о новой встрече с Геллой и странном происшествии
Южные широты остались позади, и стало заметно прохладнее. Уже несколько дней по утрам судно обступал густой туман, и тогда непрерывно звенела корабельная рында, посылая сигнал в молочный сумрак. Но он был столь плотным, что, казалось, звук колокола затухал сразу же за бортом, увязая в тумане, как в вате. Очертания мачт и парусов размывались, а дальше и вовсе пропадали в белой мгле. Капельками воды покрывались все поверхности, сыростью пропитывалось всё, что могло впитывать влагу.
Несмотря на это Гретхен открывала иллюминатор, и туман втекал в каюту, тут же рассеивался, но успевал осесть моросью на всё, что находилось вблизи. Гретхен, кутаясь в теплый плед, вдыхала влажный, солоноватый воздух. Теперь она тосковала еще и по щедрому теплому солнцу, ей так не хватало тепла! Кого нисколько не огорчало, что обозримое пространство ограничивалось десятком метров, так это Ала да Ланга. Гретхен ни раз замечала, что при взгляде на затянутый белесой завесой иллюминатор в глазах его возникало удовлетворение. По какой-то причине он находил радость в этой плотной пелене, укрывающей их от всего мира.
Лишь к полудню солнце лениво, нехотя лучами своими пробивало мутную пелену, и она начинала таять. В плотных полотнах появлялись дыры, в них открывалась вода, потом прогалина затягивалась, но разрывы возникали в другом месте, и вот уже лишь рваные белесые клочья плавали над водой. Над палубой начинал подниматься пар. Небо протаивало голубизной, медленно очищалось от молочного налета, и несколько часов сияло беззаботной синевой над безбрежной водяной ширью, споря с синевой моря.
В последние дни да Ланга мало времени проводил в каюте. Гретхен видела, что его что-то беспокоит. Он как будто чего-то ждал. У нее сложилось впечатление, что даже во время совместных с Гретхен трапез он не перестает внимательно прислушиваться к происходящему на судне, и оттого становится рассеянным, немногословным.
Вскоре это наблюдение получило подтверждение, когда, услыхав какой-то шум наверху, да Ланга резко поднялся из-за стола и быстро вышел. Через несколько минут он вернулся и молча сел к столу, продолжил обед.
— Вы чем-то встревожены? — спросила Гретхен.
Да Ланга внимательно посмотрел на нее.
— Встревожен? Нет. Слегка обеспокоен, но не более того.
— Чем же вы обеспокоены?
— Всего лишь состоянием погоды. Возможной сменой ветров. Сейчас ветра в наибольшей степени нам благоприятствуют. И если что-то изменится, мы потеряем в скорости. Этого мне очень не хотелось бы. Я не хочу утомлять вас долгим морским путешествием и стремлюсь достигнуть земли в кратчайшие сроки.
Гретхен не поверила в истинность причины, названной капитаном. Он лукавил, не хотел сказать правды, это она хорошо видела. Почему? Фантазия Гретхен с готовностью подсказала ей причину, но разум предостерегал от того, чтоб опрометчиво поверить в свою догадку, а потом испытать горькое разочарование. Но как хотелось поверить, что Ал да Ланга обнаружил за собой погоню, и теперь озабочен лишь одним — оторваться от преследования, затеряться в безбрежном просторе. Вот почему он боится потерять скорость, а вовсе не потому, что беспокоится о ней, Гретхен. Как хотелось, чтобы догадка оказалась верной! Ведь погоня — это Ларт! Неужели он близко, рядом?!
В ночь после этого разговора с Алом да Ланга Гретхен была вознаграждена. Мать Гелла снова дотянулась до нее своей удивительной силой.
Все прошедшие дни Гретхен не теряла надежды на новую встречу и каждый вечер перед сном час или два посвящала тому, что настраивала свое сознание так, как учила ее настоятельница Гелла. Очищала его от посторонних дум, сосредотачивалась на язычке пламени в фонаре, представляла знакомую комнату и Геллу, сидящую за столом, и всем существом своим устремлялась к ней. Такая ежевечерняя медитация не прошла даром — Гретхен теперь легко входила в состояние транса. Однако связь не возникала, а транс перетекал в глубокий сон. Но на этот раз Гретхен не просто представила комнату, в которой проходили спиритические сеансы. Как ни ярок был плод ее воображение, к несказанной своей радости Гретхен уловила разницу между «представлять» и «видеть». Она поняла, что видит полумрак комнаты, присутствует в нем, ощущает запах горящего воска и ароматических палочек. Гретхен видела живой блек глаз служительницы Геллы, ее добрую улыбку. Взгляд Гретхен метнулся по сумрачному пространству, и разочарование отравило радость — в комнате они были вдвоем: она и мать Гелла. Ларта на этот раз не было.
— Не огорчайся, — услышала она голос настоятельницы. — Я надеюсь, в действительности Ларт сейчас гораздо ближе к тебе, чем, если бы ты увидела его в этой комнате. Твой муж пустился вслед за тобой тотчас, едва я прервала прошлый спиритический сеанс.
— Гелла, отчего же ты оставила меня так надолго?! — упрекнула Гретхен. — Я так ждала этих минут, жила ожиданием их!
— Чаще нам встречаться нельзя, милая моя девочка. Ларт предъявлял мне такие же претензии, и я объяснила, что частые и долгие сеансы истощили бы тебя, отняли жизненные силы, столь необходимые тебе именно теперь. Должна ли я еще что-то объяснять?
— Нет, разумеется, нет. Я смирилась бы и от одного твоего «нельзя». Но Ларт! Неужели предчувствие не обманывает меня? Неужели он рядом?!
— Расскажи мне спокойно и обстоятельно, что происходит с тобой? Знаешь ли ты, где вы сейчас находитесь?
Уняв радостное волнение, Гретхен восстановила в памяти всё, что произошло в последние дни и было достойно внимания. Вспомнила она и названия остовов, ни раз называемые капитаном или его помощниками. Почему-то их упоминание вызвало озабоченность у Геллы, она нахмурилась:
— Лансароте? Ты уверена, что да Ланга упоминал именно его?
— Уверена. Я слышала это название чаще всех прочих. Почему оно так смущает тебя?
— Дело в том… — медленно начала Гелла, как бы припоминая нечто. И умолкла.
— Что, Гелла? — пауза показалась Гретхен слишком долгой. — Дело — в чем?
— Этот остров… если я не ошибаюсь…
Гретхен показалось, что кто-то ударил ее — в глазах полыхнуло, и видение разом оборвалось. Гретхен обнаружила, что вместе с одеялом лежит на полу, перед кроватью. Одеяло смягчило удар, и Гретхен не чувствовала никакой боли. Тем не менее, на ноги она поднялась с трудом. Голова кружилась, руки и ноги казались такими тяжелыми, словно кости стали каменными. Гретхен чувствовала себя так худо, что вынуждена была лечь на кровать. По стенам метались тени — фонарь, висевший на крюке, раскачивался, как маятник. Над головой Гретхен слышала приглушенный топот, однако ни громких голосов, ни криков не доносилось. Хотя Гретхен уже многократно убедилась в зычности голосов у командиров и матросов, которым, вероятно, ни однажды приходилось перекрывать своим голосом рев бури и грохот сшибающихся водяных гор. А теперь? Ведь явно что-то произошло на судне? Почему же не слышно никаких команд? Что это был за удар, который сбросил ее с кровати? И был ли он?
Думать было тяжело. Мысли текли вяло, как будто воздушные пузыри трудно и медленно всплывали в густом киселе. Безуспешные усилия Гретхен что-то услышать, получить подсказку, понять… закончились тем, что от слабости она забылась крепким сном.