об открытиях и заблуждениях
Гретхен устраивали те отношения, которые сложились между ней и Алом да Ланга — нечто вроде перемирия, о котором они негласно условились. Обстоятельства их совместного существования складывались таким образом: они вместе трапезничали, вели неторопливые беседы, а по вечерам Гретхен старалась пораньше уйти к себе, дабы не искушать да Ланга. Несмотря на действенность спасительного снадобья, которое Ал да Ланга принимал ежедневно, нимало о том не подозревая, Гретхен не чуралась и самых простых мер предосторожности, избегая пробуждать в капитане опасные ей мысли.
В том, что есть темы, очень для него болезненные, Гретхен скоро убедилась. Во время одной из бесед разговор повернул в такое русло, в котором оказалось логично и уместно вспомнить обстоятельства похищения Гретхен. Более того, Гретхен заговорила о неправедности поступка Ала да Ланга. Он молча, с опущенной головой слушал ее слова, и Гретхен увидела то, что очень хотелось увидеть: ей показалось, что капитан стыдится содеянного.
— Да Ланга, поверните назад. Признать ошибку и исправить ее — это доблесть, — негромко сказала она.
Гретхен не очень-то рассчитывала, что вот так просто и легко удастся исправить последствия роковой встречи с да Ланга, что слова ее найдут отклик в сердце мужчины. Она была готова к тому, что он рассмеется или промолчит, или… да мало ли как он может отреагировать. Однако того, что произошло в действительности, она никак не могла ожидать.
Ал да Ланга поднял голову, и Гретхен увидела, что он в бешенстве. Глядя ей в глаза, он медленно заговорил — слова давались с трудом, как если бы ярость душила его.
— Какую ошибку я должен признать, по-вашему? Я должен вернуть вас в объятия Ларта? Велите уж мне просто разорвать себе грудь и вырвать из нее сердце!
Взгляд да Ланга давил, жег, обвинял. Гретхен даже слегка растерялась от неожиданности. Но тут же взяла себя в руки, вспомнив слова настоятельницы Геллы о том, чтобы ни при каких обстоятельствах не позволить глазам выдать растерянность или испуг… «Не сметь! — велела она себе. — Не сметь отступать ни на одну ступень с той высоты, которую сумела отвоевать у него! Ты можешь сделать всё, что захочешь! Так сделай — погаси его гнев!»
Гретхен отвела глаза. Для этого она чуть отвернула голову, и в уголках ее губ легко, едва приметно обозначилась смущенная улыбка. Но это было не то смущение, которое рождается из чувства вины. Напротив, выглядело это так, как отворачивается человек, когда вины за ним нет, но ему стыдно за собеседника, и он делает вид, будто не заметил неловкого проступка.
Взгляд Гретхен ускользнул, и порвалась связь «палач-жертва». У да Ланга вдруг погас запал, с которым он намерен был высказать ей слова гнева, обиды и претензий. И хотя следующая фраза всё еще прозвучала напористо, громко, но уже чего-то не хватало… Ал да Ланга крепко взял Гретхен за плечо и повернул к себе:
— Нет, Гретхен, никогда, вы слышите, — никогда больше я не расстанусь с вами!
Она мягко подняла глаза и посмотрела на него с состраданием.
— Я люблю вас… — уже совсем тихо проговорил да Ланга. — Вся моя жизнь распалась на две части. Первая — та, где не было вас. Вторая — в ней всё иначе. В ней вы, божественная Гретхен. Там светло, там иначе… Вы хотите, чтоб я добровольно расстался с этим, едва узнав, что такое, эта другая жизнь?! — теперь он как будто жаловался ей и оправдывался: — Сейчас… да, сейчас мы пребываем не в самых лучших обстоятельствах. Но потерпите немного, любовь моя, я создам для вас рай на земле, и вы переменитесь ко мне, я уверен. Я тысячу раз найду возможность извиниться за эти дни и заставить вас забыть о них. Вы увидите, на что я готов ради вас! Но, прежде всего, я готов объявить войну любому, кто посмеет отнять вас у меня!
— И все это — ради меня?
— Да, Гретхен! Вы — центр моего мироздания. Всё, что вокруг, и я сам, в том числе, всё для вас!
Гретхен покачала головой даже как будто с жалостью:
— Вы лжец, да Ланга. Ради меня вы не поступитесь и толикой своего каприза. Вы слишком любите себя, вот ваша главная любовь. Вы сами центр своего мироздания! А я — только игрушка, которую вы эгоистически возжелали!
Эти слова Гретхен не задели да Ланга, как не тронули они его сердца и позже, когда он думал об этом разговоре. Ал отнес их на счет горделивого, независимого характера Гретхен, на счет того, что его поступок разрушил, взломал ее будничный уклад, представлявшийся абсолютно прочным и правильным. Гретхен нравилась ее жизнь потому, что она не знала иной, лучшей. После нескольких лет супружества, превратившихся для баронессы Ланниган в ад — да Ланга вызнал об этом у Аманды, близкой подруги Гретхен — ей казалось, будто не может быть ничего лучше, чем-то, что она обрела в объятиях Ларта. Но ведь это вовсе не так, Ал да Ланга был твердо уверен. Достаточно вспомнить, что Ларт — Вершитель. Это значит, любой человек из тысяч его сограждан имеет право требовать от Ларта самого живого участия в чьей-то чужой судьбе, тратить на это свое время, доброту, заботу, себя самого для кого-то другого, не для Гретхен, обездоливая тем самым ее. Он же, Ал да Ланга, весь будет принадлежать ей, ей одной, до последнего дыхания. Она увидит, поймет, оценит. И вот тогда она и думать забудет, что когда-то обвиняла его в эгоизме и себялюбии…
Вместе с тем Алом овладевало бешенство при одном лишь звуке имени Ларта. Сам, наедине с собой, он думал о Ларте куда спокойнее. Но когда это имя слетало с губ Гретхен… он утрачивал над собой контроль. Ему казалось, что в голосе Гретхен появляются особенные интонации, которые должны были принадлежать ему, а этот любимчик толпы… их ворует! Как хотел бы да Ланга, чтоб имя это навсегда стерлось из памяти Гретхен! Тогда она увидела бы уже, как терпелив и бережен с ней суровый мореход! Она поняла бы, что забота о ней так велика, что возобладала даже над его плотскими влечениями. Она — божественная, на нее можно молиться, перед нею — благоговеть. Остальное же… он, Ал да Ланга, будет терпеливым и любящим, и тогда придет час, его час, тогда он будет вознагражден.