Отсмеявшись после очередного анекдота, Чекулин, утирая слезы, проговорил:
— Веселый ты мужик, Кирюша. И с понятием, как о тебе сказали. Да я и сам теперь вижу. Будешь угловым, — Кирилл удивленно посмотрел на него, а Чекулин продолжал: — У нас откинулся один, неделю уж на воле гуляет. А место до сих пор не занято. Думаю, тебе оно будет впору. Идет?
— Идет, — помедлив, ответил Кирилл.
— Вот и хорошо. Будешь глядеть за порядком.
Кирилл знал, что это за должность. Нижние угловые койки в бараке считаются почетными. Те, кто их занимает, становятся персонами влиятельными и, в известной степени, неприкосновенными. Далеко не всякий может стать угловым. Да в конце концов, и углов-то в бараке всего четыре. С какой стати выбор Чекулина пал на него, Кирилл знать не мог. Может, произошло это под влиянием момента — приглянулся. А может, имелись у вора какие-то особые планы на новичка. Возведение в высокий ранг разом меняло статус Кирилла, включало в пирамиду реальной власти в лагере, наделяло немалым влиянием и льготами. Вот, к примеру, в столовой он мог теперь сидеть за одним столом с главвором отряда, к чему вовсе не стремился.
Собрав вещички, Кирилл перешел на новое место. На втором ярусе лежал кто-то, похоже, спал. Но когда Кирилл глянул на этого верхнего соседа, натолкнулся на цепкий, совсем не сонный взгляд, узнал его. Этого человека Кирилл заметил уже на второй день пребывания в лагере. Трудно было не заметить это скуластое лицо с характерным разрезом красивых глаз, тонкими выразительными губами… Такой едва ли испытывал недостаток в женской ласке.
Сейчас Кирилл подумал, что ни разу не слышал, чтоб парень с кем-то разговаривал. Голос его раздавался только на проверках. Однако, угрюмым и нелюдимым его тоже едва ли можно было назвать… Но ото всех держится особняком. А ведь в лагере одиночками не остаются, одному трудно продержаться. Поэтому каждый старается вступить в своеобразный союз с одним, двумя, тремя заключенными. Они становятся как бы побратимами друг другу — кентами. Кенты держатся вместе, всячески поддерживают один другого, выручают в трудной ситуации будь то одалживание денег или совместный отпор при наездах. А этот — один. Правда, сам Кирилл тоже не торопился ни с кем сближаться. Не видел пока в этом необходимости.
Ночью почему-то не спалось. Дома он никогда не жаловался на сон. Мама, бывало, смеялась: «Кирюша, у тебя где-то выключатель есть! Только до подушки и уже спишь!» И чтоб просыпался посреди ночи — тоже не было такого.
С бессонницей познакомился в камере. По ночам одолевали мысли, от которых непросто было избавиться. Как будто свет дня их отгонял, и они ждали, когда останешься в ночном одиночестве… А хоть и засыпал, все равно сон уже не был таким беспробудным и беспечным, как прежде. Спать стал чутко, хотя вроде бы и не было никакой необходимости спать в полглаза.
Вот и теперь — лежал-лежал, сна ни в одном глазу. Сон витал по бараку, а Кирилла стороной обходил. Надоело слушать многоголосый храп, чей-то надсадный кашель, решил пойти покурить. Встал, накинул телогрейку… и опять, как вечером наткнулся на взгляд сверху.
— Тоже не спится? — спросил Кирилл негромко. — Пошли, покурим?
Сосед помедлил и мягко, по-кошачьему спрыгнул с кровати. Курить пошли в просторную умывальную комнату.
— Давно здесь? — спросил Кирилл, прикуривая от спички, которую поднес к его папиросе товарищ по ночному бдению.
— Скоро полгода. Еще два года чалиться.
— А звать тебя как? — Кирилл открыл форточку, присел на подоконник. Холодный воздух потек вниз, пробираясь к телу, Кирилл плотнее запахнул телогрейку.
— Зови Седым. А тебе, я заметил, погоняло не придумали. По имени зовут. Уважают?
Кирилл дернул плечом.
— Может, и уважают. Я не спрашивал.
Докуривали молча. Кирилл прикрыл форточку, встал с подоконника:
— Теперь пошли спать.