долгая вечерняя беседа
Этот разговор с да Ланга подготовил Шах-Веледа к словам Гретхен, которые он услышал следующим вечером.
Ал да Ланга крепко спал — стараниями Гретхен, — а она еще какое-то время сидела у его изголовья. Опущенный взгляд ее, обращенный в никуда, задумчивость… или, скорее, печаль, не прошли мимо внимания Шах-Веледа. Обычно Гретхен не позволяла своим чувствам выйти из-под контроля, и если хотела, она легко умела скрыть свое настроение. Но сейчас Шах-Веледу показалось, что Гретхен забыла о его присутствии.
— Хорошо ли вы себя чувствуете? — спросил он.
Гретхен медленно подняла на него глаза. И старшему помощнику капитана показалось, что впервые он заглянул в бездну истинных чувств Гретхен, ставшей пленницей Ала да Ланга благодаря и ему, Шах-Веледу…
— Простите… вы о чем-то спросили? — всё еще оставаясь где-то далеко от этого места, машинально проговорила она.
— Я спросил, всё ли с вами в порядке? Вы хорошо себя чувствуете?
— Да… Просто я устала… я хочу к Ларту…
Шах-Велед молчал, и рассеянный взгляд Гретхен прояснился. Она усмехнулась:
— Не обращайте внимания. Я очень неудачно выбрала объект для жалоб.
— Я хотел бы помочь вам.
— Чем?! — резко спросила Гретхен. — Вы можете исправить эту гадкую ситуацию? Вы, ведущий судно, можете повернуть его к берегам, откуда трусливо бежали с добычей?
— Нет. Не могу.
Гретхен обхватила лоб ладонью, покачала головой. Когда опустила руку и вновь посмотрела на Шах-Веледа, раздражение ушло из ее глаз, осталась только печаль.
— У меня сегодня отвратительное настроение, — виновато проговорила она. — Хотя это не извиняет…
— Оставьте. Кто, в чем и перед кем виноват — трудный вопрос в данной ситуации. Едва ли мы сможем разрешить его сейчас.
— Да. Вы правы. Лучше не говорить на эту тему. Тем более что степень вашей виноватости передо мной… вероятно, мое суждение слишком предвзято… Я сужу со своей стороны, но ничего не знаю о вас и ваших отношениях с капитаном. Взять хотя бы вашу преданность ему, коей я свидетельница… надо отдать ей должное. И всё же — более ни слова об этом. Но… могу ли я попросить вас?.. — она неловко улыбнулась. — Если долг и обязанности не призывают вас немедленно… побудьте здесь еще. Поговорите со мной. Мне нужен кто-то рядом.
Возможно, такая смена настроения, такая внезапная открытость показалась бы Шах-Веледу нелогичной, и удивила бы, и даже насторожила. Но благодаря разговору с капитаном, удивление Шах-Веледа оказалось, как бы «дозированным». Первая малая доля удивления случилась, когда да Ланга сообщил, что чувства Гретхен к старшему офицеру не столь однозначны, как ему представлялось. Таким образом, вторая доля, порожденная разговором с самой Гретхен и ее просьбой, не трансформировалась в подозрительность и ничуть не насторожила Шах-Веледа.
— Я с вами. Вы можете располагать мною…
— …в строго ограниченных пределах, — не удержавшись, Гретхен язвительно закончила фразу за него.
— У вас острый язычок, мадам, — в его взгляде она увидела улыбку. — Но я не хочу, чтоб через минуту вы спохватились и почувствовали раскаяние за этот тон. Когда вам хочется язвить в мой адрес, можете делать это сколько угодно и быть уверенной, что нет необходимости извиняться.
— С какой стати вы готовы явить мне такую терпимость? Или вы столь неуязвимы? Или мои жалкие попытки уязвить лишь смешат вас? — Гретхен вопросительно приподняла бровь.
— Когда вы делаете меня объектом колкостей, я готов безропотно сносить их. Так велит мне моя вина перед вами.
— Вздор! Вздор! — вспыхнула Гретхен.
Шах-Велед бросил взгляд на капитана — не разбудил ли его резкий голос Гретхен.
— «Велит мне моя вина»! — Гретхен скривила губы. — Какое лицемерие! Неужели вы станете утверждать, будто да Ланга использовал вас вслепую, и вы не давали себе отчета, что творите?
— Мадам… мне бы не хотелось, чтоб капитан проснулся и услышал хоть часть нашего разговора.
— Он не проснется, — ответила Гретхен и тут же встретила испытующий взгляд. — Впрочем, вы, разумеется, правы. Дурно позволять себе так распускаться.
— Я только не хотел бы разбудить Ала. Больше ничего. Я не считаю, что дурно, когда видишь лицо живого человека, пусть и в смятении чувств. Едва ли вы предпочтете живому лицу глянцевую кукольную маску с раз и навсегда приклеенным к ней выражением.
— Самому вам удается держать эту маску с гораздо большим успехом, чем мне.
— Я не ношу масок… Возможно, сердце мое ожесточилось… потому чувствам не так легко вырваться из него наружу.
— Вы жестокий человек? — вопросительно посмотрела на него Гретхен.
Помолчав, он ответил:
— Жестокость… что это?
— Когда равнодушен к чужому страданию.
— Мне доводилось убивать. И я ни разу не испытал сожаления по поводу страданий тех, кто пал от моей руки. Но мне кажется, жестокий человек не просто равнодушен. Чужое страдание доставляет ему удовлетворение, если не удовольствие. Вот эти чувства мне чужды.
Глаза Гретхен задержались на Шах-Веледе… она невесело улыбнулась своим мыслям.
— О чем вы подумали? Не хотите сказать мне?
— Желаете знать? — Гретхен усмехнулась: — Меня порадовали ваши слова.
— О том, что чужое страдание не доставляет мне удовлетворения? — удивленно спросил Шах-Велед.
— Да. Разве не повод для радости то, что, видя мое положение, вы, хотя бы, удовольствия в нем для себя не находите.
Ничего не ответив, Шах-Велед подошел к столу, открыл коробку с длинными коричневыми сигаретами, взглянул на Гретхен: «Вы позволите?» Взял подсвечник раскурил сигарету от свечи, аккуратно поставил подсвечник на стол и лишь тогда медленно заговорил, глядя, как тает облачко дыма:
— Мадам, я не хочу ни оправдываться перед вами, ни выказывать себя в выигрышном свете. В то утро я, действительно, не вполне давал себе отчет в происходящем. Но хочу быть с вами откровенным: даже если бы Ал рассказал мне все обстоятельства дела, не думаю, что я отказал бы ему в помощи. Хотя прежде попытался бы отговорить. Едва ли вам понравится мое откровение, но я и сейчас не думаю о да Ланга, как о негодяе.
— Ну, еще бы! Ведь наверняка вы, как друг и помощник, считаете своим долгом отстаивать его честь! Ваша слепая преданность не позволяет вам критически взглянуть на поступки этого человека!
— Нет, мадам, — покачал головой Шах-Велед. — Моя преданность здесь ни при чем. Может быть, я осуждал бы его, если бы…
— Если бы — что?! В чем вы находите оправдание поступку да Ланга?! — с негодованием воскликнула Гретхен.
— Если бы не знал вас теперь. Но я узнал… я узнал женщину, из-за которой мой друг, не терявший хладнокровия в самых трудных положениях, потерял голову. ВЫ лишили его разума. И я не могу судить его.
— Какая нелепость! Послушать вас, так я сама виновата в своем несчастье. Я свела его с ума! О, да, я фатально гибельна для мужчин! Простите мою резкость, Шах-Велед, но вы сказали чушь! А как же вы сам? Не боитесь меня? Или всякий раз, прежде чем войти сюда, вы делаете некий охранный знак?
— Я ничем не рискую. У меня нет сердца, — усмехнулся Шах-Велед. — Не сердитесь, мадам. Я сказал то, что думаю.
— Довольно! — Гретхен отстраняюще взмахнула рукой. — Я не хочу вас слушать! Признаться, я не ожидала, что мое положение может породить подобные мысли. Я не давала да Ланга ни малейшего повода, никак не питала его надежды.
— В этом не было нужды. Простите, но вопреки вашему требованию прекратить разговор, я всё же намерен внести некоторую ясность. И мне кажется, вы сознательно искажаете мои слова. Я ведь не сказал, что вы преднамеренно спровоцировали безумный поступок Ала. Вы, конечно, знаете, что существуют драгоценные камни, бесценные по своей природе. Это роковые творения. За каждым из них тянется кровавый след. За обладание ими идут войны, неисчислимо льется кровь. Желание владеть ими, владеть их сиянием, светом, мистическим совершенством — вот что сводит с ума. Но виноваты ли они в том, что так совершенны? Неужели вы, действительно, подумали, что я хотел поставить вам в укор ваше совершенство, мадам?
— В таком случае… если из-за них льется кровь, эти драгоценности не имеют права на существование…
— Вы снова истолковываете превратно. Просто есть тот, кто достоин… чей дух равноценен силе сокровища. И есть слабые — сокровище обретает над ними абсолютную власть. Абсолютную власть.
Гретхен обернулась к нему и встретила устремленный на нее темный взгляд. Сердце вздрогнуло. Снова она испытала неприятное ощущение, которое часто возникало у нее в присутствии Шах-Веледа — как будто его единственный глаз пронзает ее насквозь и видит много больше, чем она хотела показать. Она молчала в замешательстве.
— Иногда я размышляю о вашем супруге, мадам. Мне хотелось бы знать, каков он.
— Равноценен ли ЕГО дух? — усмехнулась Гретхен. — Что вы знаете о стране да Ланга?
— Очень мало, — пожал плечами Шах-Велед. — Лишь то, что это благословенный Богом край и в нем живут счастливые люди.
— Расспросите как-нибудь своего капитана, если сочтете удобным. Я лишь скажу об органах власти в государстве. Их два: открытый и тайный. В первый — Круг Семи — сами граждане избирают достойнейших. Эти семеро — самые честные, справедливые, благородные. Вершители безупречны, — глаза Гретхен влажно блеснули. — Порой мне казалось, что для осуществления власти им не нужно ни армии, ни полиции. Их слово — закон для любого в стране, им верят безоговорочно, и они воистину достойны того. Один из Семи — Вершитель Ларт, мой муж.
В первую минуту слова Гретхен вызвали у Шах-Веледа удивление, но по мере того, как он в полной мере осознавал, что стоит за ними, взгляд его мрачнел.
— Как он пошел на это? — наконец, медленно проговорил он. — Безумец…
— Довольно, — сказала Гретхен, вставая — голос ее вдруг прозвучал холодно. — Довольно на сегодня. Я и так рассказала вам о себе… много.