Со следующего дня Кира начала проходить обследование. Теперь они знали, что ждут девочку, но это оказалась единственная радостная весть. Результаты Кириного обследования были таковы, что Глебов запаниковал: врачи были всерьёз обеспокоены её состоянием.
— Успокойся, — уговаривал Виталия Славский. — Время ещё есть, можно всё исправить. Анемия от плохого и однообразного питания. Но сейчас-то проблема питания не стоит — побольше витаминов, фруктов. С нервным истощением, конечно, сложнее, но мы все будем помогать Кире. Должно пройти время. Или ты надеялся, что через три дня она всё забудет? Про приглашение Кире сказал?
— Ещё нет.
— Почему?
— Пока не до этого.
— Но про отъезд ты уже решил?
— Разумеется. Я очень беспокоюсь за Киру, и теперь уж точно хочу уехать из России и как можно скорее.
Помолчав, Антон сказал:
— Я, конечно, не психотерапевт, но насколько понимаю… Не всё так однозначно. Не хотелось говорить тебе… С нервами у Киры хуже, чем ты думаешь. Ей надо бы пройти серьёзный курс лечения, но в её положении психотропные препараты крайне нежелательны, поэтому единственное назначение — покой, атмосфера любви, заботы и абсолютное отсутствие отрицательных эмоций.
— Погоди. Всё это я и без тебя знаю. Что значит «хуже»? При чём здесь психотропные?
Антон пожевал губами.
— Ладно. Ты только в панику не впадай, пожалуйста. Сейчас уже всё под контролем, и не случится ничего страшного. Я говорил с невропатологом. Есть у них такое понятие — неосознанный суицид. Догадываешься, о чём речь?
— Ну, понятно — суицид, самоубийство. А неосознанный что значит? Кира подсознательно хотела умереть?
— Вот именно. Ей нечем стало жить, и у неё сложилась стойкая подсознательная установка на нежелание жить. Сейчас она, установка эта, естественно, снята. Но плохо то, что Кира жила с ней достаточно долго, и она начала своё разрушительное действие. Оказывается, человек, который действительно стремится к смерти, даже если ничего не предпринимает для этого, всё же убивает себя. Вот та самая подсознательная установка разлаживает работу абсолютно всех органов, и человек погибает.
Потемнев лицом, Виталий молчал, потом спросил хрипло:
— У Киры такая ситуация?
— Нет, успокойся, ситуации уже нет. Но если бы ещё какое-то время всё оставалось по-прежнему, ты мог бы не вернуть её… Очень хорошо, что Кира ждёт ребёнка. После рождения дочки у неё появятся новые заботы, интересы, она чисто физиологически обновится, и всё придёт в норму, я уверен. Но вот сейчас — опасный период. Нет, к мысли о смерти Кира, разумеется, не вернётся. Но она физически не готова к тому, что ей скоро предстоит.
— Что я могу сделать?
— Многое. Обеспечь ей покой. Никаких перемен. Отложи отъезд, даже о приглашении Кире не надо пока знать. Она начнёт думать об этом, переживать. Отъезд может стать чудовищным стрессом. Одно прощание чего стоит. Одно дело уезжать на время и совсем другое навсегда. А там? Разве она не пойдёт на могилу матери? Пусть Кира дождётся ребёнка здесь. А мы все поможем ей вернуться к норме. Чем больше тепла мы ей отдадим, тем быстрее она оттает. А когда у неё будет маленький, останется не слишком много времени для тоски по прошлому. Тебя качество медицины беспокоит? Так есть теперь платные клиники, там хорошая аппаратура, не хуже, чем за бугром.
— Я подумаю.
— Глебов, — голос Антона вернул Виталия. — Не уезжайте, а? Ну, чем тебе-то здесь плохо?
Виталий молчал.
— Нет, конечно, вопрос дурацкий… Но… не увози Киру.
— Это только вопрос времени, — сухо проговорил Глебов.
— Тогда мне тоже сделай разрешение!
Виталий долго молча смотрел на Антона, тот не отводил прямого взгляда. Тогда Виталий уточнил:
— Ты хочешь, чтобы я сделал это, зная, что ты едешь из-за Киры?
— Да! — Антон ломился напролом.
— Ну, ты даёшь, Славский! — тихо изумился Виталий.
— Ты дурак, если думаешь об этом плохо.
Виталий усмехнулся.
— У тебя оригинальная манера уговаривать.
Антон отвернулся, проговорил:
— Ты знаешь, я никогда не сделаю подлости. Я могу жить где-нибудь не рядом, мне достаточно знать, что могу видеть её, если захочу. Что не навсегда… А то, что ты мне вызов сделаешь, вовсе не значит, что содержать меня будешь. Я знаю, мой диплом там не пойдёт, но я люблю детей, я санитаром могу. А потом, может быть, снова аттестацию пройду, я неплохой специалист.
— Я вижу, ты долго думал.
— Долго.
— За что мне ещё и это? — буркнул Виталий.
— Не понимаю, почему друг не может устроить другу выезд за границу? — вызывающе сказал Антон.
— Хорошо, — вздохнул Глебов, — об этом я тоже подумаю.
Он посоветовался с Клавдией Львовной, пересказал опасения Антона, и они решили не искушать судьбу — слишком свежа была в памяти смерть Татьяны Ивановны, причиной которой тоже был стресс.
Когда они вернулись домой, оставив её в далёкой Швейцарии, Клавдия Львовна горько сказала:
— Увози нас, Виталий. Поеду к ней. Что ей одной лежать?
Оставшиеся месяцы пролетели стремительно. До последнего дня Кира оставалась среди любимых и друзей. Антон и Виталий исхитрялись, как могли, но Киру ни на день не положили в больницу. Конечно, это стало возможно только благодаря Антону. Он стал олицетворением заботы и внимания. С первого дня Кириного возвращения он был с ней по-особому тревожно-бережным. У него появилось какое-то другое отношение к ней — Кира стала ему ближе. Теперь он знал, чувствовал, что за всей историей кроется Кирин проступок. Какой — этого он не знал и не хотел знать, это было не важно. Но проступок этот не принизил Киру, наоборот, каким-то образом сделал её дороже и ближе. Кроме того, Антон чувствовал себя ответственным за неё и за дочурку Киры.
Давно, когда Кира женой вошла в квартиру Глебова, Антон запретил себе даже думать о ней, как о женщине, понимая, что дай он волю своим фантазиям и однажды не совладает, выдаст себя взглядом ли, жестом… И если такое случится, он обязан будет бежать от Киры как можно дальше, чтобы не сделать чего-то худшего, чего никогда не простит себе. Постепенно он привык думать о Кире, как о сестре — младшей, любимой, которую можно обожать и заботиться о ней.
В одну из тёплых весенних ночей Славского разбудил телефонный звонок.
— Антон, у Киры началось! — услышал он растерянный, такой несвойственный Глебову голос.
— Ну и замечательно. Чего перепугался, это не через пять минут случится. Я уже иду.
— Кира одевается, — сообщил Виталий, открывая Антону. — Сейчас поедем.
— Можно не торопиться так, ей ещё надоест в палате.
— Нет, мальчики, — сказала Кира, выходя из спальни, — не собираюсь я перед вами корчиться и смотреть на ваши унылые физиономии.
Держалась она молодцом, только глаза выдавали волнение от ожидания предстоящего.
— Тогда подгоняй машину к подъезду, — повернулся Антон к Виталию, — а мы сейчас спустимся.
Он снял с вешалки Кирино пальто, подошёл к ней.
— Подожди, — Кира поморщилась.
Он положил пальто в кресло, взял её за руку.
— Всё будет хорошо, Кирочка.
— Конечно, — она слабо улыбнулась. — Конечно, всё будет хорошо. Только я всё равно боюсь…
— А ты думай, что едешь за маленькой доченькой, и уже совсем скоро ты увидишь свою крохотулю.
Кира счастливо улыбнулась:
— Ты всегда знаешь, что надо сказать.
Он погладил её по щеке, потом положил ладонь ей на затылок и медленно привлёк к себе, прикоснулся губами ко лбу. Замер, вдыхая лёгкий аромат волос. Кира чуть отстранилась, встретила его взгляд.
— Я желаю тебе… — он кашлянул, прогоняя хрипоту.
Кира благодарно сжала его руку.
— Не говори ничего.
Виталий ни за что не хотел уезжать, и они до утра просидели в маленькой комнатке с кушеткой и двумя креслами. Славского здесь хорошо знали — ни раз приглашали на консультации к новорождённым. Его предпочитали другим специалистам — он был хорошим врачом, а младенцев понимал каким-то шестым чувством.
Утром Антон должен был идти на дежурство.
— Иди, конечно, — сказал Виталий. — Только сначала узнай, как там Кира.
Глебов в нетерпении подпирал стену у тех дверей, за которыми скрылся Антон.
— Ну?! — бросился он к Славскому, едва тот появился.
— Всё идёт как надо. Кира в предродовой, за ней наблюдают. Знаешь, у тебя, оказывается, на редкость терпеливая жена.
Виталий вздохнул.
— Ладно, ты поезжай, — сказал он.
— И ты тоже. Отправляйся домой, выпей снотворного и выспись как следует. Чего торчать здесь, как бельмо на глазу? Это ещё не скоро случится.
— Как не скоро?! Уже Бог знает, сколько времени прошло!
Антон посмотрел на часы.
— Всего четыре часа. Это не много.
— А сколько надо?
— Глебов, это что, расписание автобусов? Кто про это может знать? Возможно, ещё столько же.
Но прошло столько и ещё столько… К вечеру у Киры всё прекратилось.
Измученная, она впала в забытьё, но её то и дело заставляли возвращаться из желанного покоя, где не было боли и страдания. Она сознавала, что вокруг неё началась странная суета. Сновали люди в белом, то и дело кто-то присаживался к ней на кровать, слушали пульс, сердце, приставляли короткую трубочку к животу. Рядом появилась капельница, Кире в вену ввели толстую иглу.
Она хотела спросить — что с ней? Но для этого требовалось усилие, а пока Кира собиралась с силами, глаза сами собой закрывались. Наконец, её оставили в покое, и она моментально уснула. Проснулась оттого, что кто-то тихо откинул одеяло, открыла глаза — снова женщина-врач с трубочкой.
— Спи-спи, я послушаю только.
— Что-то не так?
— Нет, всё в порядке.
— А почему схваток нет?
— Потому что ты устала. Как себя чувствуешь? Голова не кружится?
— Сейчас нет, уже лучше. Рука только затекла. Ой, ещё так мало вылилось!
— Так это уже третий флакон. Потерпи, больше ведь терпела. Спи.
Кира снова осталась одна. Её уже не тянуло в сон так неодолимо, она могла думать. Вспомнила ночь, когда у неё появился Алёша. Виталий тогда настоял, чтобы это произошло в Швейцарии. Волновался ужасно, говорил, что ни на грош не доверяет советской медицине. За два месяца до того срока, как должен был родиться Алёша, они уехали. Там всё было на удивление по другому. Она сразу познакомилась с врачом, который должен был наблюдать её, а потом принимать Алёшу. Сначала стеснялась ещё довольно молодого привлекательного мужчины с сильными ухоженными руками. Но уже после первой встречи-беседы он настолько расположил её к себе, что она с удовольствием шла на визит к врачу. После «родной» женской консультации эти приёмы очень впечатляли своей необычностью. Там она и десяти минут в кабинете не находилась: свешали, обмерили, послушали, чиркнули направление на очередные анализы и уткнулись в медицинскую карту. И всё вокруг торопит — не копайся, милая, ты же не одна.
И тут были весы и прочие процедуры и экспресс-анализы, которые проводила в основном медицинская сестра, а потом её провожали к доктору, приглашали Виталия-переводчика (Кира уже пыталась обходиться без него, но здесь с ним было лучше) и начиналась долгая, очень дружеская беседа. Врач проявлял такой неформальный интерес ко всему, что касалось Киры и малыша: как она спала, что ела, сколько гуляла, какое было настроение, как ведёт себя маленький, и ещё много-много вещей интересовало доктора. И никто не ждал в коридоре под дверью.
Что больше всего поражало Киру — клиника вовсе не была какой-нибудь элитной. Так относились ко всем будущим мамам. Элитой было новое поколение — его тщательно и заботливо готовили к вступлению в жизнь. А за полмесяца до рождения Алёши, доктор привёл их с Виталием в родильное отделение, показал палату, где она проведёт несколько дней с малышом. Через стеклянную перегородку они заглянули в пустой родильный зал. В предродовой палате Кира была окончательно сражена, когда доктор сказал:
— Вот сюда вы сможете повесить картину, на которую вам захочется смотреть, где ваш взгляд будет отдыхать. Ведь возможно, вы проведёте здесь несколько часов.
— Картину? — опешила Кира.
— Да, мы можем предложить вам большой выбор. Хорошая живопись создаёт определённый эмоциональный настрой, это очень важно.
Кира посмотрела на Виталия.
— Думаю, мне ваша коллекция не понадобится, у меня будет своя картина.
— И ещё рекомендую позаботиться о музыке. Любимая музыка очень помогает и маме, и малышу. Она снимает напряжение, тревогу, умиротворяет. Только, пожалуйста, не тяжёлый рок.
И Глебов специально для Киры записал кассету с песнями и написал пронзительно нежную акварель: тоненькие хрупкие ивы, пронизанные солнцем, размыто отражаются в спокойной тёмной воде, пустые лодки застыли на зеркальной глади. А левая сторона картины светится — там обрушивается водопад солнца, и всё растворяется в его ослепительном сиянии.
С той кассеты впервые прозвучало «If You Go Away «, и Кира была поражена — как он узнал? Да, конечно, не мог он знать, что эта песня любима ею. Но ценитель прекрасного, он не мог не заметить и не запомнить эту песню. И теперь, когда искал самые нежные, самые красивые мелодии, вспомнил о ней. Кира улыбнулась: она и сейчас видела, как медсестра впервые забыла о своих профессиональных обязанностях, слушала песню, а потом сказала:
— That's wonderful! Who is it?
И, не скрывая своего счастья, Кира сказала:
— My husband.
— O, you very-very happy!
— Yes, I know…
Кира снова вздохнула. А боль… В том состоянии восторженности и счастья, чувствовала ли она боль? Сейчас Кире казалось, что нет. И произошло всё очень быстро. Та сестричка ни на минуту не оставляла её, во время схваток делала массаж, уговаривала, отвлекала от боли, учила адекватно реагировать на неё и способам, как уменьшить боль. Рождение Алёши было праздником. Она ничуть не боялась, когда Виталий вёз её в клинику — была охвачена предчувствием радостного ожидания. Сейчас всё было по-другому. Хорошо, что Виталий не увёз её в этот раз в Швейцарию — едва вернувшись домой, ей не хотелось уезжать. Но он был так озабочен, хоть и скрывал это. Но разве она не видела, что он волновался и нервничал. Антон успокаивал, говорил, что в этой клинике первоклассные специалисты и самое совершенное оборудование. Наверно, так оно и есть. Но хорошо бы и человеческого участия побольше, чуткости; в такие минуты это очень нужно. Увы, за деньги человечность не купишь.
«Перестань! — одёрнула себя Кира. — При чём здесь они? Будь здесь хоть Господь Бог, всё равно рожать тебе одной. Эй, малышка, нам с тобой надо постараться!» Кира ласково положила руку на живот, и тут ей пришло в голову, что она давно не слышит свою девочку. Страшная мысль заставила её похолодеть: почему они то и дело слушали её сердечко? То один, то другой, вот сейчас тоже?.. Их что-то беспокоит! Почему схватки прекратились? Почему они ничего не делают? Разве её ребенку не надо появляться на свет? Она не шевелится… Так никогда не было! Кира даже по ночам просыпалась, разбуженная маленькой хулиганкой.
Она готова была закричать от ужаса, звать кого-то, но оцепенела, скованная чудовищным предчувствием.
Нет, только не это! Что угодно, только не это! Почему она не согласилась на операцию? Что с ней происходит? Что с её девочкой? Господи, помоги ей! И сами собой сложились слова, которыми взмолилась Кира: «Пресвятая Дева Мария, заступница женская! Ты родила сына своего в муках, ты знаешь страдание матери! Будь милосердна! Я знаю, я грешна, не достойна милости твоей, но не наказывай меня так страшно! Не наказывай девочку мою, она-то ни в чём не виновата!»
В слезах Кира не помнила, как впала в забытьё.
Виталий едва дождался, когда приехал Антон, выходил на ступеньки, курил нервно. Славский появился неожиданно из дверей клиники — его привезли на попутной «Скорой» к служебному входу.
— Антон, что происходит?! — кинулся к нему Виталий. — Почему мне ничего не говорят? Почему так долго? Что с Кирой, ты знаешь?
— Да, я говорил сейчас с врачами.
— Я с ними тоже говорил. «Не волнуйтесь, папаша!» — передразнил он кого-то.
— Успокойся.
— Да говори же! Там что-то неладно?
— Глебов, ты мне слова не даешь вставить! — возмутился Антон. — Паниковать нет причины. Просто у Киры прекратились схватки, так бывает.
— Ничего себе — просто! Как прекратились? А девочка?
— Для неё угрозы нет, родится, не переживай. Перестань меня прерывать и возьми себя в руки. Малышка крупная. Кира наотрез отказалась от кесарева сечения, ну, ей и предоставили возможность самой справиться. Я тебе говорил — она терпеливая, а они думали — схватки ещё слабые. Упустили время, когда ей надо было чуть-чуть помочь. Кира измучилась, ослабла, ты же знаешь, она так до конца и не оправилась. Ей сил не хватило.
Глебов зарычал и ринулся к дверям.
— Не горячись, — Антон заслонил двери. — Указания пошёл давать? Тебя только там не хватает. Вокруг неё и так всё отделение суетится.
— Почему? Это опасно? Это для Киры опасно?
— Нет, это просто осложнённые роды. Да ты можешь себя в руках держать?! Ты что, мне не веришь? С какой стати я бы тебе врать стал? Сам подумай, было бы опасно, стали бы её спрашивать? С тобой, во всяком случае, уже поговорили бы.
— А почему Кира отказалась?
— Я, кажется, догадываюсь. Кира где-то вычитала, что ребёнок, который таким образом на свет появился, в будущем больше от матери отдаляется, какая-то духовная связь рвется, а может, не возникает.
— Это что, в самом деле, так?
Антон пожал плечами:
— Да.
— Что теперь будет?
— Кире дадут отдохнуть, а утром родит в барокамере. Ты домой уезжал?
— И не поеду.
— Поедешь и ляжешь спать. До утра абсолютно ничего не произойдет. Кира будет спать. Я здесь останусь и позвоню, если что случится.
— Значит, может случиться?
— От, дурной! Да это я для твоего спокойствия говорю, что позвоню, если что. Слушай, мотай отсюда, ты уже всем глаза намозолил. Хоть побритым приедешь, а то уже на бомжа смахиваешь.
Глебов провёл рукой по подбородку, недоверчиво сказал:
— Кира точно спать будет?
— Я тебе клянусь, — терпеливо ответил Антон.
— И если что, ты мне позвонишь?
— Глебов, я сейчас кусаться начну.
— Ты можешь к Кире пройти?
— Я только что её видел, она спит.
— Тогда я поехал, — вздохнул Виталий.
— И не забудь про снотворное. Две таблетки выпей, одна тебя сейчас не возьмёт.
Она очнулась оттого, что кто-то осторожно положил пальцы ей на запястье. Кира открыла глаза. Свет падает на лицо мужчины… Ах, как хорошо, что он пришёл, ей нужен сейчас именно он!
— Антон! — горячий испуганный полушёпот летит к нему. — Антон!
— Чш-ш-ш, ты что так разволновалась?
— Скажи, что происходит? Мой ребёнок жив?
— Кирюшенька, откуда такие мысли? Что за глупости!
— Она не шевелится столько времени…
— Ну, так что? Ты устала? Тебе спать хотелось? Так думаешь, она меньше тебя работала? Спит твоя малышка, силы копит.
— Ты правду говоришь? Ты меня не обманываешь?
— Сейчас же выбрось из головы все эти глупости, всё будет хорошо, Кирюша.
— А что со мной будут делать? Резать, да?
— Перестань себя пугать, глупенькая. Сейчас для тебя готовят барокамеру, а ты до утра отдыхай.
— А утром всё сначала?
— На этот раз всё будет гораздо быстрее и легче.
— Как хорошо, что ты пришёл. Знаешь, как я испугалась!
— Глупенькая.
— Ты Виталия когда видел?
— Только что. Едва уговорил поехать домой поспать. Он как привёз тебе, так и не уезжал.
— Бедный, извёлся весь.
— Ни одной тебе мучаться.
— А ты чего не уехал с ним? У тебя дела здесь?
— Ты — моё дело. Обещал твоему Глебову, что останусь, и буду контролировать ситуацию, — улыбнулся Антон. — А поспать мне и здесь место найдётся.
— Вы оба — сумасшедшие, я это поняла с первой встречи, — тихо засмеялась Кира. — А сколько времени сейчас?
— Третий час.
— Так чего же ты не спишь!
— Не хочется. Бдю. Я уже заходил к тебе два раза, ты спала. Извини, что разбудил, я не хотел.
— Нет-нет, мне так тревожно было, даже во сне, а теперь стало хорошо.
— Вот и славно. Ты усни, тебе надо силы восстановить.
— Капельница так мешает.
— Здесь совсем немного осталось, минут на пять.
— Тогда посиди со мной пять минут.
— Я только принесу тебе лампу, здесь слишком яркий свет.
Антон принёс настольную лампу, выключил верхний свет, и комната погрузилась в полумрак. Он сел рядом с кроватью, тихо гладил Кирину руку, доверчиво лежащую в его ладони. К тому времени, как во флаконе не осталось лекарства, Кира уже спала. Антон так осторожно вынул иглу из её руки, что она не проснулась. Он ещё долго сидел рядом, смотрел на неясное в полумраке лицо, слушал лёгкое дыхание.
Виталий честно принял две таблетки и провалился в сон, как в яму. Когда в шесть затрезвонил будильник, он даже не пошевелился. Из сна его вырвал телефонный звонок. Не открывая глаз, ещё в полусне, Виталий пошарил рукой, отыскивая трубку. — Глебов, я тебя поздравляю!
— С чем? — он не мог стряхнуть тяжёлую сонную одурь.
— Ну, ты даёшь! У тебя дочь родилась!
Виталий резко сел.
— Как родилась?
— Как все дети.
— Я всё проспал, — ошалело проговорил Виталий. — Сколько сейчас?
— Девятый. Слушай, ну это у меня первый случай — мужику говорят, что у него ребёнок родился, а он спрашивает, который час. Глебов, я от тебя тащусь.
— О, чёрт! Всё твои таблетки! Две-две! Как Кира?!
Хорошо. Улыбается. И малышка замечательная. Похожа на тебя, а глаза Кирины.
— У неё всё в порядке? Её хорошо посмотрели?
— Да, абсолютно здоровенькая, в этом ты можешь на меня положиться, я сам её смотрел.
У Виталия камень с души свалился. Его постоянно мучила мысль, что в ту ночь он был безобразно пьян, и молил Бога, чтобы на девочку не легла печать его безумства.
— Я сейчас приеду, и ты проведёшь меня к Кире!
— Как ты любишь создавать другим проблемы, — проворчал Славский. — Ладно, жду.
Вскоре после того, как Кира с дочкой вернулись домой, раздался неожиданный и встревоживший Киру звонок. Она была дома одна, когда, подняв трубку, услышала:
— Здравствуйте, Кира Ясная.
— О, рада вас слышать, Олег Михайлович.
— Позвольте надеяться, что это не только формула вежливости?
— Я, действительно, рада, — засмеялась Кира.
— Примите мои поздравления, Кира Ясная. Как Глебов дочь назвал?
— Аннушка.
— Прекрасно. Интернациональное имя, в любом языке есть. Анна, Аннет, Ганна. И очень русское — Нюра, Анюта. Изумительное имя. Кажется, я должен попрощаться с вами — Глебов увозит вас в цивилизованное общество?
— А, вы об этом? Да.
— Я хотел бы встретиться с вашим супругом. Вас не затруднит передать ему?
— Разумеется, передам.
— Ах, Кира Ясная, как жаль, что я всего один-единственный раз встретился с вами — первый, он же и последний. Желаю вам счастья, чудная женщина. Храни вас Бог.
Кира медленно положила трубку. Лишь в первые секунды звонок Евдокимова не вызвал никаких отрицательных чувств — она не лицемерила с ним. Но теперь в сердце снова росло беспокойство. Зачем ему понадобился Виталий? Почему Крёз в курсе всего, что у них происходит?
Как только Виталий свернул на пирс, в стороне мигнула подфарниками тёмно-синяя «девятка» и тронулась с места. Глебов повернул за ней. «Девятка» привела его к загородному дому, обнесённому глухим забором из бетонных плит. Высокие металлические ворота раздвинулись и снова сошлись позади машины. В ярко освещённом прямоугольнике дверного проема Виталия встречал Крёз.
— Милости прошу, — жестом радушного хозяина пригласил он в дом.
На втором этаже роскошного особняка их ждал богато сервированный стол на двоих. У Виталия создалось впечатление, что в огромном доме они одни, но темнота снаружи дышала присутствием людей.
— Повечеряем, — Крёз указал на стол.
Виталий молча сел. Причины приглашения он не видел и не понимал.
Хозяин заговорил только после того, как они выпили. Вернее, выпил Крёз, Виталий только пригубил. Это не осталось незамеченным.
— Расслабься. Тебя отвезут. И вообще я добрый сегодня, ценные подарки делаю.
— Подарки разные бывают. И чем ценнее, тем хуже — отдаривать труднее.
— Тоже верно. — Крёз взял газету с края стола, подал Виталию.
Глебов взглянул на заголовок. Это была газета для русских, живущих за границей. Почему-то она оказалась чуть ли не пятилетней давности. Виталий посмотрел вопросительно.
— Полистай, — небрежно махнул рукой Крёз.
Виталий прилежно перевернул страницу, другую, третью… Фотография в красной карандашной рамке.
Виталий почувствовал, как озноб сквознячком прошёлся вдоль позвоночника, скользнул глазами по строчкам короткой информации. В них говорилось, что супруги Глебовы приехали из России провести медовый месяц на собственной вилле в Швейцарии. Виталий понятия не имел, кто и как сделал это фото, как раскопали, что вилла принадлежит ему — выигрывая время, он рассматривал снимок. Они с Кирой на лужайке перед домом — Виталий поднял её, подхватив под колени, Кира запрокинула голову и весело смеётся, одной рукой опираясь на его плечо, второй придерживает широкополую шляпу. Они беззаботны и счастливы.
Виталий поднял голову, спросил хмуро:
— Давно это у тебя?
— Вы тогда ещё не успели вернуться.
— Значит, всё это время ты знал про «собственную виллу в Швейцарии»? — помолчав, спросил Виталий.
— Догадываться начал гораздо раньше.
— Чего ты хочешь?
— Если бы хотел чего-то, ты бы давно уже знал об этом.
— Мне и дальше задавать наводящие вопросы? Тебя это развлекает?
— Как мило у тебя получается — раз! и лёгонький щелчок по носу. Вот эта твоя независимость и настораживала меня всегда. Тут одной гордости мало, ещё надо достаточно прочно чувствовать себя в жизни. Независимо. А независимость дают деньги. Ты что, клад нашёл?
Виталий промолчал, заняв позицию выжидания — в конце концов он тут гость, пусть хозяин и проявляет инициативу, всё равно ведь сам расскажет для чего эта встреча. Крёз усмехнулся:
— Газетку мне тогда переслали с просьбой одной — прощупать тебя и дать информацию. Коли просят помощи, отказывать нельзя, может завтра самому просить придётся. Но информацию я послал такую, что интерес их к тебе пропал. Так что здесь бы тебя никто не тронул. Но теперь ты из-под моей крыши выходишь и я не могу дать гарантию, что тобой снова не заинтересуются. Вот поэтому я тебя и пригласил. Правда, там, куда ты семью увозишь, наши влияния не имеют. А с другой стороны, у них просыпается любовь именно к бывшим соотечественникам. Если тебя интересует мой совет, то вот что я могу сказать: уезжай тихо, не устраивай прощальных банкетов и распродаж. Оставь всю недвижимость на друга, пусть он после вашего отъезда помаленьку от неё избавится. Ну, а на месте — не расслабляйся особо хоть первое время. Бережённого Бог бережет.
Немного погодя, Виталий спросил:
— Чем я обязан такому твоему благодушию?
Крёз усмехнулся:
— Моей слабости.
— Да что ты говоришь? — насмешливо изумился Виталий. — Крёз и слабости? А у меня всегда была ассоциация: Крёз — кремень.
— Нравишься ты мне, Глебов, симпатичен.
— Когда деловые при деле, о каких симпатиях-антипатиях может идти речь?
— Прав ты, конечно. В партнерах, бывает, такая шушера, — за версту смердит. А тот, соперник твой, вполне симпатичный парень. Ты прав, я, прежде всего, деловой, давай с этой стороны и посмотрим, коль не устраивают тебя мои откровения. Я вот что подумал: ну случится, что прижмут тебя, начнут шантажировать женой, ребенком и ты всё им отдашь, чего спросят, только везение их на том и кончится. Или нет?
При мысли о том, что какая-нибудь сволочь прикоснётся к Кире, у Глебова сжались кулаки.
— Вот именно, — сказал Крёз. — Сердитый ты мог стать опасным. А я не хочу иметь в противниках такого, как ты. Ты ведь непременно докопался бы, кто информация ушла от меня.
— Ну что ж, — помедлив, сказал Виталий, — спасибо за всё, за советы, за откровенность. Я очень тебе благодарен.
— Спешишь?
— Кира волнуется.
— Позвони, успокой, — Крёз кивнул на телефон.
— Мы не договорили?
Евдокимов с лёгкой улыбкой смотрел на него.
— Странные у нас отношения — не друг, не враг.
— Зачем я тебе?
— У меня никогда не было семьи, одинокий волк я, бирюк. Но иногда я позволяю себе помечтать о сыне: как хорошо было бы, если бы мой сын вырос таким, как ты.
— Хочешь сказать, что у тебя ко мне отеческие чувства? Брось, не годишься ты мне в папаши. Молод.
— Всякий раз ты даёшь мне почувствовать этакую снисходительную брезгливость. Даже когда просил помощи. Ты позволил тебе помочь. И щедро заплатил, не торгуясь, хотя я запросил слишком много — откупился. Ты ведь мне ни разу руки не подал.
— В самом деле? — искренне удивился Глебов. — Извини. Может быть, это издержки воспитания, но к чистоте меня с детства приучали.
— Да, руки у нас не стерильные, ты прав. Но ты ведь пришёл бы к нам, верно тебе говорю — пришёл бы. Просто фортуна выкинула тебе редкую карту, и ты сорвал банк. Ты можешь себе представить, что изо дня в день горбишься за зарплату? А из ресторана у тебя одна дорожка была — к нам. Ты ведь уже был Глебом. У тебя все данные для нашего дела — честолюбие, умение рисковать, ум, любовь к красивой жизни. Только знаешь, что меня всегда останавливало, почему дело с тобой до конца не довёл, не привёл в Систему? Боялся. Чувствовал, что если ты войдёшь во вкус, ты станешь человеком, которого мне надо будет бояться. Ты воспользуешься опытом и всем, что я имею и знаю, а потом подомнёшь меня. Ты будешь злее и жестче…
В Виталии поднимался протест, но он слушал молча, думал. Он всегда искренне отдавал должное уму и проницательности Крёза, но теперь Крёз говорил такое, с чем Виталий не хотел согласиться. Или он всё же прав? Жестокий и злой… Да, было это в нём. И тогда, на пляже было. Значит, Кире он должен быть благодарным за то, что не прошёл намечавшийся путь до финиша, до финала? Виталий тряхнул головой, будто прогоняя наваждение.
— Наверно, ты прав, Крёз. Но я рад, что этого не случилось.
— Просто тебе повезло больше, чем другим. В том числе и мне.
— Мне казалось, ты доволен своей жизнью.
— Разумеется, доволен. Но иногда скучно становится. Вот когда обкладывать начинают, как волка. Или когда поймёшь вдруг, что существуют такие женщины, как Кира Ясная, но не увидел, не встретил или они не для меня? Каждому — по мере его? Ладно, иди. Ты береги её. Иди.
Виталий встал.
— Что ж, Крёз… желаю, чтоб пореже тебя обкладывали. Чтоб «на пенсию» ушёл живым и здоровым. — Он протянул руку. — Прощай, Крёз. Спасибо тебе за всё.
Славский был прав, когда говорил, что Кира будет скучать. У неё появилась привычка подолгу стоять у большого окна, из которого открывался вид на озеро и горы. Но едва ли в эти минуты она любовалась пейзажем.
Оказался Антон прав и в том, что маленькая Аннушка оставит не слишком много времени для ностальгии. Малышка отреагировала на переезд тем, что стала беспокойнее, была вялой, часто и беспричинно плакала. Визит врача ничего не дал. Осмотрев девочку, он сказал, что ребенок здоров, просто идёт период адаптации. Его провожал несмолкающий плач малышки, и Кира в сердцах сказала:
— Вот Антон никогда не ушёл бы от плачущего ребенка!
Алёша скучал по Антону со всей откровенностью и часто говорил о нём. Поэтому примерно месяц спустя после приезда, Виталий позвонил ему. После всплеска удивления и радости, Антон засыпал Виталия вопросами.
— Остановись, — взмолился тот. — У нас всё хорошо, все живы и здоровы. В меру скучаем, в меру радуемся. Я тебя спросить хочу. Ты помнишь свою просьбу и наш разговор?
— Да, — сдержанно ответил Антон.
— Твои намерения не изменились?
— Нет.
— Ты согласен приехать и жить на тех условиях, которые предложу я?
— Согласен, — через паузу ответил Славский.
— И даже не спросишь, что за условия? — усмехнулся Виталий.
— Это не имеет значения.
— Хорошо. Тогда вот что ты должен сделать. Квартиру продал?
— Да, очень удачно. Я взял…
— Это меня сейчас не интересует. Эти деньги я одалживаю тебе. Купи путёвку в Европу. Если не в Швейцарию, то куда-нибудь поближе к ней. Прилетишь — тебя встретят. А дальше — мои проблемы.
— Ты это серьезно?
— Тебя что-то смущает?
— Да в общем-то нет… Хотя… да, смущает, конечно. Как я потом тебе такую сумму верну?
— Вернёшь. Считай, что это моё первое условие. А зарабатывать ты будешь неплохо, я нашёл тебе работу по специальности.
— В самом деле? Не врёшь? Фантастика! Как тебе это удалось?
— Детали при встрече обсудим. Если не понравится, вернёшься со своей же группой. Короче, думай, решай, я тебе вскоре перезвоню.
Прошло какое-то время, и однажды за обедом Виталий сказал Кире, что они должны поехать в аэропорт кое-кого встретить.
— Мне непременно надо ехать? Аннушка так капризничает с няней.
— Мы ненадолго. Мне очень хочется, чтобы ты поехала. Этого человека должна встретить ты.
— Кого? Я его знаю?
— Твой муж обожает сюрпризы, — улыбнулась Клавдия Львовна.
Антон в это время находился на борту самолета компании «Транс-континенталь-лайн». Рядом сидел вежливый молодой человек, который встретил Славского, как и обещал Глебов. Молодой человек хорошо говорил по-русски, но оказался страшным молчуном и на вопросы Антона отвечал короткими, уклончивыми фразами, ловко уходил от прямых вопросов. Насколько Антон мог догадаться, молодой человек летел в Швейцарию по своим делам и его попросили опекать русского. Он очень добросовестно выполнял поручение, так, будто никакого другого дела у него и не было. Но в разговор категорически не вступал. Славский очень скоро прекратил попытки его разговорить и погрузился в собственные мысли. Они были не очень веселыми. Позади оставалась страна, которая, как бы то ни было, всегда будет его родиной; старенькие родители — доведётся ли ещё их увидёть? Хорошо, что Антон у них не один.
Впереди — чужое государство, которое до сих пор прекрасно обходилось без него и отнюдь не ждёт с распростёртыми объятиями. Но там же — Кира и уверенность Глебова, которая вселяла надежду, что, может быть, действительно, всё будет хорошо.
Он постарался поверить в это, пытался представить своё будущее: неужели Глебов, в самом деле, нашёл ему работу? Верилось с трудом — кто возьмёт его с советским дипломом? Разве что санитаром. Может, о чём-то таком Глебов и говорил? Теперь — долг. Виталий, конечно, человек щедрый, но у него четверо на руках…
Ни в каких самых смелых надеждах и мечтах Антон не мог предположить истинного положения вещёй. Ему предстояло пережить шок от того, что молчаливый попутчик окажется вовсе не попутчиком, а специально посланным за ним, Антоном, и он будет почтительно и непривычно для Славского обращаться к Виталию — «господин Глебов». И по дороге из аэропорта Антону будет не до красот вокруг — у него голова пойдёт кругом от близости Киры, от мельтешения противоречивых мыслей, догадок, предположений… И шок этот будет длиться, когда Кира покажет на роскошную виллу и с очаровательной непосредственностью скажет: «Это наш дом.»
И ещё потом, долго, в кабинете Глебова — господина Глебова — где Антону представится возможность всё узнать и избавиться от мучительных подозрений о мафиозности Глебова. Там Виталий изложит ему, на каких условиях пригласил он Славского: работать в качестве их домашнего врача, потому что они нуждаются в его помощи; получать за это деньги; жить в доме, который уже приобрёл для него Виталий, учить язык, привыкать к стране. А в перспективе — подтвердить диплом, твёрдо встать на ноги и получить освобождение от всех условий и обязанностей.
Но сейчас Антон ещё ничего этого не знал. Он летел туда, где была Кира, а всё остальное тонуло во мраке неизвестности и только светила маленькая, удивительная, недосягаемая звёздочка по имени Кира, Кира Ясная.