Гретхен намерена штурмовать крепость
Как правило, после того, как боль — благодаря Гретхен — оставляла Ала да Ланга, капитаном внезапно овладевал глубокий, беспробудный сон, но да Ланга вряд ли мог заподозрить, кому обязан этим. Он легко находил причину своей сонливости в том хотя бы, что ко времени, как руки Гретхен приносят облегчение, он бывает уже утомлен борьбой с болью. Потому-то обретенный, наконец, блаженный покой естественным образом переходит в сон. А сон — это тоже неплохо. Доктора говорят, что сон — самое лучшее лекарство, восстанавливающее силы больного.
Таким образом, Гретхен считала, что со стороны Ала да Ланга ничего плохого ждать, как будто, не приходилось, но… был еще Шах-Велед. Вот кто оставался темной комнатой с сюрпризами, и потому Шах-Веледа Гретхен опасалась в большей степени, чем капитана. Ал да Ланга был более понятен и предсказуем, а теперь еще и зависим от нее. А вот Шах-Велед… Гретхен не могла проникнуть в его мысли. Порой она перехватывала его пристальный взгляд, и всякий раз это заставляло ее внутренне ёжиться от неуютного ощущения. Он был малоразговорчив, и Гретхен не могла понять, что стоит за этим: скрытность натуры, или он молчалив от природы, или он держит обещание не докучать ей и не навязывать своего общества. При этом она не могла сказать, что он уклоняется от разговора с ней. Всегда неизменно вежлив и терпелив… и очень сдержан. Он явно содержит в мыслях много больше, чем говорит.
И еще — вот странность — при всем недоверии и осторожности по отношению к Шах-Веледу, Гретхен была уверена, что с его стороны насилие ей не грозит. И дело не в том, что Шах-Велед предан капитану и потому к пленнице Ала да Ланга не может быть никаких притязаний с его стороны. Дело не в том… А в чем, Гретхен не знала. Она не могла перевести свои смутные ощущения в четкое знание. Просто она так чувствовала.
Гретхен пришла к выводу, что необходимо попытаться сократить ту дистанцию прохладного отстранения, которую соблюдали и она, и Шах-Велед, хотя переводить отношения с ним в более короткие ей вовсе не хотелось.
«Если хочешь понять, что за человек с тобой рядом, заставь его говорить. Всё равно о чем. — Этому учил ее Ларт. — Не забывай однако: речь дана человеку, чтобы прятать свои мысли. ДелА куда откровеннее, но чтоб узнать человека по делам его, нужно время. Время — всегда ключ к человеку, но далеко не всегда этот ключ оказывается в нашем распоряжении. Поэтому — заставь говорить. Ведь когда человек молчит, мысли его спрятаны еще глубже».
Итак, Шах-Велед возвел вокруг себя крепость из сдержанности и немногословия, и Гретхен предстояло ее штурмовать. Неожиданная помощь пришла к ней со стороны Ала да Ланга.
Капитану всё досаднее становилось вынужденное пребывание в постели. Теперь, когда он нашел — как он считал — средство от боли, он чувствовал себя почти здоровым. Однако же, всякий раз, едва да Ланга пытался встать, он опять убеждался, что ужасное головокружение и тошнота не оставили его, они здесь и лишь ждут своей минуты. Сколь ни пытался да Ланга бороться с ними, уже через пять минут откидывался на подушку совершенно измученный и обессиленный. Это ни столько беспокоило, сколько злило его. А злость несправедливо изливалась на тех, кто случался с ним рядом. Доктор оказывался виноватым в том, что лечение не приносит желаемого результата. Корабельный кок выслушивал злую тираду, из которой узнавал, что самым бессовестным образом пренебрегает своими обязанностями, а стряпня его подвергалась критике из-за недосола и пересола, была не доварена или пережарена, мясо жестким, а хлеб не пропечен. Шах-Велед так же становился мишенью для сарказма. Впрочем, Шах-Велед — это отдельная история.
Всем доставалась от дурного настроения капитана… кроме Гретхен. Она не считала нужным быть снисходительной к проявлениям дурного расположения духа, когда эта терпимость не имела ничего общего с милосердием к страждущему. Так, когда да Ланга стал всё откровеннее проявлять недовольство тем, что Шах-Велед и Гретхен много времени проводят вместе, Гретхен не преминула поставить капитана на место:
— Ваш друг столь прилежен в уходе за вами, так заботлив и пунктуален… и что получает? Ваша признательность ему выражается нескончаемой чередой мелочных и несправедливых придирок?
— Я вовсе не нуждаюсь теперь в непрестанных бдениях у моей постели!
— Вот как? Отчего же я то и дело слышу ваши призывы и просьбы не покидать вас даже в то время как вы спите? Велите и мне пореже попадаться вам на глаза, и будьте уверены — вам не понадобится повторять это дважды. Не скрою, капитан, я не нахожу никакого удовольствия в уходе за тяжелораненым, капризным мужчиной. Так велите мне сейчас удалиться. Итак?
— Гретхен, вы не можете быть так жестоки. Вы — единственное, что скрашивает мне эти ужасные дни, и прекрасно это знаете.
— В таком случае, извольте смирить свои разливы желчи, капитан. Ваши претензии к Шах-Веледу вздорны. Я не желаю больше слышать ничего подобного. Он честен и предан вам. На мой взгляд — не по заслугам. Но он не задается вопросом, достойны ли вы такой слепой преданности.
— Он слеп лишь на один глаз, — с сарказмом проговорил да Ланга.
Гретхен удивленно взглянула на него.
— Для чего вы сказали эту грубость? Это жестоко, не находите?
— Я нахожу, что вы слишком энергично защищаете его. Мне это не нравится.
— Хотите, я перечислю всё, что не нравится МНЕ в обстоятельствах, в которых я оказалась благодаря вам? Наверняка, мой перечень будет длиннее вашего. Однако я не выплескиваю свои неудовольствия на всех, кто подвернется под руку.