понял он сказанного.
— Ты только подумаешь, я уже знаю.
Ярин помотал головой, будто дурман стряхивал.
— Что делаешь со мной?
— Помнишь, оборотнем тебя назвала?
— И что?
— Я правду тогда сказала. Ты согласился.
— Ну? Так что?
— Знаешь ли ты, что содержимое души человека кладёт свой отсвет на лицо его? Отчего, лишь глянув на человека, словом с ним не перемолвясь, уже знаешь, добрый он или нет, хочешь ты с ним знакомство водить иль лучше такого стороной обойти, не замараться чтоб. Разумеется, человек умеет таить свои мысли, желания, не всегда их по лицу прочтёшь. Только я каждого вижу в свете его истинности. В тебе, Ярин, сам ад кипит. И суть твоя волчья. Не любишь никого во всём свете, ни мать, ни отца. Хищник ты. Мы сейчас одни только, а предо мной претворяться труд напрасный. Так согласишься с тем, что про тебя сказала сейчас?
Сузив глаза, помедлил Ярин и ухмыльнулся:
— Может быть.
— Так в чём ты меня винишь? Это твоя суть выходит наружу, чтоб каждый ясно всё об тебе понимал. Аль стыдишься себя такого? Аль сам себе противен? Твой крест, тебе нести.
— Крест? — медленно выговорил Ярин. — Как ты сказала тогда? «А я погляжу, как тяжёл крест твой тебе покажется»?
— Запомнил. Это хорошо. Теперь ещё запомни, облегчать тебе ношу я не стану. Неси, сколь сил хватит. Каждый делает свой выбор. Прощай. Оставайся сам с собой, Ярин, меня больше не зови.
— Постой! — вскинулся Ярин. — Погоди, Алёна!
Но в снежном сиянии таяла летняя голубизна её сарафана. И где-то внутри себя услыхал Ярин:
— Незачем. Нам нечего больше сказать друг другу.
Оглянулся Ярин — никого. Только снежный простор вокруг, да позади собственный след. Сел Ярин в снег, опустил голову на руки. Вот так бы и сидел, без единой мысли. Шапка свалилась — он не шевельнулся. Голова пустая, лёгкая, никакой заботой не отягощена. Только нету такой щеколды, чтоб от дум запереться и не впустить их.
…Когда это началось? Ежели бы при Фильке, так он сказал бы, небось. Нет, наверняка после Филиппкиной смерти личина звериная начала проступать. Заметили люди? Поняли, что он в оборотня превращаться начал? Да, что-то приметили. Иначе с чего бы обходили десятой дорогой? Но, видать, поняли не всё, не до конца… иначе… с оборотнем разговор короткий — забили бы кольями. И как быть дальше? Давеча волк наружу полез, когда он на мать разозлился, а злоба прошла и волк спрятался. А девка та… тоже ведь «волк!» кричала, но тогда никакой злобы в нём и в помине не было. Подумал, правда про неё… «Хищник ты!» — вот как ведьмачка сказала.
Ярин усмехнулся, покачал головой. И хочет она, чтоб убил я в себе хищника, тогда и оборотня не станет. Вот с какого боку укусила. Поморщился Ярин, будто вдруг зубы заломило, встал, встряхнулся. Нет, не получится из него второй Антипка. Он такой, какой есть. Он хочет жить так, как ему нравится. «Ништо! Поглядим ещё, Алёна. И хищники на свете живут, и закон у них свой собственный». И тут дошло до него, что сказала Алёна напоследок. Прощай?! Неужто навсегда распрощалась?! — Ярин будто заново на свет народился, разулыбался широко: неужто слово своё держать будешь? Давай, держи! И оставь меня в покое!