В последнее время Виталий спал неспокойно — просыпался несколько раз за ночь, опять забывался коротким сном. Приходило утро, и ему казалось, что тяжелый сон более утомил его, чем восстановил силы. Его угнетало отсутствие каких-либо вестей, неопределенность. Отсутствие новостей никак не гарантировало того, что Шерхан бездействует. Скорее всего, он уже что-то предпринял — но что?! Проходил еще один день, как близнец, похожий на предыдущий. И только постороннему он мог показаться полным покоя и семейного благополучия — беспокойство Виталия росло. И как он ни старался уберечь Киру от своих тревог, понимал, что видит она гораздо больше, чем он хотел бы показать.

Эта ночь тоже не принесла желанного, глубокого сна. Забытье проходило через нее, как тонкая, то и дело рвущаяся нить. Проснувшись в очередной раз, Виталий лежал с закрытыми глазами, и вдруг почувствовал — что-то не так. Повернув голову, увидел, что Кирина половина кровати пуста, и понял, что именно было не так — он не слышал рядом ее дыхания.

Обеспокоенный, Виталий привстал, и тут услышал шорох — отлегло от сердца, когда увидел на фоне окна темный силуэт жены.

— Кирюша, ты что?

— Так просто… Я разбудила тебя?

Виталий встал и в темноте подошел к Кире, она обернулась.

— Что ты, родной мой? — Виталий заметил в ее глазах влажный блеск. — Ты плачешь?

— Мне что-то приснилось… Нехорошее…

— Что?

— Я не знаю… Он смеялся…

— Кто, Кирюша?

— Я не знаю, не помню… Я только помню, что он смеялся… так жутко…

Виталий подошел к ней совсем близко, обнял, прижал к себе.

— Это наши бедные нервы. Мне тоже неспокойно. Но скоро все кончится, правда. И уйдет от нас, как твой страшный сон.

— Не надо, не заговаривай мои страхи. Сам ведь мучаешься по ночам.

— Да ты откуда знаешь?! Ты ведь спишь!

— Ага, — невесело хмыкнула Кира. И помедлив, жалобно сказала: — Мне страшно, Виталя… Кажется никогда в жизни мне не было так страшно… Так тяжело на сердце…

— Давай я принесу чего-нибудь успокоительного. Для нас обоих, а?

— Нет, не уходи. — Кира прижалась к нему теснее. — Ну что ему от нас надо?

— Шерхану? Подлец он…

— Ты знал его. Какой он?

Виталий не ответил, и Кира чуть отстранилась, заглянула ему в лицо.

— Ты ведь знал его?

— И ты тоже… — проговорил он как будто с усилием. — Ты видела его…

— Я?! — удивилась Кира. — Когда?

— Он тогда еще не был Шерханом… — Виталий опять помолчал. — Знаешь… время от времени у меня появлялось ощущение, что прошлое… дурное прошлое… отпустило нас, ушло насовсем. Даже казалось — ты больше не помнишь… А оно не дает, не хочет забываться… Оно заставляет меня говорить тебе — ты помнишь тот день?

Виталий положил руки ей на плечи, тихонько повел вниз по ее рукам, согревая своими ладонями. Кира покачала головой:

— Неужели это все еще болит в тебе?

— Помнишь, ты расцарапала ему лицо? А он пообещал, что встретится с тобой позже. Помнишь?

— Ах, вот этот!..

Кира закусила губку: к ней с неожиданной четкостью явилось из прошлого смуглое жесткое лицо, жутковатая усмешка на тонких губах: «Встретимся, малышка…»

— Вот из этого и получился Шерхан?.. — немножко растерянно проговорила Кира.

Подняла голову и встретилась с виноватыми глазами Виталия. Погладила его по щеке, тихо улыбнулась.

— Дурачок мой… Виски почти седые, а ты все такой же дурачок… Конечно, все прошло. А если и вспоминается… то воспоминания стали светлыми. Был день, когда я подумала, что хочу быть с тобой, с любым, пусть хоть что, лишь бы ты рядом. И я тогда подумала, что окажись я в той, первой нашей встрече — я была бы счастлива.

— Правда? — с надеждой спросил Виталий.

Помолчав, Кира сказала:

— Мне с тобой всегда светло. Даже когда тяжело на душе, горько, печально… Ты со мной — и все преодолимо, не край. А вот без тебя… мрак, какая-то бездна темноты… Вот этого я боюсь до жути. — Глаза ее опять стали печальными, и, перебивая Кирино настроение, Виталий спросил:

— А вот скажи тогда, почему я называю тебе «чудо мое!», а ты меня — «дурачок мой»?

Кира улыбнулась.

— Потому что это факт.

— Это факт?

— Нет, это не факт, — подхватила Кира игру: им нравилось иной раз в подходящий момент цитировать любимых актеров, копируя их неповторимые интонации. — Так оно и есть на самом деле.

Глаза ее заискрились смехом, и, глядя в них, Виталий рассмеялся:

— Чудо ты мое, Кирюшка! А знаешь что? Давай устроим попойку! Прямо здесь!

— Ох, это же надо идти…

— Никуда не надо идти. В моей тумбочке такой коньячок припрятан!

— Что?! Ты что это, киряешь по ночам втихомолку?!

— Да не-е-т, — будто втолковывая непонятливому ребенку, сказал Виталий. — Киряют Кирюшки, а я к этому — никаким боком.

— Ах, негодяй! — рассмеялась Кира, ее сон и дурные предчувствия отодвинулись вместе с сумрачными тенями ночи. — И мы что, прямо из горлышка будем пить?

— Мы будем пить, как нам вздумается, где нам вздумается и сколько вздумается!

— Без закуски! — с ужасом проговорила Кира.

— Нет, без закуски не пойдет. На закуску у нас будет поцелуй!

— Один на целую бутылку?!

— Два! — расщедрился Виталий.

Кира сцепила руки за его спиной, прильнула:

— Ох, Виталя… Какой же ты у меня хороший! Мой самый замечательный!

Виталий прижался щекой к ее волосам, длинно вздохнул.

— Я только изо всех сил стараюсь тебе соответствовать, — взгляд его ушел за окно, в темноту, и против воли Виталия в нем возник отблеск тревог, которые никуда не исчезли, только чуть-чуть отступили в сторонку. Как стервятники, которых как ни гони, они отойдут неторопливо и будут терпеливо выжидать, чтобы вернуться и снова терзать своею жертву.