У Киры было ощущение, что она долго-долго и тяжело болела и теперь вернулась домой, куда уже не надеялась вернуться. И должно было пройти какое-то время, чтобы она и окружающие её вещи привыкли, признали друг друга.
— Устала, маленькая?
— Немного. Где Алёша?
— У Клавдии. Она хотела с ним новый год встретить.
— Поезжай, привези его.
— Ты не будешь скучать?
— Я прилягу. Только возвращайся поскорее.
Киру разбудил звонкий голос сына.
— Мама! Мама! — Алёша вихрем промчался по квартире.
— Аленький! — Виталий услышал вскрик из спальни, и Алёша бросился туда.
Кира плакала и смеялась, прижимая к себе сынишку, то отстраняла, чтобы рассмотреть, то снова крепко обнимала, осыпала его поцелуями. Они наперебой говорили что-то друг другу.
— Какой ты большой! — смеялась сквозь слёзы Кира. — Нет-нет, я никуда больше не уйду, честное-пречестное! Алёшенька! — тормошила она его, лохматила волосы. — Я не плачу, солнышко моё, это от радости, я очень по тебе соскучилась. Куда ты, Алёша! — он неожиданно вывернулся из Кириных рук и выбежал из комнаты.
В детской что-то загрохотало, и Алёша влетел назад, прижимая к груди свою любимую игрушку, без которой — Кира помнила — он не ложился спать.
— Мама, я приготовил тебе подарок!
К лапке пушистого зайчонка был привязан маленький мешочек. Кира развязала его и осторожно высыпала на ладонь содержимое — кусочки от разных шоколадок, маленькое печеньице, засахарённая долька апельсина, орех, любовно завёрнутый в золотую фольгу… Кира поняла, что этот мешочек Алёша собирал долго и терпеливо, откладывал в него часть своих лакомств.
— Как же, Алёшенька… — растеряно проговорила Кира, чувствуя, как подступают слёзы, беспомощно взглянула на Виталия.
— Зачем ты позволил… — прошептала она, ужаснувшись от мысли — а вдруг некому было бы вручить этот подарок, какой болью и разочарованием обернулась бы эта, любовно подготавливаемая радость…
— Я не знал…
— Мамочка, — говорил, ничего не слыша, Алёша, — я такое желание сказал Деду Морозу. Я у папы спросил про желания, и он сказал, что самые главные обязательно исполняются! Я попросил, чтобы ты дома была опять!
Ни в силах вымолвить ни слова, Кира молча прижала к себе сынишку.
Виталий подошёл и обнял их обоих.
— Вот оказывается, кому мы обязаны, — улыбнулся он, с любовью глядя на Киру. — Всего-то и надо было, чтобы наш малыш загадал желание.
— Я тебя сильно-сильно ждал, — говорил Алёша, обхватив Киру ручонками за шею. — Я помню… Я сначала думал, ты рассердилась, что я не слушался, и ушла, а потом вспомнил как ты сказала, что любишь меня, и стал ждать. Только больше не уходи на столько много дней.
Потом они сидели втроём, обнявшись, говорили друг другу милые глупости, подшучивали друг над другом, хохотали до упаду, и во всём мире не было человека более счастливого, чем маленький мальчик — на его небосклоне снова сияло ослепительное солнце и даже лёгкая тень не омрачала его.
— Я хочу есть, — объявил Виталий.
— Я тоже, — сказала Кира.
— А я — нет.
— Вот самого упитанного мы и съедим! — кровожадно зарычал глава семейства.
Алёшка завизжал, и они снова, хохоча, возились на кровати, пока Глебов не свалился на пол, и Кира с Алёшкой объявили, что ему, самому не стойкому и готовить обед.
И до тех пор, пока Виталий не позвал их к столу, они лежали обнявшись, о чём-то шептались. Только теперь у Киры начало появляться ощущение, что она вернулась в прежнюю жизнь. Измученное сердце, как в бальзаме, купалось в трогательной заботе Виталия. Вот сейчас, когда счастливый Алёшка скакал тут до потолка, Кира видела эту заботу в каждом жесте Виталия. Он так естественно, ненавязчиво, неброско оберегал её, что у Киры жгло глаза.
Алёша в тот вечер уснул совершенно умиротворённым и счастливым, обхватив маленькими тёплыми ладошками Кирину руку.
Кира смотрела в темнеющее окно. Алёша — звонкий, не умолкающий колокольчик, взбудоражил, растормошил, оживил её. Но теперь, без него, Кире показалось, что в квартире сделалось напряжённо тихо и наедине с Виталием ей уже не так, как прежде. Зябко…
Он подошёл, повернул к себе. Кира быстро подняла лицо. Виталий обхватил руками её плечи, прижал к себе — на скулах вспухли желваки. Ещё недавно он был уверен, что никогда не увидит страха в любимых глазах.
— Ничего не говори, только послушай меня, — сказал он. — Я люблю тебя сильнее, чем прежде. Потому что один раз потерял, и мне легче умереть, чем снова через это пройти. Когда я услышал ту кассету, во мне всё перевернулось и как будто с головы на ноги встало. В тот день я понял, что все мои вчерашние страдания, всё моё оскорблённое самолюбие — вздор, по сравнению с сегодняшней бедой. Я действительно это понял, Кира, я не обманываю тебя. Во мне осталось только два чувства: страх, что потерял тебя навсегда и безмерный стыд. То, что не хотел от тебя услышать, мне пришлось от Светланы выслушать, и это было в сто раз хуже. Я не знал, что стыд может быть таким мучительным. На любую пытку тогда согласился бы, на любую боль… Ты до сих пор думаешь о своей вине, ты спросила, простил ли я тебя. Любовь моя, нет твоей вины. Она так мала по сравнению с моей, что её просто нет. Помнишь, однажды я сказал, что твоему чувству достоинства можно позавидовать… И теперь ты снова дала мне урок — ты вышла из всего без единого пятнышка, к тебе никакая грязь не пристала. А я все эти долгие месяцы мог только бесконечно и бессильно упрекать себя и гнать мысль, что потерял тебя навсегда. Я люблю тебя, Кира, чудо моё, ангел мой. Тот человек сказал, что ты святая, и я виноват, что не я, а он это сказал. Вот и всё. Всё кончилось. Это просто приснилось нам, а теперь мы проснулись, мы вместе и кошмара никакого нет. И не надо о нём вспоминать, хорошо?
Ни в силах промолвить ни звука, Кира молча кивнула, благодарная ему за эти слова, которыми он как когда-то снимал тяжесть с её плеч, освобождая от горечи и чувства вины.
И как когда-то давно, Кира услышала, что в прихожей открылась дверь, и голос Антона позвал:
— Глебов, ты уже вернулся?
— Заходи, — сказал Виталий, не трогаясь с места.
И снова, как тогда, Антон замер в дверях, привалился к косяку и, не отрываясь, смотрел на Киру. Она сама подошла к нему, разомкнув руки Виталия. Он взял её за плечи, опустил лицо в пушистые волосы. Помедлив, Кира отстранилась, провела ладонью по его щеке.
— Здравствуй, Антон.
И они опять долго сидели втроём, совсем как в тот далёкий вечер. Наконец, Антон со вздохом сказал:
— Что же вы меня не гоните? Я ведь до утра могу сидеть.
Виталий поднялся вслед за ним.
— Кирюша, я на минутку, покурю.
— Тогда возьми ключ, я в ванную пойду.
Антон вынул из кармана ключ и перекинул Глебову.
Оставшись один на один со Славским, Виталий попросил:
— Дай мне валидолу какого-нибудь, что ли? Весь день не отпускает.
— Доигрались, — проворчал Антон, кивнул на диван. — Ну-ка, приляг на пять минут. Давай-давай, Кира всё равно в ванной.
Виталий подчинился. Антон вернулся со стетоскопом и таблеткой. Присел рядом, положил пальцы на запястье.
— Расстегни рубашку, — вставил в уши резиновые наконечники, послушал. — Что, глубоко дышать больно?
— Угу.
— Сердце у тебя, как дизель. Нервы это. Валерьянку вместо водки пей. А что с Кирой думаешь делать?
— А что?
— Ей надо срочно на обследование ложиться, ты же не слепой. Она ребёнка ждёт?
— Да.
— Так чего ты спрашиваешь? Или, по-твоему, у неё цветущий вид?
— А ложиться необходимо? Может, так как-нибудь?
Антон задумался.
— Да, в самом деле… Ладно, попробую что-нибудь сделать. Как твой мотор? Отпустило?
Глебов осторожно вздохнул, прислушался к себе.
— Всё в порядке.
— Ты о ребёнке знал?
Виталий отрицательно покачал головой.
После завтрака он сказал Кире, что их ждёт Клавдия Львовна. Кира понурилась, отвернулась, пряча глаза.
— Как мне стыдно перед ней… — голос её пресёкся, она громко переглотнула.
Виталий подошёл, обнял, Кира прижалась к нему, спрятала лицо на груди.
— Если бы ты слышала, что она мне говорила. Никогда раньше она не была со мной такой жестокой.
Кира недоверчиво подняла влажные глаза.
— Она твой верный союзник, — сказал он. — Ты сейчас убедишься в этом.
— Ты, наверно, попросил её не ругать меня?
— Ах, ты мой глупый, испуганный зайчонок, можешь мне не верить. Но скоро тебе станет за это стыдно.
Клавдия Львовна встретила их у открытой двери, сказала:
— Вам, мужчинам, делать тут пока нечего. Часа два погуляйте, потом мы, может быть, вас впустим.
Она обняла Киру за плечи, увела в комнату, усадила на диван.
— Натерпелась, милая девочка, — так тепло и ласково проговорила Клавдия Львовна, что у Киры задрожали губы, молчаливые слёзы потекли по щекам. Она вытирала их ладонями, старалась удержать.
— А ты не держи в себе. Поплачь, коли хочется, легче станет.
Старушка прижала к себе её голову, погладила волосы.
И Кира расплакалась горько и облегчённо, навзрыд, как плакала когда-то маленькой девочкой, уткнувшись в тёплые мамины колени. Клавдия Львовна что-то приговаривала ласково, гладила по голове, ждала терпеливо, когда Кира выплачется. Потом подала ей свежий платок.
— Ну, довольно, вытри слёзы. Уж чего-чего, а слёз тебе хватило, правда? Успокоилась? Вот и славно. А теперь послушай, что я тебе скажу, чтобы между нами всё ясно было. Помнишь, я сказала тебе, что очень признательна за Виталия, за то, что сохранила его? Уже за одно это я постаралась бы тебя понять. Но когда я узнала не только, что у тебя произошло, но и как, я не разумом, — сердцем встала на твою сторону. Я, когда с Виталием говорила, будто и не тебя, а себя защищала. Ты сейчас всё поймёшь… Думала, всё похоронено и поросло быльём, а смотри, как вспомнить пришлось… В юности была у меня любовь. Впрочем, и не любовь, а так, первая детская влюблённость, потому что когда Станислав появился, тогда и случилось настоящее. Всё, что до него было, показалось детской забавой. За него и замуж пошла, не просто любила — обожала его. А тот юноша из моей жизни просто исчез. Потом слышала — блестящим офицером стал. Я о нём думать не думала, но судьба карты причудливо тасует и выкидывает, как ей вздумается — выпала нам ещё встреча, в восемнадцатом.
С лёгкой грустной улыбкой Клавдия Львовна смотрела сквозь стены в те, бесконечно далёкие годы.
— Прискакал среди ночи, еле живой от усталости — уходил от погони, чтобы со мной проститься, а дорога ему была… в общем, на родине места ему больше не было. Три дня я его укрывала, а в третью ночь, в прощальную… случилось… Вот ведь как повторилось всё.
Кира взяла руку Клавдии Львовны, низко склонилась к ней, прижалась лицом. Старушка положила ей на голову сухую ладонь, погладила.
— Жаль, что ты не решилась открыться мне, тогда всё было бы по-другому. Вместо этого вы умудрились из плохого сделать очень плохое. Ох, дети, неразумные дети.
— А ваш муж, Клавдия Львовна? Он не узнал?
— А ты своего обманула? Станислав того же рода — Глебовых, таких мужчин не обманывают. — Клавдия Львовна вздохнула. — Разумеется, узнал. И слёз я тоже пролила, один Бог знает, сколько. А потом оставила на его рабочем столе свой дневник. Раскрыла и положила. Он прочёл. И больше ни разу не напомнил мне о том, другом.
Когда через назначенный срок пришёл Виталий, от его скрытого беспокойства не осталось и следа. Он нашёл Киру тихой и просветлённой, как умытое дождём чистое небо. Виталий поднял к себе её лицо, заглянул в него. «Всё в порядке?» — спросили его глаза, и она улыбнулась светло, склонилась к нему.
Улучив момент, Виталий шепнул в кухне Клавдии Львовне:
— Спасибо, бабуленька.
— Вот уж не знаю, может, это мне надо благодарить Киру, — усмехнулась Клавдия Львовна.
— За что?
— За то, что будто в молодости побывала, — задумчиво ответила она.
На следующий день была суббота. Светлана, забросив все домашние дела и семью, приехала к Глебовым, и они с Кирой не могли наговориться. Теперь Кира в подробностях знала всё, что происходило без неё. А памятный разговор с Крёзом Светка чуть не по ролям разыграла — эмоций, как и обещал Виталий, было с избытком.
Сам он в это время готовил Кире сюрприз. Оставив её со Светой, он собрал свою группу у Сильвера. Директор заведения готов был плакать от радости, видя Глебова с микрофоном в руках — он устал плакать при подсчёте скудной выручки. Многих привлекал сюда именно Глебов, а теперь зал хронически оставался наполовину пустым — цены кусались. «Сильвер» держался на плаву из последних сил.
Дома Виталий шепнул загостившейся Светлане, что завтра в семь вечера они с Кирой ждут её и Максима в ресторане.
Вечером позвонил Крёз.
— А, счастливый супруг! Рад тебя слышать. Соскучился? Или решил напомнить о чём?
— Скорее первое. Как ты там? Разобрался со своими проблемами?
— Да не то чтобы совсем. Видишь — домоседом стал.
— А я с предложением.
— Мы поменялись ролями?
— Если бы ты мне такие предложения делал, мы бы давно договорились. Мы с Кирой хотим пригласить тебя завтра к «Сильверу». Хочу, чтобы пришли все, кто помог нам. Без тебя как?
— Посидеть под магнитофон или?
— Попробую петь.
— Вот это заманчиво. Ну что ж, прийти я постараюсь. Если обстоятельства позволят.
— А как насчёт того, что я одного майора приглашу?
— Полицейского что ли? — Крёз рассмеялся. — Это мне нравится. Будет пикантной приправой. И кого?
— Тулина.
— Ничего, мужик как надо. Валяй, лишний телохранитель мне не помешает.
Но Виталий ещё не знал, как это сделать, как свести вместе сыскаря и главу региональной, мягко говоря, неформальной группировки. Виталий был в затруднении. Так ничего и не придумав, он позвонил майору. Но когда сообщил о Крёзе, сыщик поднялся в дыбки.
— Бог с тобой, Глебов, ты серьёзно это предлагаешь? Свести нас за одним столом, это, по-твоему, нормально?
— Сидите вы каждый за своим столом, я не заставлю тебя с ним целоваться. Почему в рождественский вечер ты не можешь пойти с женой в модный ресторан? Кроме того, ты просто обязан пользоваться любой возможностью изучить преступный контингент.
— Я этого контингента, как облупленного знаю. Он у меня давно разобран и классифицирован.
— А чего гуляет до сих пор? Или он — святая невинность?
— Это Крёз-то? Хитрый, вот и гуляет. Старый лис.
— Подумай майор, с супругой посоветуйся. Но я очень хочу чтобы ты пришёл.
В половине седьмого Виталий приехал за Кирой и Антоном. Предупрежденная заранее, Кира ждала уже причёсанная и одетая. Она оказалась из тех редких женщин, кого беременность красит. Тем более что и фигурка её ещё совсем не изменилась. Маленькое чёрное трикотажное платье делало её изящной и хрупкой. Украшения были очень лаконичными, но, при своей неброскости, они удивительным образом оживляли наряд. И плюс огромные прекрасные глаза, в которых внимательный взгляд угадывал что-то трагическое, припухлые губы… Сочетание детскости с загадочностью зрелой женщины, незащищенности — и твёрдого характера, покорности и достоинства, гордости и самоотречения. Когда мужчины открывают такую женщину, то теряют голову даже самые рассудительные — бросают плащи в грязь, дерутся на дуэлях и закидывают в окна спальни охапки цветов.
Без десяти минут семь приехали Светлана и Максим. Пунктуально явился майор с супругой — симпатичной пышной блондинкой. Виталий проводил их к столику и повёл майора знакомить с Кирой.
— Подожди, Глебов, уточни один неясный момент, — приостановил его гость. — Ты пригласил меня, потому что я, вроде, помогал тебе твою женщину отыскать, так? Но здесь твоя жена. Так это она и есть та женщина?
— У меня одна женщина.
— И ты темнил, чудак? Я ведь другое подумал.
— Знаю я, что ты подумал, ты это выдал открытым текстом. Но, чур меня от твоих вопросов, а то в тебе, я гляжу, мент просыпается, на дознание потянуло.
Майор не обратил внимания на «мента», потому что в это время к ним обернулась Кира.
— Познакомьтесь, — сказал Виталий. — Кира, моя замечательная жена. А это майор милиции, Тулин, Александр Александрович, сыщик.
— Рада с вами познакомиться, — очаровательно улыбнулась Кира. — Я о вас знаю. Рада, что пришли.
Она протянула руку, и впервые у майора Тулина возникло желание поцеловать женщине руку. Он наклонился и прикоснулся к ней губами.
К семи на местах были все приглашённые: пробовали напитки, фрукты, слушали музыку, кто-то танцевал. Но Виталий ждал Крёза. Он должен был появиться, потому что задолго до назначенного времени в ресторан завернули два плечистых паренька, коротко переговорили с Виталием. После этого беспрепятственно прошлись по ресторану, заглянули во все укромные уголки, в подсобки, удовлетворённо осмотрели плотно зашторенные окна. Затем выбрали столик у стены, сели за него прочно и надолго, не спеша потягивали лёгкий коктейль, курили, переговаривались негромко. Лениво поднимали глаза на каждого входящего, но взгляд был цепким, профессиональным.
В начале восьмого парни встали, вышли из зала и прошлись по помещениям вторым заходом. Потом снова неторопливо принялись за коктейли. Виталий предположил, что хозяин на подходе. Он не ошибся — через пять минут появился Крёз с высокой, длинноногой блондинкой. Парни тотчас освободили столик, и вышли в фойе.
Виталий подвёл своего последнего гостя к Кире.
— Кира. Евдокимов Олег Михайлович.
Крёз улыбнулся и сказал:
— Не будем претворяться, что мы заочно не знакомы. Но с тем большим удовольствием я, наконец, вижу вас, Кира Александровна. Нет, не так. Позвольте мне называть вас Кира Ясная. Помните, у Булгакова так звали одну изумительную женщину. Я не знаю отчего, но мне вдруг захотелось вас так назвать. Вы позволите, Кира Ясная?
— Воля ваша, — улыбнулась Кира.
Виталий взял микрофон.
— Я хочу сказать спасибо вам всем за то, что пришли сегодня к нам с Кирой. Бесценно, если есть такие люди, что можно позвонить, когда тебе плохо, и они придут. Или позвонить, когда тебе хорошо, и они тоже придут искренне разделить твою радость. К счастью, у нас с Кирой есть такие люди. Отдыхайте, танцуйте, любуйтесь своими женщинами. Я хочу сегодня петь для вас. Только будьте снисходительны — я давно не стоял у микрофона. Прошу вас, первые бокалы поднимите за нас с Кирой. С Новым годом вас! С Рождеством! Будьте счастливы!
Он подал Кире руку. Они танцевали, а вокруг хлопали пробками бутылки шампанского, летели брызги, пенилось вино в поднятых бокалах. Отовсюду неслись тёплые слова поздравлений и пожеланий.
Кира молча смотрела на Виталия.
— Помнишь банкет у Рудина? — спросил он, нежно отводя с её лица лёгкую прядь.
— Конечно, — во всём мире не было для Киры ничего дороже этих бережных рук, удивительных, всепонимающих глаз.
— Ты тогда была великолепнее всех!
— После того, как мне дважды делали причёску, — улыбнулась Кира.
— Я вспомнил об этом потому, что хочу сказать — та Кира не идёт ни в какое сравнение с Кирой сегодняшней. Ты вернулась ко мне очаровательнее, чем была. Ты — Кира Ясная. Я всегда считал Крёза мудрым человеком. Он с первого взгляда нашёл нужное слово.
Сегодня Виталию не было нужды просить о снисхождении к его вокалу — к нему пришло особое, редкое состояние, когда совпадало множество деталей: эмоциональный подъём, окружение, настроение и атмосфера вечера и ещё многое, чего и определить нельзя, и тогда он пел вдохновенно. Появлялось особое дыхание, голос лился совершенно свободно, сам собой расширялся диапазон, без всякого усилия удавались самые сложные вещи. Сегодня это случилось, и он щедро отдавал себя друзьям.
Киру пригласил Крёз и танцевал с ней молча. В кольце его рук она чувствовала себя как в западне — они не позволяли отстраниться, она ощущала его взгляд на себе, молчание было тягостным. Она попыталась заслониться голосом Виталия, слушать его и не думать о партнёре, но он и этого не позволил — будто почувствовал её внутреннее отстранение, заговорил неожиданно.
— Роль хозяйки бала не всегда приятна, Кира Ясная?
Она вопросительно подняла глаза.
— Вам ведь не хочется танцевать со мной, — ответил он на её невысказанный вопрос.
Кира удивлённо подняла брови.
— Неужели я дала вам повод так думать?
— Я вас пугаю, Кира? — Крёз не ответил на её вопрос.
— Не так просто иметь дело с человеком, о котором легенды ходят, — в замешательстве проговорила Кира и подумала, что Виталий нисколько не преувеличивал интеллект Крёза.
— Ну! Легенды! Это что-то вроде сказок.
— Хотите сказать, что о вас много неправды говорят?
— Отчего же? Правды много. Но остальное — враньё.
— Вот как прекрасно вы мне всё объяснили!
— Кира Ясная, представьте, вам сказали, будто бы Крёз — ваш ангел-хранитель. К какой части россказней вы это отнесли бы?
— Странная версия. Боюсь, что без помощи мужа я бы в этом не разобралась.
— Вы замечательная жена, Кира Ясная.
— Вы, в самом деле, так думаете?
— Да отчего же мне не быть с вами искренним? Что думаю, то и говорю. А насчёт того, что у вас там какая-то семейная неприятность произошла, так это недоразумение, я уверен. И, слава Богу, оно, наконец, благополучно разрешилось.
— Во многом благодаря вам.
— Глебов и без меня сделал бы всё.
— Может быть, — тихо согласилась Кира.
— Право, без меня вы встретились бы гораздо раньше.
Прозвучали и затихли последние музыкальные аккорды.
— Мне было очень приятно, — проговорил Евдокимов. — Но назойливым я не буду. Позвольте оставить за собой ещё один только танец. Позже, мой последний, можно?
Лишь вначале появление Крёза вызвало какую-то натянутость. Особенно за тем столиком, где сидел Тулин. Но по мере того, как понижался уровень содержимого в бутылках, поднималось настроение. Тем более что Крёза не в чем было упрекнуть даже самому придирчивому: он вёл себя с безукоризненной светскостью.
Красивая музыка, красиво исполненные песни, вкусная еда и питье, присутствие очаровательных женщин — что ещё надо людям, которые пришли приятно провести вечер. Оживлённые разговоры, смех и шутки скоро слышались за всеми столиками. Кира, Антон, Светлана с Максимом и Виталий сидели впятером. Впрочем, Глебов время от времени оставлял их, чтобы исполнить очередную просьбу гостей.
Светлана с Антоном создавали непринуждённую атмосферу беззаботного праздника. Антон щедро сыпал шутками, обнаруживал неистощимые запасы юмора, за их столиком то и дело раздавались взрывы смеха. Светлана составила в этом прекрасную компанию Антону — благодаря своей непосредственности и эмоциональности. Самым смешным было то, что Светка и не собиралась никого смешить, но её комментарии и высказывания были уморительны.
Максим — Светкин антипод: сдержанный и немного суровый молчун, внимал ей со снисходительной улыбкой, но на жену смотрел с нескрываемым обожанием.
Кира искренне радовалась, что находится среди друзей, смеялась. Но одновременно какая-то её часть не принимала участия в веселье, смотрела, будто со стороны, несколько отстранёно и задумчиво. Какая-то маленькая горчинка не позволяла ей отдаться радости полностью, самозабвенно. Это «что-то» шло от неё, из её души. Она понимала, что Виталий, Светка, Максим, Антон, даже Крёз собрались здесь для неё, чтобы помочь поскорее освободиться от нестерпимой горечи, что копилась в её душе бесконечно долго, и Кира была до слёз признательна им за это. Но наверно, невозможно так сразу уйти от пережитого, сбросить его, как старую одежду. И когда она случайно перехватила взгляд Антона, только горько усмехнулась в душе, потому что этот взгляд был, как если бы в прорези весёлой маски с тревогой и озабоченность глянуло совсем другое лицо. Правда, лишь на мгновение, но Кира успела увидеть его.
Конечно, чуткий, внимательный Антон знал про неё больше, чем все другие, кто был сейчас в этом зале. Кроме Виталия, разумеется. Антон про неё всё понимал и, может быть, даже больше, чем сама Кира.
Светлане и Крёзу всё же выпало познакомиться поближе. Забавно была смотреть, как они танцевали. Светка, как обычно, была сгустком эмоций: она что-то говорила с негодованием (не отчитывала ли опять?), махала руками и хмурилась, то смеялась. Крёз был ироничен и снисходителен. Болтали они без умолку, и танец, скорее всего, им только мешал.
В десятом часу один из охранников Крёза подошёл к нему, коротко обронил несколько слов. Евдокимов кивнул, встал, подошёл к столику Глебовых.
— Жаль, но моё время кончилось. — Он взглянул на Виталия. — Могу я попросить две песни напоследок?
— Жаль, что уходишь так рано. Что тебе спеть?
— Вторую — «Корриду». Я знаю, ты пел её только раз, но если можешь — не отказывайся.
— А первую?
Евдокимов подал руку Кире.
— Обещанный танец, Кира Ясная. Под какую песню вы хотите его танцевать?
Она посмотрела на Виталия, не сразу сказала:
— Ты знаешь какую. Спой.
— Нет, не сегодня, — поколебавшись, проговорил он. — Я не смогу.
— Неправда.
— Ты уверена, что хочешь именно эту песню?
— Да, — мягко настаивала Кира.
— Глебов, что с тобой? — упрекнул Крёз. — Такая женщина должна повелевать, а не просить.
Виталий молча поднялся к микрофону, запел на английском. Инструменты подхватили, повели мелодию.
— Если ты уйдёшь, то потемнеет небо… ветер умрёт в траве… и поникнут цветы… Если ты уйдёшь… Если ты уйдёшь… *
Когда-то давно песня улыбчивого американского певца поразила её теплотой и проникновенностью. Слова она поняла позже, да дело и не в них было, а в голосе, в манере исполнения. Песня долго была её любимой. Потом узнала, что певец погиб и очень дорожила плёнкой с его записями. Кира так и не знает, куда она пропала, долго вспоминала и сожалела о ней, пока в один из своих счастливейших дней с изумлением не услышала песню в исполнении Глебова.
— If you go awa-a-ay… If you go awa-a-ay… — шелестел и умирал голос, и Кира испугалась, почувствовав, как закипают слёзы. Она явно переоценила своё самообладание и теряла власть над собой. Уже ни в первый раз она чувствовала, как эмоции выходят из-под контроля и это пугало её. С ресниц сорвалась слезинка.
Я редко попадаю впросак, — озадаченно проговорил Евдокимов, — но сейчас, кажется, и есть тот редкий случай. Я обязан это исправить. Можете на меня сердиться, Кира Ясная, но тонуть в ваших переживаниях я вам не позволю. Господи, твоя воля, эта женщина
даже плачет красиво! Это же преступно — иметь такие глаза. Благодарите Бога, что не в средние века родились — гореть бы вам на какой-нибудь площади за эти колдовские глаза. Вы меня слушаете?
Он заслонил Киру плечами и, не умолкая, говорил всякие пустяки, осыпал комплиментами, заставлял слушать себя, прогоняя Кирины слёзы. В конце концов, она не могла ни улыбнуться смущённо:
— Прошло уже… Спасибо вам…
Когда кончился танец, он задержал её руку в своей, негромко сказал:
— Я рад, что довелось познакомиться с вами. Не смею рассчитывать на взаимность, но сейчас вы уже смотрите на меня иначе, чем час назад. Значит, мне удалось пробить маленькую брешь в тех легендах. — Крёз усмехнулся, проговорил с улыбкой: — Разумеется, вашему супругу я дурная компания, но всё же постарайтесь поверить, что от меня вам худого ждать не надо. Даю вам слово, Кира Ясная. Так что не бойтесь за своего Глебова, он только ваш и ничей больше, — он поднёс к губам её руку.
Крёз попросил Глебова проводить его.
— Спасибо за вечер. Ты сегодня великолепен, я получил огромное удовольствие. Хочу долг вернуть, — один из сопровождающих подал кейс. — Здесь половина от того, что ты мне заплатил. Тебе повезло, что я раньше не знал твоей супруги — я запросил бы в два раза больше. А впрочем, пути Господни неисповедимы, может, наоборот, ничего не взял бы.
После ухода Крёза стало как-то проще, хотя он, вроде, и не стеснял. Майор объявил, что их столик желает объединиться со столом Глебова, и их быстренько сдвинули. После этого веселья как будто тоже прибавилось в два раза: не было конца и края шуткам, анекдотам, тостам. Тулин заказал «Калинку», и они со Светкой оторвали такую «Русскую», что остальные ладоши себе отхлопали, отбивая ритм.
Виталий испытывал радостное облегчение оттого, что Кирины глаза, наконец, озорно заблестели, совсем как прежде, бледные щеки зарумянились, с губ не сходила улыбка — а только лишь ради искренней Кириной улыбки и затевал Виталий праздничный вечер…