Ася хмыкнула, встала, подошла к окну. Снова поднялся ветер. В безлюдном дворе он гонял редкие желтые листья по застывшим лужам. Опять всю ночь будет биться в окно, выть, стонать и заглядывать внутрь…

— Так мама тебе из Германии в то утро звонила?

— Что? — Ася задумалась, не сразу поняла, о чем он спрашивает. — А, мама… Да. Папа у нас физик. Его пригласили в Берлин, в университет. Читает там лекции.

— Ооо! — с уважение протянул Дакота. — Вон, оказывается, какой у тебя папа! И давно ты одна живешь?

Вопрос был самый невинный, а ответить на него, не соврамши, оказалось непросто. «Одна» и «без родителей» — это ведь разное: то, сколько лет отец с матерью в Берлине, вовсе не значит, что столько же Ася живет в одиночестве. Ася взяла широкий шарф, висевший на спинке стула, набросила его на плечи.

— Они уже около шести лет в Германии, — сказала она, а Евгений неожиданно, заговорил совсем о другом.

— Ты помнишь, спросила, почему я так поздно да еще в непогоду приперся в библиотеку?

— Неужто прямо так и спросила? — улыбнулась Ася.

— Нет. Ты другие слова сказала. Но по сути так. Помнишь?

— Ты сказал, что ответишь при следующей встрече. Обманул.

— Мне показалось, ты не хочешь знать.

Ася неопределенно пожала плечом. Может быть, так оно и есть. Она и без того знает, что он беспардонно вторгся в ее жизнь и делает всё, чтобы заполнить собою как можно больше. Это у него получается успешно. А она не то что сопротивляется, она просто понять не может — хорошо ей? Или плохо? Но что она точно знает, так это то, что не желает поощрять его расспросами о подробностях первой встречи. Потому ее вполне устраивало, что Дакота вроде бы позабыл про ее дурацкий вопрос и про свое обещание. И вот поди ж ты, ничего он не забыл. И теперь решил воспользоваться, чтоб затеять какой-то нужный ему разговор.

— Пусть это будет твоей тайной, — усмехнулась она.

— Пусть, — легко согласился он. — Ну, если мои тайны знать не хочешь, может, свои расскажешь? Я видел там, на полке фото, — кивнул он в сторону двери. — Это кто?

На книжной полке стояли фотографии Ильи и Артема.

— Муж и сын, — не давая времени проскользнуть никакой мысли, ответила Ася. — Их больше нет.

— Как так?.. Ох, прости…

— Да ладно…

Секунду-другую Дакота испытующе смотрел Асе в глаза, потом отвел взгляд, покрутил головой:

— Знаешь, я когда в первый раз тебя увидел, подумал: какая девушка! светлая, легкая… и наверняка всё у нее легко… А потом… Ты помнишь, когда я в первый раз приходил? в читальный зал. И ты была вместо Ольги.

— Да, помню.

— Ну да, ты даже фамилию мою, запомнила. В зале сначала никого не было, только я и ты. Я читал, увлекся, потом как-то случайно, мельком глянул на тебя. И как будто в стенку вмазался на всей скорости… Даже не могу сказать, что у тебя в глазах было. Только ощущение осталось, что они черные-черные, беспросветные… А ведь думал, у тебя все легко, как у мотылька… И вдруг такие глаза. Тут к тебе пришли читатели. Ты разговаривала, уходила за книгами, потом ты ушла, и пришла Ольга. Я ждал, а тебя все не было. Вот, собственно, и всё. Потом я узнал, когда ты опять будешь там работать.

— Это что за осведомитель у тебя?

— Да не осведомитель. Ваша тетя Валя.

— Тетя Валя!!! — удивилась Ася. — Да не может быть!

— Может-может. Но она искренне оскорбится, если сказать, что она сливает информацию кому попало. Просто надо знать, как спрашивать.

— Опасный ты чел, Дакота!

— Какой же я опасный? Я белый пуфыстик.

— Ага, пуфыстик-экстремал.

— И все же, что у тебя случилось? Понимаешь… я должен знать.

— Да не все ли тебя равно? — скривила губы Ася. — Нет, в самом деле, Женя. Зачем тебе мое прошлое? Вот она я, такая как есть. А что было… Какая разница? Я сама стараюсь подальше его куда-нибудь задвинуть. А тебе оно и подавно не надо.

— Я не спрашиваю о прошлом у девушек, которые мне нужны на одну ночь.

«Какой привет, такой ответ», — едва не сорвалось у Ася с языка. — Да тут палец в рот не клади!"

Она вернулась за стол, вытряхнула сигарету из пачки, закурила.

— Решил счет подровнять? Беленький, зубастенький пуфыстик.

Дакота медленно накрыл ладонью ее руку, лежащую на столе, потом взял ее, прижал к своей щеке. Молча смотрел на Асю. Наконец, сказал:

— Я дурак. Прости.